Сверкая босыми пятками, мы бежали по тропке через луг на ребячий пляж. По пути попадались мостки через извилистую, глубокую канаву. Не все они были одинаково надежны. Попробуй перебеги на другую сторону по узкой неровной доске - ведь вторую мы сняли для своего плота!
По этой причине несколько женщин из отдаленных хуторов уже побывало в ржавых грязных водах канавы. Священник Вальтер в воскресенье во всеуслышание сурово осудил с церковной кафедры «злостных хулиганов, по дьявольскому наущению разрушивших мостки на лугу». У нас пылали уши, когда в лавках и на базаре мы слышали пересуды женщин по поводу этих самых злостных хулиганов, проклятья, которые сыпались градом на их бедные головы…
Впереди с развевающимися по ветру, давно не стриженными космами несся Август. Задержался у очередного мостка:
Ребята, еще кто-то выкупался! Видите, вот здесь он карабкался наверх: вся трава выпачкана черным илом.
Мы подбежали, остановились тоже. Канава почти сухая, только на дне грязь, следы неудачника начинаются в середине и тянутся до верхнего края.
Я сразу подумал о том, как бы сам выглядел, если бы вляпался в эту илистую кашу в воскресной одежде…
Волдис, давай сюда! Что ты застыл? - Август уже отбежал от канавы.
Я с гиканьем помчался за ним. И все равно перед глазами неотвязно стояла воображаемая картина: человек свалился с мостков, вывозился в иле и, черный как трубочист, карабкается вверх по отвесным стенкам канавы.
Надо бы узнать, куда Крузе подевал наш плот, - сказал я Августу. - Можно тогда доски вернуть на место.
Куда подевал? Это я тебе точно скажу: утащил на Длинный остров. Ребята говорили: он там выстроил себе новую хижину. Наверное, и наш плот на нее пошел.
Я чертыхнулся.
Вот обжора, всю рыбу хочет сожрать в одиночку! Август сразу отозвался - ненароком я затронул больное место.
Думаешь, Крузе один ее лопает? Как бы не так! Лучшую рыбу он относит на баронскую кухню. Что остается, то на базар, в Валку, в Гульдене, вот такими корзинами! А нам даже ершишку несчастного вытащить из озера нельзя.
А ведь как хотелось нарыбачиться всласть, свободно, не таясь! Длинные, гибкие удилища, срезанные на Храмовой горке, простаивали без дела в сарайчике.
Есть, ребята! - У Августа загорелись глаза, и это означало, что он уже придумал что-то новое, сулившее увлекательное приключение. - Зря, что ли, здесь, на берегу, растет такой здоровенный камыш? А как он держится на воде! Топи не топи, не утонет. Нарезать побольше стеблей, связать… Еще лучше, чем плот.
Брат сразу догадался, куда он гнет:
Длинный остров далеко. Отец говорил, до него побольше версты.
А тебе-то что? - Август смотрел с обидной усмешкой. - Не хочешь - сохни на берегу.
Густав почувствовал себя задетым:
Иди к лешему! Я сам знаю, что делать и где сохнуть, - ты мне не указ.
С пляжа неслись визг и крики. А когда мы подошли ближе, то увидели там целую толпу голых ребят. Кто играл в догоняшки на краю луга, кто боролся, кто строил замки из песка, кто барахтался в озере, вздымая брызги до самого неба.
Среди смеха, криков, писка послышалось знакомое: «Гоп, ребята!»
Сипол тоже на пляже!
Август убыстрил шаг. Вдруг, словно вспомнив что-то, остановился. Дождался нас, приложил палец ко рту, предупредил строго:
Ребята, если Васька здесь, ни звука про камыш и Длинный остров!
Вы что, не понимаете? Ему только намекни - все болтуны в местечке заработают своими трещотками. А думаете, у рыбака Крузе нет ушей?..
Для ребят на пляже настоящий рай. Никто нам не мешал, не кричал «Нельзя!» или «Хватит, выходи из воды!» - взрослые купались ближе к местечку, дорога тоже проходила далеко от пляжа. Но что особенно привлекало нас, мальчишек, - так это сваи.
