Ленин горб деньги время асессор. Ленин и деньги: бухгалтерия Октябрьской революции. Докажи, что ты не верблюд

По современной классификации Владимир Ленин был классическим дауншифтером – до 1916 года он существовал на ренту от семейного имущества, лично на него в год выходило до 1500 рублей. Был в его биографии и 5-летний период, когда он управлял собственным имением.

Жизненный путь Владимира Ильича Ленина и сегодня должен оставаться примером для пламенных оппозиционеров в России. И не только в плане революционного фанатизма, самообразования (к примеру, Ленин в совершенстве знал немецкий и на очень хорошем уровне ещё 5 иностранных языков), менеджерских качеств. Ещё один важный аспект его жизни: он никогда не был наёмным работником (за исключением очень краткого периода работы юристом) и почти никогда – бизнесменом. Это позволило ему не зависеть от прихотей государства, в свою очередь государство и разного рода начальники ни имели никаких экономических рычагов давления на Ленина. Экономическая независимость – залог личной независимости человека.

Основу существования Ленина составляла рента от семейного имущества. Но был в его жизни период, когда он даже поработал на земле. Кстати, из этого жизненного этапа он вынес один важный вывод: русское крестьянство (с которым он столкнулся вплотную) не может быть движущей силой революции.

Весной 1889 года мать Ленина, Мария Александровна покупает небольшое имение в Алакаевке, деревне, что находилась в 40 километрах от Самары. Покупка обошлась недорого – всего в 800 рублей. Забегая вперёд, скажем, что через 10 лет это имение было продано матерью Ленина за 3500 рублей.

Имение это обошлось недорого вот почему. Этой землёй владел богатый старообрядец, золотопромышленник Сибиряков – всего около 1200 гектар. Он разделил эту землю на участки, которые за относительно небольшие суммы стал продавать состоятельным народовольцам. И сам Сибиряков, и народовольцы считали, что эти небольшие имения станут сетью социалистических коммун – т.е. построение социализма надо начинать с себя.

(Ленин в австро-венгерском, польском городке Закопане, 1913 год)

Итак, в управление 19-летнему Володе Ульянову попали 45 гектар земли и молочная ферма в 14 коров. Коровы, кстати, были выписаны из Германии и давали фантастические по меркам Поволжья удои – 2500-3000 литров молока в год (беспородные крестьянские бурёнки – 800-1000 литров год). Как полунемцы, Ульяновы сделали и небольшой сырный заводик – в Поволжье, да и в России автохтонное население не знало, что такое сыр. Также в имении было 6 лошадей, из них 4 – датских тяжеловоза, способных таскать тяжёлый плуг (этот плуг вспахивал землю на глубину 35 см, автохтонные слабосильные лошади – только на 10-18 см).

Из 45 гектаров 30 отводилось под пастбище и культурный сенокос (засеянный клевером), ещё 15 – под овёс и пшеницу, которые должны были идти тоже на корм коровам и лошадям).

По бизнес-плану Марии Александровны, это имение могло давать в год до 2 тыс. рублей чистого дохода (только сыра предполагалось делать до 1 тонны в год).

Но русская реальность оказалась далека от немецких идеалов Ульяновых. Уже в июне местные крестьяне украли лошадь-тяжеловоза, а в июле – 2 коров. Расследование полиции не дало результатов, видимо, животные были съедены ворами.

В имении предполагалось использовать батраков, в основном местных малоземельных крестьян. Но те работали их рук вон плохо: если пахать они ещё кое-как могли, то ухаживать за немецкими коровами и датскими лошадьми – никак. В августе 1889 года, к примеру, две коровы заболели маститом (воспалением вымени). Сказалась и природная мягкость Владимира Ленина – там, где помогла бы только палка, он ограничивался словом.

В итоге Ульяновы вынуждены были нанять австрийского управляющего, а имение в год давало только около 400 рублей чистого дохода.

Впрочем, в течение 5 лет Владимир Ленин участвовал в жизни своего имения: выписывал семена клевера из Восточной Пруссии, хлопотал о доставке туков (так тогда называли химические удобрения).

В конце концов, через 5 лет имение было всё же продано некому Данилину. И как позже оказалось, Ульяновы оказались удивительно прозорливыми: в революцию 1905-06 года имение в Алакаевке было сожжено крестьянами, а помещик Данилин убит. Не пощадили крестьяне тогда имения ещё двух социалистов. Эксперимент Сибирикова провалился.

(Ленин играет в шахматы на острове Капри, в гостях у Горького, 1908 год)

Зато другое имение Ульяновых – в Кокушкине (доставшееся им от деда по материнской линии) – давало исправный доход (до 2000 рублей в год; следили за ним двоюродные брат и сестра Ленина – Ардашевы, а управляющим был чех Крушвиц).

Время от времени Владимиру Ленину приносила доход переводческая и литературная деятельность. Так, за свою книгу «Развитие капитализма в России», вышедшую в издательстве Водовозовой тиражом 2400 экземпляров, он получил 120 рублей и ещё впридачу бесплатно несколько немецких книг, необходимых ему для работы. Случались у Ленина и курьёзные работы. Так, в 1904 году в Женеву, где тогда проживал Ленин, из России приехал большевик Валентинов. Ленин устроил его работать носильщиком на вокзал. Валентинов плохо знал французский язык и не ориентировался в местной жизни, и тогда Ленин в течение 3-х дней толкал вместе с ним тележку, попутно обучая Валентинова. Наградой Владимиру Ильичу стали 3 швейцарских франка за работу носильщиком.

