Князь Дми́трий Петро́вич Святопо́лк-Ми́рский , D. S. Mirsky , после возвращения в СССР — Д. Мирский (28 августа , имение Гиёвка — , ОЛП «Инвалидный», близ ) — русский , писал по-русски и по-английски.

Биография

Происхождение

В 1911 году выпустил сборник «Стихотворения. 1906—1910», демонстрирующий начитанность автора в мировой и русской поэзии, стилистически близкий «неоклассическим» устремлениям постсимволистского поколения (особенно , чьё творчество Мирский чтил и пропагандировал в 1920—1930-х годах; однако, как отметил , «не включил в свою антологию ни одной его строки». Святополк-Мирский писал о Комаровском: «Прекрасный поэт, близкий к символистам и Анненскому, которым я поступился очень нехотя, — гр. Василий Комаровский, поэт, конечно, несвоевременный, но сулящий большие радости тому, кто его откроет» ). в рецензии (« ») отметил «отточенные и полнозвучные строфы», но в целом отнёс стихи Святополк-Мирского к «любительским».

В том же 1911 году Мирский был призван в армию, служил в 4-м лейб-гвардии стрелковом полку (квартировал в , свёл личное знакомство с Комаровским и Гумилёвым), (1912), с 1913 года в отставке, вновь учился в по отделению классической филологии, участвовал в Обществе свободной эстетики, где познакомился с писателями и критиками из круга : , ; Святополк-Мирский был членом . Написал статью о русского стиха (утрачена в Гражданскую войну).

Первая мировая война, белое движение и эмиграция

Летом 1914 года был мобилизован, участвовал в (ранен в 1916-м, ссылался за антивоенные высказывания на Кавказ) и в на стороне ; временно был начальником штаба 1-й пехотной дивизии . С 1920 года — в , сначала в , затем в . С 1921 по 1932 годы жил в (часто наезжая в ), читал курс в . Издал несколько русской поэзии и ряд книг и статей о русской литературе на английском языке; защитил магистерскую диссертацию о Пушкине («Pushkin»; L.-N.Y., 1926). В этот период был ценителем и пропагандистом русского . Посещал литературные салоны Великобритании, печатался в журнале « » выходившем под руководством , испытал влияние .

Возвращение в СССР

К концу 1920-х Святополк-Мирский заметно переходит на позиции. В 1928 году посетил в . Его соратник по евразийству в 1929 году написал, что Мирский, «став марксистом… внезапно обездарился и сделался совершенно неинтересен». В 1931 году вступил в (выступив на сей счёт с рядом публицистических статей в английской и французской прессе).

В 1932 году при содействии Горького переехал в .

В СССР опубликовал ряд статей по теории и истории русской и западной литературы, о современной западной литературе (особенно английской: популяризировал Элиота, и др.). Публикации Мирского марксистского периода носили на себе печать , хотя в эстетических оценках нередко оригинальны и точны, а также играли заметную культурно-просветительскую роль в СССР. Книга «Интеллидженсия» (1934) констатирует полевение английских писателей и клеймит аполитичных интеллектуалов. В коллективной книге советских писателей « » (1934), посвящённой строительству

Ю.А. Леонтьева

ПРОЕКТ РЕФОРМ МИНИСТРА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ П.Д. СВЯТОПОЛК-МИРСКОГО И ЕГО ВЛИЯНИЕ НА ВНУТРЕННЮЮ ПОЛИТИКУ РОССИЙСКОГО ГОСУДАРСТВА В НАЧАЛЕ XX в.

Впервые о народном представительстве или учреждении Государственной Думы заговорил министр внутренних дел В.К. Плеве. Однако он не успел воплотить свои планы в жизнь, так как в августе 1904 он был убит, и 26 августа 1904 года на пост министра внутренних дел вступил П.Д. Святополк-Мирский. Он был Веленским генерал-губернатором, а до этого - товарищем министра внутренних дел и шефом жандармов. В беседе с государем в августе 1904 г. он отмечал враждебность народа России к правительству и говорил о необходимости взаимного примирения. Святополк-Мирский имел программу уступок оппозиции. Она включала расширение самоуправления, предоставление больших прав печати, признание политическими преступниками только террористов, призыв выборных от земств в Петербург - как единственное средство правильного развития России и первый шаг к созыву народного представительства.