Сипол сразу заметил нас, выскочил из воды и побежал навстречу. По зарослям камыша разнесся его веселый голос:
Гоп, ребята, на нас идет кавалерийский полк под командованием битого генерала Августа!
И началась схватка. Август, задетый за живое словом «битый», первым подскочил к Сиполу, подставил ногу, толкнул. Оба повалились на тропинку. Какое-то время Сипол барахтался внизу. Но потом Август потерял преимущество и был плотно припечатан плечами к земле. Раздался многоголосый победный клич:
Ура, ура! Командир голопузого войска прикончил кавалерийского генерала!
Борцы вскочили на ноги, победитель великодушно протянул побежденному руку и сверкнул белыми крепкими зубами:
Да, Август, много еще воды утечет, пока ты сможешь бороться со мной на равных.
Август за словом в карман не полез:
Ничего! Дедушка говорит: у молодых все впереди.
Ну и что?
А то, что я моложе тебя!
Кавалерийский полк побратался с голым войском, и все вместе мы помчались к воде, вздымая на тропинке клубы пыли.
Рубахи и штанишки скинули на ходу. Не останавливаясь, швырнули их на песок и ухнули в воду. Сипол и здесь оказался непревзойденным. Вынырнул дальше всех и крикнул:
Гоп, ребята, поплыли к сваям!
Весь интерес состоял не в том, чтобы доплыть, и даже не в том, чтобы ухватиться за сваю. Главное, вскарабкаться на нее и удержаться. Августу это удалось первому. Взобрался на конец бревна, сложил руки лодочкой над головой. Прыгнул, описал в воздухе ровный полукруг и свечкой вошел в воду.
Ребята помельче остались возле сваи. А Сипол с Августом без отдыха поплыли до острова и снова затеяли веселую крикливую возню в прибрежной траве. Потревоженные галки черной тучей поднялись с развалин замка, погалдели, погалдели и убрались через озеро на Храмовую горку.
Мелюзга обычно далеко не заплывала - ребятишки боялись запутаться в тягучих водорослях, которых здесь, в заливе, были целые чащи. То ли дело ребята повзрослее! Им и смелости и силы не занимать. Они прорывались сквозь зеленые путы словно налимы.
Сипол и Август приплыли с острова. Остановились в неглубоком месте, отдышались.
Гоп, ребята! Сюда, кто плавать не умеет! Будем учить. Сцепив под водой руки, они предлагали малышам ложиться животом на этот своеобразный мост. Сипол наставлял:
Греби обеими руками! Ногами, ногами колоти по воде!..
А теперь гоп, вперед!
Оба разом поднимали руки и закидывали мальчонку в сторону берега, где было помельче.
Эта забава малышам очень нравилась. Желающие поучиться плавать становились в очередь. Среди малышей, словно жердь, торчал рослый Васька. Август с Сиполом кидали его в воду точно так же, как и других. Но он снова, расталкивая малышей, бросался к ним без всякой очереди.
Наконец учителям плавания надоело. Они подмигнули друг другу, улыбнулись хитро и, как только Васька со всего маха кинулся им на руки, расцепили пальцы. Васька камнем ушел под воду.
Сипол нагнулся, ухватил Ваську за волосы, вытащил. Васька выплюнул воду и сразу орать:
Черти!.. Отпустили… руки!.. Нарочно!.. Сипол скалил белые зубы, громко смеялся:
Тяжелый, как свинец! Разве такого бегемота удержишь?
Голопузые ребятишки на берегу помирали со смеху. Обозленный Васька плескал в них водой и грозил кулаком.
Пока они там хохотали и возились, мы зазвали Сипола за бугорок, на котором когда-то стоял дом - от него остался фундамент из замшелых валунов. Рассказали ему о новой затее, придуманной Августом. Забыли об осторожности, говорили громко, не таясь. А напрасно! Васька вполне мог оказаться поблизости.