Другой такой необычный «заработок» - судебная тяжба во Франции. В декабре 1909 года он поехал на велосипеде в Жювизи-сюр-Орж, что в 15 километрах от Парижа, смотреть на полёт аэроплана. По дороге домой его сбил автомобиль. Ленин сильно ушибся, а велосипед превратился в металлолом. К счастью, нашлись свидетели аварии, и Ленин решился добиваться компенсации через суд. Желание добиться справедливости подогревало и марксистское чувство – водитель оказался виконтом. В итоге суд присудил виконта купить Ленину такой же, но новый велосипед, а также 115 франков моральной компенсации.

С образованием РСДРП, Ленин начинает получать деньги от партии. Точнее – от марксиста Александра Богданова, бывшего финансистом партии. Но получка была нерегулярной (обычно это были не очень большие деньги – 50-70 рублей в месяц) и, главное – Ленину часто приходилось отказываться от этих денег, если превалировали интересы партии – финансирование печати, помощь политэмигрантам, приезжавшим из России в Швейцарию без копейки денег.

(Ленин на острове Капри, играет в шахматы с большевиком Богдановым)

Но всё же основным доходом для Владимира Ленина стала семейная рента. Это был доход от имения в Кокушкине, а также от другой недвижимости, управляемой матерью. Как правило, она пересылала Владимиру 300-500 рублей 3-4 раза в год.

Другой неожиданный источник ренты пришёл со стороны родителей жены Ленина – Надежды Константиновны Крупской. Семья Крупской не была богата: отец отставной офицер, мать, Елизавета Васильевна – автор книжек для детей. Сама Елизавета Васильевна находилась на иждивении Ленина и Крупской, проживая с ними в эмиграции. Но в конце 1913 года умирает сестра Елизаветы Васильевны, и оставляет той наследство почти в 7 тыс. рублей. Однако около 3 тыс. рублей из этой суммы было истрачено на операцию Надежды Крупской – та страдала базедовой болезнью, и её оперировал в Берне профессор Кохер (кстати, лауреат Нобелевской премии по медицине 1909 года). Отступая от темы, скажем, что операция хоть полностью и не излечила Надежду Константиновну, но болезнь прогрессировать перестала.

Надо отдать должное, из оставшихся 4 тыс. рублей от наследства Ленин в конце 1915 года отдал 1 тыс. рублей на возобновление издания газеты «Социал-демократ».

Самый тяжёлый период в жизни Ленина – 1916 год: в июле этого года умирает его мать, управление рентой переходит к сестре Анне, но война резко сократила поступления от найма принадлежащего им имущества. В конце 1916 года Владимир Ленин и Надежда Крупская со свинины и говядины переходят на конину, новая одежда не покупается, приобретаются самые дешёвые писчие принадлежности. Партия была практически разгромлена в России, поступления средств от неё политэмигрантам прекратились.

Продержаться это трудное время Ленину и Крупской помогла помощь с неожиданной стороны – от эстонского националиста Александра Кескуэлы. С октября 1916 года по февраль 1917 года он перечисляет им примерно по 100 рублей в месяц. Позднее, антибольшевики утверждали, что через Кескуэлу деньги передавал бизнесмен Парвус, член левого крыла германской социал-демократии, а через Парвуса – немецкий Генштаб (основанием служило то, что Кескуэла был приятелем немецкого посланника в Берне барона Гисберта фон Ромберга).

(Ленин в 1914 году, под австро-венгерским Краковом)

Ну, а с февраля 1917 года Ленин снова получает бесперебойное финансирование, но это уже была плата не за дауншифтинг, а за государственную работу.

Музей Владимира Маяковского и Библиотека иностранной литературы организовали презентацию книги Бронислава Горба «Шут у трона революции». Небезынтересно, что все 999 нумерованных томов тиража этой книги автор передал в дар региональным библиотекам и университетам России и зарубежья, имеющим кафедры русского языка и литературы.

Приводим в сокращении рецензию на книгу, опубликованную Дарьей Дардыкиной в «Московском комсомольце».

Прежде всего, не может не шокировать название книги. Известно, что у правящего трона Маяковский никогда не подвизался. Наоборот, он часто раздражал независимостью своих высказываний. Поэт предсказал обновляющую стихию революции, но Октябрьский переворот сразу принял кровавое обличие. И тогда поэту пригодилось его природное театральное дарование: «Хорошо, когда в желтую кофту душа от осмотров укутана». Чтобы не выронить перо из рук, пришлось овладеть искусством скомороха. Изменился язык поэтических текстов Маяковского: в строчки, в строфы врывались крики, стоны улицы.

Поэзия во все времена — эхо жизни. И не стоит обвинять поэта в жестокости, как это делает критик Б. Сарнов. Полезнее покопаться в архивных партийных документах, чтобы обнаружить настоящих зачинщиков жесточайшего красного террора. Ведь известна телеграмма Ленина от 9 августа 1918 г., отправленная в Пензенский губисполком: «Необходимо произвести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев. Сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города. Телеграфируйте об исполнении».