Земский вопрос стал едва ли не главным пунктом в программе Святополк-Мирского и камнем его преткновения. Рассматривая земство как легальную самостоятельную общественную организацию, ставшую очагом либеральной буржуазно-дворянской оппозиции, Мирский считал, что с помощью земских лидеров, заключив с ними союз, можно, было бы расширить и укрепить социально-политическую опору режима.

В результате подготовительной работы на стол императору лег доклад с приложением указа "О различных вольностях", в том числе о привлечении в Государственный совет выборных с мест. В докладе приводилась мысль о том, что "правовой строй, необходимый для развития общества и государства, вполне совместимы с самодержавием" .

Святополк-Мирский не сомневался, что залогом правильного развития государственной жизни является, "во-первых, допущение населения к непосредственному участию в отправлении законодательной и административной власти, сообразованием для этой цели выборного представительного учреждения, облаченного правом надзора за действиями министров и привлечении их к ответственности, а во-вторых, обеспечение за каждым лицом путем формальных правовых гарантий известного объема неотъемлемых общественных и политических прав: свободы личности, свободы совести и слова, свободы сходок, ассоциаций и прочее" .

Он предложил вполне конкретную программу мероприятий в области внутренней политики, которые могли бы, не меняя государственного устройства, внести необходимые коррективы и стать действительным средством для успокоения наблюдаемого в обществе брожения политической мысли. Для первоочередного разрешения он предложил следующий круг вопросов:

Преобразование Правительствующего Сената с наделением его "всеми средствами надзора за деятельность мест и лиц административной и общественной службы";

Преобразование Комитета министров, являвшимся учреждением "в нынешнем его виде во многом устаревшим и не отвечавшим тем целям, коим он призван был служить". Он считал, что в Компетенции Комитета могла бы быть "чрезвычайно важная и более свойственная его составу и назначению задача. Этой задачей являлось бы согласование направлений отдельных ведомств по вопросам внутренней политики, ставшее при усложнившихся задачах нашего управления настоящей государственной потребностью" .

Помимо этих преобразований, направленных на удовлетворение в известной степени назревших вопросов в области центрального управления, предлагалось: пересмотреть Положение о земских учреждениях; четко разграничить сферы деятельности земских и государственных органов; изменить городовое положение, многочисленные недостатки которого вызвали необходимость издания особого положения об управлении города Санкт-Петербурга; принять меры по возрождению церковно-приходских общин; пересмотреть законоположение о крестьянах; решить два наболевших вопроса о положении раскольников и евреев. Кроме того, он считал необходимым внести изменения в закон о печати с целью смягчения цензуры, в паспортные правила, а также в законы о предупреждении и пресечении преступлений .

Святополк-Мирский убеждал императора в необходимости проведения реформ. В отличие от Николая Второго он понимал, что "если не сделать либеральные реформы и не удовлетворить вполне естественных желаний всех, то перемены будут уже в виде революции" .

К концу ноября 1904 года Святополк-Мирский представил всеподданнейший доклад с программой преобразования внутреннего строя империи. В докладе, в частности, предлагалось введение в Государственный совет некоторого числа выборных представителей населения. Именно это оказалось для царя наиболее болезненным. Для обсуждения доклада он созвал Особое совещание, которое проходило в течение трех дней: 2, 6 и 8 декабря 1904 года. 5 декабря Витте привез Святополк-Мирскому проект указа. Мирский нашел его "более расплывчатым", чем его собственный проект. В виттевском проекте был и пункт об участии выборных в Государственном совете, составленный так, что его можно было "растолковать по желанию в смысле конституции и так, что ничего не хотят изменить". 9 декабря на заседании Особого совещания Витте предложил вовсе вычеркнуть пункт о представительстве, и царь согласился, что так будет лучше.

Анализируя произошедшие события, можно сделать вывод о том, что власть не хотела созыва народного представительства, видя в нем ограничение самодержавия, и, не собиралась сдавать свои позиции. Однако в дальнейшем обстоятельства повернулись таким образом, что власть была вынуждена идти на уступки.

В январе-феврале 1905 г. по России прокатилась волна забастовок и акций протеста. Обострение ситуации заставило монарха и правительство активнее действовать в направлении реформ.