Сиполу понравилось:
Гоп, ребята, здорово придумано! Пошли делать связки. А Крузе думает, что там он в безопасности, ха-ха!
Незаметно мы забрали свою одежду с пляжа, отошли подальше, спрятали ее в кустах. Сами же полезли в гущу камышей выбрать которые потолще. Ноги тонули в мягком иле, иногда проваливались до колен. Но это не было опасно: под илом тянулась настоящая сеть из плотно сросшихся корней.
Целые рои радужных стрекоз покачивались на концах стеблей. Стаи мальков дружно, словно по команде, поворачивались к нам то одним, то другим серебряным боком. Здоровенная щука, высовывая на мгновение из воды свою хищную морду, гонялась за плотвой. Рыбешки выпрыгивали из воды, описывали в воздухе дугу и снова ныряли. Плотве приходилось туго. Внизу караулила щука, сверху подстерегали белокрылые чайки.
Мы забрались в воду до самых подмышек, стали рвать темно-зеленые стебли. Стройные растения, похожие на ивовые прутья, громко хлюпали.
Набирали целые охапки, выносили на берег и складывали в кучу. Затем снова лезли в озеро.
Прошло немного времени, и брат стал жаловаться:
У меня уже руки болят. Хватит, наверное. Никто возражать не стал. Мы так долго бродили по воде, что дрожали от холода.
Один Сипол храбрился:
Что это за мальцы! Не могут полдня побродить по воде. Да, друзья, моряков из вас не получится.
Но и у него самого обычно румяные щеки сделались почти синими.
Свой камыш мы тщательно укрыли в зарослях и разошлись по домам.
На следующий день, ранним утром, все четверо встретились, как и договорились, на мальчишечьем пляже. Стали раздеваться, но тут Август вдруг присел:
Прячьтесь! Васька жмет по полю. Прямо сюда!
Нет, ребята, - возразил Сипол, - прятаться не годится: он тут нас живо найдет. Берите одежду - и айда, не таясь, на взрослый пляж. Он подумает, мы туда купаться, и пойдет следом. А мы, хитрецы, свернем незаметно в кладбищенский лес и назад. Пока он будет носиться туда-сюда, проберемся в камыш, пусть тогда ищет сколько влезет!
Август схватил одежду в охапку:
Вот беда! И парень-то ведь Васька не плохой, а доверить ничего нельзя. Словно решето!
А ты вроде жалеешь? - Брат посмотрел на него удивленно. - Нужен он нам! Как пятое колесо!
Быстро напялили штаны, рубахи под мышку и побежали по лугу. Домчались до края кладбищенского леса, оглянулись. Пятое колесо катилось за нами. Смешно выбрасывая длинные ноги, Васька топал по тропинке и махал нам рукой. Мы сделали вид, что не замечаем, сбежали с бугорка и ринулись в кусты.
Гоп, ребята, теперь крюк!
Пробрались сквозь заросли молодых елочек, оказались в густом орешнике. Здесь уже было не опасно: Васька наверняка побежал на взрослый пляж.
Отыскали в зарослях спрятанные вчера стебли. Разделили их на восемь равных кучек.
Кажется, хватит. - Август, прищурив глаз, оценивающе разглядывал кучки.
Что гадать: хватит, не хватит! Сделать пару связок и испробовать. Гоп, ребята, за дело!
Не кричи так, - сказал брат. - Услышат! Да, лучше говорить потише: теплое солнечное утро привлекло на ребячий пляж много ранних купальщиков. Там стоял гомон, как на базаре. Визг, крики, смех, всплески…
У Августа и Сипола работа спорилась. Один держал стебли, другой крепко-накрепко обвязывал в трех местах. Каждую пару соединяли веревкой так, чтобы на нее было можно улечься и грести руками.
Тут же, в заливчике, скрытом от глаз купальщиков густыми зарослями камыша, Сипол попробовал плавать на связках. Он изо всех сил отталкивался и быстро продвигался к открытой воде. Очутившись там, повернулся па спину, поднял вверх руки и ноги и, забыв в восторге обо всем на свете, заорал:
Гоп, ребята! Лучше, чем на плоту!