Разве поэт не играл с огнем, позволяя себе такие очень опасные рифмы, как: «В СССР от веселости стонут целые губернии и волости». Помпадуры, главначпупсы, взяточники, подхалимы, хапуги — колоритные персонажи сатиры Маяковского — в наши дни стали матерыми вседержителями. А ведь именно Маяковский предсказал хозяйственный и человеческий распад революционного ковчега.

В последние годы стало модным ниспровергать Маяковского, называть его чуть ли не главным ответчиком за все, что натворила ленинско-сталинская партия. Обличители поэта получают возбуждающий адреналин из книжки Ю. Карабчиевского «Воскресение Маяковского», в которой автор, обвиняя поэта во всех смертных грехах, позволяет себе такое постыдное высказывание, как: «Маяковский личностью не был».. Литераторы и критики помельче Карабчиевского тоже постарались не отстать. Но обнаруживается примечательное сходство вдруг прозревших ниспровергателей: никто из них не удосужился прочесть Маяковского незашоренными глазами.

Бронислав Горб начинает свой рассказ не с рождения поэта, а со скоропалительных похорон Маяковского. Государственные службы сварганили «Железному поэту — железный венок», машину с гробом вел известный фельетонист.

А далее следует фантасмагорическая картина сжигания тела поэта: «... четверо участников после траурных речей, будто ведомые нечистой силой, спустились зачем-то в самое нутро крематория Донского монастыря — как в преисподнюю. У пылавшей печи трое курили, обсуждая бренность бытия, четвертый же, тучный лакей-баснописец, прикипел к железному глазку дверцы печи самозваным сталеваром дьявола, наблюдая с нездоровым интересом, как пламя охватило покойника...».

Сожгли, спрятали концы в пепел — и постарались забыть. Вокруг имени поэта сгустилась тина умолчания. В конце мая 1930 г. вышел 5-й том Малой советской энциклопедии, где о Маяковском было сказано, что это «анархист-бунтарь, попутчик революции, которому чуждо мироощущение пролетариата как организованной системы идей, чувств и настроений». В 1934-м запретили читать его стихи со сцены и по радио. Известны случаи, когда за чтение и передачу другим стихов поэта людей исключали из партии и комсомола, выгоняли с работы.

Всё переменилось после 24 декабря 1935 г., когда Лиля Брик под диктовку Я. Агранова написала письмо Сталину о том, что несправедливо замалчивают и не издают Маяковского. Произошло невероятное. Как на крыльях разлетелись слова Сталина, повторившие текст Лили: «Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом советской эпохи». Началась лавина пафосного возвеличивания поэта.

Но мыслящих людей волновало, почему прах «лучшего и талантливейшего» не был предан земле? В книге «Шут...» читаем: «Горстка праха поэта в бетонной вазе сиротливо покоилась невостребованной рядом с безымянными жертвами сталинских репрессий в одной из ниш Донского монастыря до 1952 года».

Спорная книга Б. Горба вводит читателя во все реальные и мистифицированные подробности гибели поэта. Не он один пытается установить истинную причину трагедии. У Горба своя версия: «В 20-е годы номенклатура нутром чувствовала в Маяковском динамитчика». Ленинское «живое удовольствие» от стихотворения «Прозаседавшиеся» на время отвело поэта «от края расстрельной ямы». Ильич, к счастью, невнимательно вчитался в стихи, иначе узрел бы в гениальной сатире призыв к искоренению самой системы.

Автор «Шута» рассматривает творчество поэта как талантливое продолжение мировой смеховой культуры. Так Троцкий, находившийся в конфликте со Сталиным, написал почему-то статью о Маяковском. Статья поэту нравилась. Троцкисты использовали старые плакаты РОСТА для доказательства того, что партия и советская система под руководством Сталина деградирует. Противостояние Троцкого и Сталина в ноябре 1927 г. вылилось в Москве в две одновременные демонстрации их сторонников — обе на тему Октябрьского переворота... Троцкисты расклеивали по городу один из плакатов Маяковского — РОСТА № 393. Сталинисты плакат яростно срывали.

Естественно предположение внимательного читателя: «Тогда-то, по-моему, и был выписан мандат на убийство автора лубка РОСТА № 393. Оставалось только поставить на нем дату». В сентябре 1921 г. в «Правде» был опубликован фельетон «Долой маяковщину». Вслед за ним были уничтожены язвительные плакаты РОСТА.

И в любви выбор Маяковского оказался смертоносным. В мельчайших подробностях изучен мучительный роман с Лилей Брик. Но мало кто знает, что в США у поэта были нежные отношения с Лизой Зиберт (Элли Джонс), эмигранткой из России, родившей поэту дочь. В 1928 г. Элли привезла дочку Елену в Ниццу, где поэт с ними встречался. Узнай про это кто-то из советских друзей или недругов, и жизнь Маяковского оборвалась бы еще раньше.

Его американская дочь Хелена-Патриция Томпсон бывала не раз в Москве. В день 100-летия Маяковского в музее на Лубянке её можно было видеть вместе с сыном Роджерсом, внуком поэта: очень высокая, гордая женщина плакала в той комнате, где в 30-м году разыгралась трагедия. Прах Элли Джонс ее дочь, Елена Владимировна, захоронила рядом с Маяковским. В эту тайну поэта был посвящен только Давид Бурлюк, его преданный друг, и хранил ее 60 лет.