Литература

1. Дневник кн. Е.А. Святополк-Мирской за 1904-1905 гг. // Исторические записки, 1965.

2. Из дневника князя В. Орлова // Былое. 1919. № 4.

3. Крыжановский С.Е. Заметки русского консерватора // Вопросы истории. 1997. № 2.

Чертов мост, или Моя жизнь как пылинка Истории: (записки неунывающего) Симуков Алексей Дмитриевич

Д. П. Святополк-Мирский. Всеобщий морок

Уже после смерти Сталина, при Хрущеве, когда началась великая кампания по реабилитации и возвращению заключенных из лагерей, мне в Союзе писателей поручили отрецензировать пьесу одного несчастного, который сидел по обвинению в подготовке покушения на жизнь нашего вождя. Мы разговорились, и он рассказал мне свою историю…

После погромов 1904–1905 годов его мать получила от своих родственников из Южной Америки знаменитую «шиффс-карту» (пароходный билет) и со всей семьей переехала в Бразилию, в Рио-де-Жанейро. Как говорил мой собеседник, он подрос и, следуя примеру своих братьев по классу, примкнул к рабочему движению. Его задерживала полиция раз, другой, а затем он был приглашен к начальнику полиции Рио-де-Жанейро. Тот предложил ему посмотреть в окно и сказать, что он там видит.

Синее-синее, чудесное небо, - ответил ему задержанный.

Так вот, - сказал начальник полиции, - давай договоримся. Или ты прекратишь свои политические штучки и до окончания дней своих будешь иметь над головой это чудесное синее небо - или… у нас будет другой разговор.

И они расстались.

Так как мой новый знакомый не внял совету начальника полиции, вскоре последовала резолюция: депортировать такого-то на его социалистическую родину, пусть любуется на свое небо, поскольку там его революционный склад ума найдет лучшее применение. Так и сделали - выслали его в СССР. В Москве он получил место на радио и работал в редакции, вещавшей на Южную Америку до того момента, когда, как вы уже догадались, его посадили за решетку.

Он получил десять лет лагерей и там, на Колыме, встретил «красного князя» Дмитрия Петровича Святополк-Мирского, сына министра внутренних дел при Николае II, бывшего эмигранта. Находясь в Англии, князь Святополк-Мирский славился своими симпатиями к Советскому Союзу, был частым гостем на светских раутах, которые устраивал советский посол в Лондоне. А. М. Горький уговорил его вернуться на Родину, что он, к несчастью для себя, и сделал, став известным у нас, как критик Мирский.

Князь все время писал письма Сталину, Ворошилову, Калинину, но не получал ответа. Наконец его вызвал начальник лагеря и, показав все письма, так и не покинувшие лагеря, выбросил их в печку. Убедившись, что о правах человека, а тем более заключенного, в СССР существуют свои понятия, не сходные с убеждениями, которые исповедовал князь, он обиделся, перешел на французский язык и прекратил сидеть. Он только стоял и лежал. Надо полагать, что протест, выраженный таким способом, не облегчил его участи. И он скоро умер.

Мог погибнуть и мой рассказчик, так как в лагере на него натравили власовцев и уголовников, но, к счастью, за него вступилась русская женщина, близкая к кухне, и кое-как его отстояла. Он выжил. В 1961 году он написал пьесу о неграх в Бразилии, восставших и организовавших где-то в болотах свою республику, презрев рабство. Попытки выкурить их оттуда плантаторам не удавались, пока в ход не были пущены змеи - жакараки, которые - только они! - погубили свободу. Негры вышли из болот. Республика кончилась. Дальнейшей судьбы новоявленного драматурга я не знаю, а вот имя князя Святополка-Мирского вновь всплыло в рассказе моей знакомой, драматурга Аллы Борозиной.

В то время, в 1935–1937 гг., Алла Борозина была молодой, красивой женщиной и водила компанию с рядом литераторов - со Стеничем, блестящим переводчиком с английского Дос Пассоса и других американских авторов и столь же блестящим молодым человеком, советским денди, с Юрием Олешей, Михаилом Светловым и Святополк-Мирским, который в этом обществе был самым старшим, самым сдержанным.

Как-то были они в одной компании. Олеша и Стенич скоро ушли домой. Нелегкая задача: кто последний останется с Аллой, чтобы проводить ее. Никто - ни Мирский, ни Светлов не хотели уступить этого права. Поехали провожать Аллу вдвоем. Уже доехав, выходя из машины, князь неожиданно обратился к Алле:

Аллочка, у меня к вам просьба.

Поцелуйте меня.

Это было сказано с такой силой, с такой внутренней напряженностью, что всем стало не по себе. Очевидно, долго скрываемое чувство вдруг прорвалось у князя.

Ну, вот еще! Чего ради? - с обычной строптивостью отозвалась Алла.

Да ладно! Поцелуй, убудет тебя, что ли? - небрежно обронил Светлов.

Не хочу! - безжалостно отрезала Алла.

Святополк-Мирский тяжело вздохнул и, втянув голову в плечи, как будто потухнув, пошел прочь. В ту ночь его взяли.

Всю свою жизнь Алла не могла простить себе этого. Он будто хотел попрощаться с ней - навек. Потом взяли Стенича, потом - мужа Аллы.

Дикость, непредсказуемость того времени, когда жизнь человека зависела порой от чистой случайности, хорошо иллюстрирует эпизод, рассказанный мне сценаристом И. Менджерицким. Одна знакомая их семьи, жена сербского революционера, жившего в доме Коминтерна, рядом с Манежем, возвращалась откуда-то поздно, часа в два ночи. Войдя в вестибюль, она увидела молодого человека из соответствующего ведомства со списком в руках и дворника, видимо, понятого. Увидев ее, молодой человек предложил ей быть понятой, ибо по закону их полагается двое. Случайно взглянув на список, который молодой человек держал в руках, она с ужасом первой увидела свою фамилию. Она сказала, что не может быть понятой, и указала причину. Он посмотрел на список, потом на часы и… вычеркнул ее фамилию.

Идемте! - сказал он. - Время позднее.

И они пошли.

Вот так это бывало.

Когда нам случалось быть вместе с Юрой Каравкиным, первым мужем моей сестры, мы частенько задавали себе этот вопрос. И у него и у меня взяли братьев, мы скрывали это от властей, наивно полагая, что органы ни о чем не догадываются. Но если они знали, то почему мы оставались на свободе? Меч висел над нами, каждую минуту он мог опуститься, а мы жили нормальной жизнью, работали, встречались с друзьями, веселились… Почему мы не рвали на себе одежд, почему я не вспоминал каждую минуту о своем несчастье? Уменьшилась моя любовь к брату? Моя вера в его полную невиновность? Нет, ни в коем случае. Тогда что же? Я принял его арест как данность - и все? Ведь лезвие и на меня могло опуститься в любую минуту!

Сейчас, в весьма зрелом возрасте, я часто об этом думаю. Или постепенно сложилось такое общество, которое - страшно даже произносить это слово - привыкло к тому, что каждую ночь то одного, то другого из нас «берут»? Утром мы обменивались этими новостями, потом смыкали ряды и продолжали жить дальше? Кому-нибудь приходило в голову, что так жить нельзя, так жить позорно? Кто-нибудь из нас сделал попытку покончить с тираном?

Я помню, самое большее, на что я мог решиться летом 1937 году в Малаховке, это зайти в лес погуще и громко крикнуть: «Я больше так не могу!»

Приходишь к весьма грустным, весьма нелестным для нашего общества в целом выводам. То, что я тогда легко, искренне писал и мой юмор, такой органичный, - что это? Голос народа или мои личные игры, которые приносили удовлетворение только мне? А как же мой успех у зрителя? Может быть, мои пьесы помогали хоть на минуту забыть эти невеселые думы? А многие и не знали или делали вид, что не знали.

Эти вопросы мучают меня до сих пор. Нелегко делать такие выводы. Но слишком легко мы поддались злой воле человека, который совершил, если хотите, грандиозный эксперимент: один перевернул огромный пласт, по существу, создал новое общество трусов, рабов, со стойкими традициями, переходящими из поколения в поколения, то есть совершил физические и психические изменения целого народа. Или народ был готов к этому по своей природной сути? Проклятый, трижды проклятый вопрос…