Драматический роман Маяковского с Татьяной Яковлевой в Париже по определению не мог иметь счастливого конца. Напрасно Татьяна, русская эмигрантка из Пензы, ждала решающего приезда поэта в Париж. Визы ему не дали. Поэт насторожил ОГПУ своим обещанием в стихотворении «Письмо Татьяне Яковлевой»: «Я все равно тебя когда-нибудь возьму — одну или вдвоем с Парижем». Отпусти такого в Париж — останется навсегда! В письме к Татьяне от 16 июля 29-го года он звал ее в Москву, но приписал завуалированное страшное предостережение: «Танька инженерица где-нибудь на Алтае. Давай, а?» Смысл этой риторической приписки был красавице очень понятен. Вероятно, поэт знал, что готовится Закон о невозвращенцах, который и был принят 21 ноября 29-го года: невозвращенцам обещана смертная казнь. «Волки революции» с большим аппетитом проглотили бы красавицу, «в шелка и бусы оправленную». У Бронислава Горба читаем: «Лучшие фотографы Франции снимали ее для открыток. Киношники сняли ее в двух фильмах. Наряды русской красавице шила сама Шанель».

Наконец, последняя надежда поэта — Вероника Полонская. Так называемое «предсмертное» письмо автор исследовал с криминалистической дотошностью. И доказал, что набросок был сделан только для Полонской на телеграфном бланке. Он хотел всего лишь любым способом уговорить замужнюю 21-летнюю актрису переехать немедленно к нему. И позднее Полонская подтвердила, что дала свое согласие на этот отважный шаг. Утром 14 апреля обещала, что вечером приедет к нему навсегда.

Автор «Шута» доказывает мистификационный, игровой характер «предсмертной» записки поэта. Он подверг сомнению и официальную экспертизу орудия убийства поэта. «Василий Катанян видел рядом с телом погибшего маузер. Табельное оружие № 312045. Но свой маузер Маяковский сдал в ОГПУ еще в 28-м году, как только закончилось разрешение на его хранение. У поэта оставался браунинг. И лишь потом к вещественным доказательствам, изъяв маузер, подложили браунинг поэта. «И здесь начинается самое удивительное: кто подменил вещдоки, если они все время находились в НКВД у Агранова?» Как вообще производили следствие о самоубийстве, если не приняли во внимание свидетельство соседей о двух выстрелах?

На квартире поэта в это время проживал приставленный к Маяковскому чекист. Он-то и нашел там странный набросок предсмертного письма. На нем стояла дата 12 апреля. Тайные службы подготовиться успели. 13-е пришлось на воскресенье. 14 апреля в цирке должна была состояться премьера спектакля Маяковского «Москва горит» — феерия с участием 500 актеров. Маяковский придумал множество зрелищных эффектов. Неожиданно премьеру перенесли на 21-е. На 14-е назначили прогон представления, на котором Маяковский хотел быть обязательно. И вдруг за два часа до долгожданной репетиции поэт вдруг задумал убить себя? Да еще за полчаса до прихода кинорежиссера Довженко с женой. В это поверить невозможно...»

Поэту приходилось наступать на горло собственной песне. Еще не сочинили исследователи книгу о трагедийности личности и судьбы поэта, бросившего талант и жизнь свою на раскаленную наковальню революции. Во имя желанного будущего он постоянно совершал собственные жертвоприношения. Он хотел, «чтоб в мускулы усталые лилась строящая и бунтующая сила». Автор «Шута» слишком настойчиво сдвигает творчество поэта к шутовству и скоморошеству. Бесперспективно выпрямлять и округлять отношения поэта с действительностью.

Образная система раннего Маяковского сложна и притягательна для изощренного ума. Знаменитый экзистенциалист Жан-Поль Сартр был потрясен Маяковским. Лауреат Нобелевской премии Альбер Камю утверждал: «Маяковский — гений». Во все времена гении с властью не совпадали. Маяковский не совпал и с организаторами и с заказчиками убийства Николая II и его семьи. Встреча поэта в Варшаве с послом Войковым приоткрыла Маяковскому тайну захоронения убиенных. И он поехал в Свердловск искать это место. В пейзажной зарисовке стихотворения «Император» слышится скорбь и сочувствие. «Снег заносит косые кровельки, серебрит телеграфную сеть, он схватился за холод проволоки и остался на ней висеть... Вселенную снегом заволокло. Ни зги не видать — как назло. И только следы от брюха волков по следу диких козлов». Тех козлов, что участвовали в убийстве царя.

В записной книжке поэта 1928 года остался вариант строфы, очень важной для понимания личного отношения поэта к убийству державной семьи: «Я сразу вскину две пятерни, что я голосую против... Мы повернули истории бег. Старье навсегда провожайте. Коммунист и человек не может быть кровожаден».

Идёшь поперек власти — получай пулю.

Б.И. Горб - литературовед, занимающийся творчеством Владимира Владимировича Маяковского - написал свою книгу ещё в начале 90-х, однако в свет она вышла только в 2001г. Книга вышла тиражом в 999 экземпляров и была разослана с личной подписью автора по библиотекам, а так же зарубежным университетам, имеющим кафедры русской литературы. К счастью, найти данный труд в свободном доступе достаточно тяжело. Сомневаюсь, что в своё время книга вызвала фурор, вряд ли она даже стала сколько-нибудь значимым литературным событием: отзывы о ней весьма немногочисленны, даже несмотря на второе издание, случившееся в 2005г. Интересна же книга, главным образом, своей образцово-показательной деконструкционностью по отношению к объекту - В.В. Маяковскому.

Деконструкция является одним из краеугольных камней постмодернизма и так же, как и он сам, описывается сложным (иногда даже кажется - нарочито сложным) языком. Наиболее доступным для понимания мне видится представление о деконструкции как об особом виде интерпретации авторского текста. Особенностью такой интерпретации является то, что это «ЛЮБЫЕ поиски/нахождения в тексте «скрытых» смыслов, которые, как правило, и не собирался высказывать (и даже, в отличие от постмодернистского интерпретатора, не подозревал, не видел) автор текста .» - так описывает сущность деконструкции Юрий Вульфович Бялый в своём цикле статей «Концептуализация Не-Бытия» .

Далее Юрий Вульфович развивает свою мысль так: «Создатель понятия «деконструкция» Жак Деррида утверждал, что смысл конструируется только в процессе прочтения текста. Автор же текста всегда выступает «репрессивной инстанцией», которая навязывает смыслы читателю. Поэтому при прочтении текста требуется его деконструкция — провокационные операции с текстом и вокруг текста, которые «расковывают мысль» и тем самым освобождают смыслы, которые скрываются в тексте и не контролируются автором. <…> То есть концепт деконструкции предлагает в отношении любого текста любого автора следующие операции:
· выискивать (или предполагать) в каком-либо фрагменте авторского текста скрытый (подавленный автором) боковой, маргинальный смысл;
· выискивать аналогичный (или возникающий по ассоциации) смысл во фрагментах других текстов (в том числе других авторов);
· «означивать» интерпретируемые тексты. То есть соединять выявленные/выдуманные смысловые акценты разных текстов в собственную смысловую « конструкцию прочтения ».

При этом «деконструктор» в своих новых конструкциях либо просто говорит о чем-то, не имеющем отношения к смыслам, вложенным авторами в их тексты, либо заставляет авторов говорить что-то совершенно другое. В том числе, строго обратное тому, что они сами сказали в своих текстах. И потому постмодернизм заявляет о «смерти Автора» ».

Горб в своей книге поступает один в один так, как изложено у Юрия Бялого. Он выдёргивает куски произведений из авторского и, зачастую, исторического контекста и, подкрепляя свои рассуждения сторонними цитатами, не имеющими ни малейшей связи с выхваченным отрывком, конструирует его новое понимание. Иногда, впрочем, Горб даже не утруждает себя поисками доказательств своей точки зрения, просто утверждая истинность своего понимания авторского текста фразами типа: «Этим, по-моему, автор хотел сказать то-то и то-то».

Прикрываясь фразами о любви к Маяковскому-поэту, постоянно настаивая на своём преклонении перед личностью и трагической судьбой Владимира Владимировича, Горб расправляется с его литературным наследием как повар с картошкой. При этом знаковым, на мой взгляд, является употребление именно образа шута, скомороха.

«С революционным фригийским шутовским колпаком на голове, с колокольчиком пародии и издёвки в руках Маяковский осознанно выходит на сцену самой кровавой из всех религиозных смут на планете Земля за всю её историю, выворачивая наизнанку смысл стихов. Отныне стихи и речи советского скомороха нужно воспринимать с учётом раёшного смеха, балагурной издёвки. С главным шутовским принципом - «понимай наоборот» .» - вот каким видится Горбу истинная историческая и культурная роль Маяковского.

В чём же Б.И. Горб видит причину неприятия Маяковским Революции? Что же заставило его, по мнению литературоведа, ужаснуться ей? Во-первых, это чувство вины за революционную стихию, за последовавшую за Революцией «стенькоразинщину» , за разорённые и сожжённые поместья и усадьбы, в том числе - поэтов и писателей, современников Владимира Владимировича. Это заявляет человек, посвятивший свою жизнь изучению творчества Маяковского. Какие же доказательства своей точки зрения приводит Горб? Главным доказательством выступает цитата из Маяковского (поэма «Владимир Ильич Ленин»):
Я слышал
рассказ
крестьянина-сибирца.
Отобрали,
отстояли винтовками
и раем
разделали селеньице.
Они не читали
и не слышали Ленина,
но это
были ленинцы.

Горб заявляет: «Погромная речь В. Ленина с балкона дворца Кшесинской «Грабь награбленное!» превратила старый разбойный промысел из единичного, позорного и подсудного, в престижно революционный. Тогда-то слово «ленинец» означало в народе понятие «грабитель». <…> Стихи о ленинцах несут именно этот смысл криминальной революции, позже вытравленный идеологией и утраченный в русском языке ».

Здесь хорошо можно разглядеть манипуляцию смыслом: выхваченный из контекста отрывок поэмы выворачивается наизнанку и трактуется Горбом в свою пользу, при этом других подтверждений своей точки зрения «литературовед» не приводит.

Следующим обстоятельством, отвратившим Маяковского от Революции, Горб считает неприятие Маяковским новых, «революционных», морали, искусства, ценностей: «С заменой старого искусства, строя, религии, как подменой народной души, Россия деградировала. И это поэт понимал, обвиняя коммунистов:
К гориллам идете!
К духовной дырке!
К животному возвращаетесь вспять! »

Лукавый «литературовед» не приводит начала цитируемого отрывка, понадеясь, очевидно, на то, что его читатель поленится раскрыть произведение, цитатой из которого Горб иллюстрирует свою мысль. А полностью этот отрывок выглядит так:
Свистит любой афиши плеть:
— Капут Октябрю!
Октябрь не выгорел! —
Коммунисты
толпами
лезут млеть
в Онегине,
в Сильве,
в Игоре.
К гориллам идете!
К духовной дырке!
К животному возвращаетесь вспять!
От всей
вековой
изощренной лирики
одно останется:
— Мужчина, спать! —

Оставаясь честным перед собой, поэтом и своим читателем, Горб вынужден был бы признать, что приведённый отрывок как раз выдаёт в Маяковском ревнителя всего нового и ненавистника «старого искусства, строя, религии…» . Горб этого не делает, не в этом его цель. Ему во что бы то ни стало нужно разрушить образ Маяковского как певца Революции.

Для выполнения своего замысла гражданин деконструктор пускается во все тяжкие и начинает резать якобы уважаемого им автора по живому. Слишком хорошо известно отношение Маяковского к Ленину. И слишком оно, по мнению Горба, неверно понято.

Не восхищение, но презрение и отвращение видит Бронислав Горб во взглядах Маяковского на Ленина. Эта мысль, наравне с предполагаемым ужасом и отвращением перед Революцией, проходит красной строкой в «Шуте». Горб предлагает нам поверить, что Маяковский считал Ленина Демоном «в американских пиджаке и жёлтых ботинках» (отрывок из поэмы «Человек», в котором, если разобраться, таковым демоном Маяковский называет себя).
Горб настойчиво приписывает Владимиру Владимировичу представление о Ленине как о погонщике стада «шариковых» - так, вслед за Булгаковым, он называет советских людей - подтверждая свои измышления цитатой из того же «Человека»:
Их тот же лысый
невидимый водит,
главный танцмейстер земного канкана.
То в виде идеи,
то чёрта вроде,
то богом сияет, за облако канув.

При этом, Горб лукаво умалчивает, что под «лысым» Маяковский подразумевает Капитал. Это его
Череп блестит,
Хоть надень его на ноги,
безволосый,
весь рассиялся в лоске

Для того, чтобы понять лживость утверждения «литературоведа» достаточно просто прочитать поэму, но Горб, как видно, отказывает своим читателям - «шариковым» - в умении и желании читать, ведь для него все, кто родом из СССР это «зомби с 3-ступенчатой программой - выпить, закусить, и воспроизвести себеподобных» . При этом Горб заявляет, что подобное отношение к советскому человеку разделял и Маяковский. Ничем своё утверждение не подтверждая.

Отдельная и весьма показательная тема в сочинении Горба - советские мёртвые. Тут-то уж деконструктор раскрывается во всей своей, по истине, сатанинской красе.

Герои, павшие в борьбе за страну Советов и похороненные в Кремлёвской Стене, по словам Горба, предстают в творчестве Маяковского как «кладбищенские персонажи Гоголя», которым неугодно упокоиться в посмертии, которые всё гонят своих живых товарищей «в планетарную драку» , а сами пляшут на трупе растерзанной Родины дьявольскую пляску. Очень претенциозно, не правда ли? Отыскать этакие смыслы у Маяковского - это, как хотите, литературоведческое открытие! Но где же, где Владимир Владимирович заложил эту бомбу замедленного действия под якобы ненавистный ему большевизм? В поэме «Хорошо!», отвечает Горб.

Естественно, во главе кровожадных покойников - главупырь-Ленин. Именно его «мертвизной», по мнению Горба, прежде всего не хочет запятнать себя Маяковский. А строки про вечную жизнь Вождя в сердцах его последователей полагаются Горбом только лишь данью цензуре.
Строки, которыми Маяковский ведёт диалог с героями молодой страны Советов, покоящимися на Красной Площади, строки пронзительные и чистые, нужные не столько мёртвым, сколько живым, объявляются Горбом «срывом покровов» с истинной, упыриной сущности большевизма, которую, якобы, так хорошо чувствовал Маяковский.

Апогеем бессмыслицы и передёргивания является такой пассаж Горба: мертвецы с Красной площади, будто бы, уверены в построении «утопии». И уверенность эта - в их обращении к Маяковскому:
- Скажите -
вы здесь?
Скажите -
не сдали?
Идут ли вперед?
Не стоят ли? -
Скажите.
Достроит
комунну
из света и стали
Республики
вашей
сегодняшний житель?

В этих тревожных вопросах видит Горб «замогильную уверенность» .

Но, конечно, самым смачным плевком на могилы героев молодой Республики является их сравнение с мертвецами Достоевского. Между персонажами «Бобка» и павшими революционерами проводится уверенная параллель, их сравнивают и приходят к выводу, что «смирные мертвецы Достоевского не чета шумным митинговым упырям» . Как видим, сравнение не в пользу революционеров. Что ж, кому-то ближе «заголимся и обнажимся!» , а кому-то - «коммуна из света и стали»

Резюмирует Горб так: «Кладбищенские события из рассказов Гоголя и Достоевского («Бобок») у поэта (Маяковского - прим. моё) получают дальнейшее развитие в поэмах о Ленине и «Хорошо!». Жизнь живых в СССР - как жизнь на огромном кладбище, где «стала величайшим коммунистом-организатором даже сама Ильечёва смерть». Красной мыслью внутреннего сюжета - мысль о том, что жизнь народа и страны подчинена… упырям коммунизма с этого кладбища.»

Продолжать можно ещё долго, в «Шуте у трона революции» много материала для вдумчивого внимательного исследователя. Тут вам и Бахтин с Рабле, и постоянная отсылка к разрабатываемой ими идеи «смехового народного творчества», карнавала и шутовства. Для интересующихся смертью поэта - фантастическая теория заговора. В общем, воз и маленькая тележка. Я оставлю всё это за скобками. Я остановлюсь на предполагаемой цели Горба. Прежде всего, декноструктору нужно разрушить светлый для подавляющего большинства образ Маяковского как поэта, восхвалявшего Революцию, Советскую Республику, а так же людей, оказавшихся способными на такие титанические свершения. Нагло, не обеспокоившись доказательствами своих измышлений, Горб потрошит творческое наследие Владимира Владимировича, выворачивает его наизнанку, а затем предъявляет нам в качестве доказательства своей правоты.

Разрушив прежний образ, деконструктор создаёт новый - потерянного, испуганного человека, ради сохранения собственной жизни примерявшего на себя маску шута. При этом, человека жуткого обиженного и от этого злобно, исподволь, гадящего власти, под видом восторженных од выпуская желчную сатиру.

Что ж, как говорится, о чём бы не писал творец, он пишет прежде всего о себе. И именно Бронислава Ивановича Горба я рекомендую увидеть за образом Владимира Маяковского в «Шуте у трона революции».

Еще при жизни Владимира Ульянова о его баснословном богатстве ходили легенды. Так, например, если верить одному из выпусков нью-йоркской газеты Times, в течение 1921 года Ленин положил на счета в швейцарских банках около 75 миллионов франков. Неужели вождь мирового пролетариата был миллионером?

Недвижимость

Ульяновы никогда не находились в самом низу социальной лестницы, а потому у них за душой кое-что все-таки было. Взять хотя бы имение в Кокушкине, ежегодный доход от которого составлял 2000 рублей. Часть этих денег мать Ленина регулярно высылала сыну в эмиграцию. Ульянов получал от нее от 300 до 500 рублей 3-4 раза в год. Однако некоторые исследователи эту информацию опровергают, утверждая, что небогатое имение не могло давать столь высокий доход.
К тому же историки утверждают, что если бы семья Ульяновых после смерти главы семейства имела бы несметные богатства, то вдова вряд ли подала бы прошение о помощи в захоронении усопшего мужа и скорейшем назначении пенсии по его утере. Плюс ко всему существуют свидетельства того, что Марии Ульяновой было предложено получить награды, причитающиеся умершему отцу семейства. Но, узнав, что за них нужно заплатить, вдова от наград отказалась.
О недвижимости, приобретенной Лениным за рубежом, и вовсе нет никаких сведений. Он жил на съемных квартирах. Однако и по сей день мир полнится слухами о шикарной квартире во Франции, которую в период эмиграции Ильич взял в аренду. Однако, по свидетельствам очевидцев, действительно просторное жилище было обставлено весьма дешевой мебелью.

Писательский труд

Будучи в эмиграции, Владимир Ульянов писал статьи для всевозможных газет, да и его книги издавались с завидной по сегодняшним меркам регулярностью. Естественно, за свой писательский труд Ленин получал денежные гонорары. Доказательства тому сохранились даже в его письмах к родственникам. Так, в одном из посланий он делится своей радостью от того, что издатель заплатил ему 250 рублей за книгу «Развитие капитализма в России».
Ульянов не только являлся издателем таких газет, как «Вперед», «Пролетарий», «Социал-демократ» и «Искра», но и числился в их штате в качестве редактора с соответствующим окладом.
К тому же Ленин регулярно получал выплаты и из партийной казны, так называемую «диету».

Неожиданные доходы

Бывали случаи, когда Ульянову перепадали и случайные деньги. Так, в 1913 году умерла родная тетя его жены Надежды Крупской. Усопшая оставила в наследство теще вождя 7000 рублей. А так как мать Надежды Константиновны в это время проживала вместе с дочерью и ее мужем, деньги автоматически перекочевали в общий бюджет. Частью наследства семейство расплатилось за операцию супруге Ильича, страдающей базедовой болезнью. Другую часть Ленин истратил на издание газеты «Социал-демократ».
Иногда даже несчастный случай оборачивался для Ульянова неожиданной прибылью. Однажды во Франции его, едущего на велосипеде, сбил автомобиль. Ленин тут же подал иск на водителя, и судья обязал обвиняемого купить потерпевшему новый велосипед и выплатить 115 франков за моральный ущерб.
Также известно, что некоторые денежные средства время от времени присылали Ульянову его друзья и соратники.

Счета в банках

Ходили слухи, что, будучи в эмиграции во Франции, Ленин положил на счет в банке «Лионский кредит» 350 тысяч рублей. Однако убедительных доказательств этому нет.
При этом достоверно установлено, что Ульянов активно пользовался услугами швейцарских банков. О данном факте писала все та же Times. «Ленин упорно продолжает хранить свои сбережения в Швейцарском банке, несмотря на более высокий процент годовых на нашем свободном континенте», - говорилось в статье издания. В одном из банков Швейцарии до сих пор остался счет на имя Владимира Ульянова. На нем, по словам банковских служащих, и по сей день хранятся несколько франков. Однако сколько денег на нем числилось до этого, доподлинно неизвестно.121

Бронислав Горб представил выпущенное издательством "Улисс-Медиа" монументальное исследование с кричащим названием "Шут у трона революции". В подзаголовке - "Внутренний сюжет творчества и жизни поэта и актёра серебряного века Владимира Маяковского". К этой теме автор, по его словам, пришёл случайно. Он был занят совершенно другой темой, как вдруг задался вопросом: почему столь одарённая творческая личность, как Владимир Владимирович, смог продать талант неправому делу, поплатившись при этом самим даром Поэта? Надеясь найти ответ, он заглянул в работу Карабчиевского (считающуюся одной из лучших) и... ужаснулся! Затем - к Сарнову, Халфину, Аннинскому, Вайскопфу и другими, другим... Листал и не уставал поражаться: как же так? Маяковский трактовался совершенно не так, как того требовали сами тексты, логика и здравый смысл. "Карабчиевский просто не понял человека, о котором писал! - решительно заявил Бронислав Горб и приступил к изложению свой позиции. - Маяковский поэт такого уровня, что оказался многим не по зубам".

Я себя
советским
чувствую заводом,
вырабатывающим счастье...
Вот лежу,
Уехавший за воды,
Ленью
Еле двигаю
Моей машины части...

Бронислав Горб избрал такой поход: не врать, не переиначивать и не натягивать факты на концепцию. Эмоциональность некоторых глав полностью подтверждает истинность намерений исследователя. Например, объясняя своё непонимание сравнений Маяковского со Святогором, Горб рассказал о поиске скрытого смыла не только в творчестве поэта. Оказалось, что Святогор - это один из самых придурковатых (цитата) "младших" богатырей в славянском "пантеоне", не знающих, куда девать силищу. Прямая параллель с "особой литературной планетой" (именно так назван поэт в книге) очевидна.

"Пусть мне возразят академические исследователи, если я не прав. Но за несколько лет подготовки книги я не получил убедительных аргументов из их уст, хотя промежуточные результаты моего труда постоянно публиковались в прессе (например, в известном журнале "Витрина")", - говорит Горб.

Наверное, им просто нечего возразить. А может, учёные просто не рассматривают автора всерьёз, полагая его идею рядовой выдумкой или бредом? Или они, кусая локти, стыдятся признаться, что не замечали очевидного, слепо следуя концепции, наработанной советской школой. Да уж, от убеждений отказаться бывает ой как сложно: "переходные" литературоведы знают об этом не понаслышке. Догадывался об этом и Гений, не сомневается Горб, объясняя следующие строчки как элементарное скоморошье приспособление насмешливого таланта к заданным жизнью тупиковым обстоятельствам:

Я
Себя
Под Лениным чищу,
Чтобы плыть
В революцию дальше.

Трактовка жизни и творчества Маяковского через шутовство является новаторской в критике и литературоведении. Хотя Игорь Северянин уже в 1926 году сказал о Маяковском так: "...В иных условиях и сам, пожалуй, / Он стал иным, детина этот шалый, / Кощунник, шут и пресненский апаш: В нём слишком много удали и мощи,/ Какой полны издревле наши рощи./ Уж слишком он весь русский, слишком наш!!" Но мог ли даже он предположить, что поэма "Владимир Ильич Ленин" не без иронии, но и не только её посредством, будет осмыслена через "красное хлыстовство".

Новая книга о Маяковском - и новая загадка о гении. Возможно, подражая объекту исследования, Бронисолав Горб нескромно отмечает: "У меня создалось такое впечатление, что в стране есть только один человек, прочитавший Маяковского, - это я". Автор монографии полагает, что Владимир Владимирович пришёл в революцию вовсе не для того, чтобы поддержать её, а исключительно для того, чтобы её изнутри взорвать. В качестве подтверждений Горб приводит несколько полных вариантов произведений поэта, называя подраздел издания "Маяковский насмехается: Сатирические стихи и поэмы о ереси коммунизма - новой религии, её апостолах, святых и угодниках". Особую ценность представляют архивные фотографии, коллажи, рисунки "эпохи шутов". Эпатажность личности Маяковского, видимо, распространяется и на всё, что с ним связано, независимо ни от расстояний, ни от времени. Так, на осенней книжной ярмарке во Франкфурте книгу Горба о Маяковском просто бесстыдно украли, а ещё до издания не раз автор и его помощники боролись с обрушившимся на них плагиатом. Происки продолжаются? Наверное, теперь веское слово должен сказать "курирующий Маяковского" Институт мировой литературы, кстати, выпускающий полное собрание его сочинений...

Владислав ИВАНОВ

У Горба видел я этого Маяковского...

P.S. Через несколько дней после прочтения книги (замечу, оторваться сложно) у меня состоялся разговор с Евгением Евтушенко: о литературе, в особенности о современной поэзии, а также о его преподавательской деятельности в США, где он вместе со студентами вновь и вновь (по-новому ли?) прочитывает Бунина, Пастернака, Мандельштама, Маяковского... Я поинтересовался его мнением о трактовке революционного творчества через шутовство. Евгений Александрович, сперва несколько взорвавшись, назвал эту концепцию "удивительнейшей пошлостью, пошлее которой и выдумать сложно", а самого Маяковского определил глубоко трагической личностью, жестоко пострадавшей от Власти, которой он служил как настоящий Поэт.