Мы уже раскрыли рты, чтобы издать радостный вопль, но Август вовремя показал кулак - ведь нас могли услышать.
Н. А. Некрасов
"Письма г-жи Бесхвостовой"; "Голь хитра на выдумки" П. М.
Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем в пятнадцати томах Критика. Публицистика. Письма. Тома 11--15 Том одиннадцатый. Книга первая. Критика. Публицистика (1840--1849) Л., Наука, 1989
Письма г-жи Бесхвостовой, рассказ П. М., автора повести, "Муж под башмаком". С.-Петербург, 1843.
Голь хитра на выдумки. Рассказ П. М., автора повести "Муж под башмаком". С.-Петербург, 1843.
Подобно Вальтер Скотту, который называл себя во всех последовавших за "Веверлеем" романах своих "автором Веверлея", г. П. М., написав повесть "Муж под башмаком", называет себя автором "Мужа под башмаком"; ясно, что, по мнению г. П. М., "Муж под башмаком" -- великое произведение. Нам, однако ж, гораздо более нравится повесть г. П. М. "Голь хитра на выдумки". В ней нет ни характеров, ни действительности, сколько-нибудь верно схваченной, но содержание ее довольно замысловато; рассказ жив, но, к сожалению, недостаточно определителей; все лица, сцены и положения, встречающиеся в повести, очерчены неполно, бледно, карикатурно. Штукарев, представитель голи, хитрой на выдумки, долго думал, как бы разбогатеть, и наконец решился завести зверинец. Рассудив, что за настоящими зверьми нужно далеко ехать, что настоящие звери дороги, да притом потребуют корму, Штукарев накупил разных шкур и с помощью иголки, шила и воображения произвел зверей искусственных. Львиную шкуру он сшил из разных собачьих шкур, а гриву сделал из конских волос и так далее. Всё было очень хорошо прилажено; звери были как живые -- недоставало только, чтоб они ходили, ревели, прыгали. В небольшом городке, куда прибыл Штукарев показывать зверей, он нашел бедное семейство, состоявшее из четырех перезрелых дев, которым очень хотелось замуж, из их матери, которая была очень суеверна, и отца, который очень любил запеканку и, по соображениям Штукарева, в шкуре орангутанга был бы как дома. Штукареву удалось кой-как уговорить бедное семейство ежедневно зашиваться на несколько часов в звериные шкуры и сидеть в клетках; сделана была репетиция, и на другой день по городу разнесли афишу, в которой почтеннейшая публика приглашалась смотреть "богатую коллекцию диких зверей, вывезенную из Персии г. Штукарино". В городке была в то время ярмарка, и потому зверинец штукарино наполнялся беспрестанно посетителями. Все были очень довольны, а учитель уездного училища с бешенством порицал бывшую у него естественную историю, где звери были представлены совершенно иначе, и обещал поправить рисунки по образцу зверей г. Штукарино. Штукарино был в восторге и с шаром рассказывал публике историю каждого зверя: " -- Почтеннейшая публика! Вот орангутанг, самый большой обезьян в целом свете! <...> Этот обезьян <...> имей весь форм человеческа. Она от природы очень зол и сфиреп. Что он весьма схожа с челофека, доказывается самим его просфаньем; ибо слово орангутанг не русска, а индейска и значит дика человека. Негры, такие ость дикие народы, называй это обезьяна понго. Есть в Восточна Индея еще особый пород обезьян, гиббон, которы ошень близка подходит к орангутангам". Три дни дело шло очень удачно. Семейство Штофиковых смирно сидело в шкурах, за что получало от Штукарино деньги, водку-запеканку и разные сласти. На четвертый день случилась беда: орангутанг Штофиков чересчур хватил запеканки, а обезьяна Серафина Тарасьевна до того обкушалась сластей, что у нее сделались судороги в желудке. Несмотря на то, публика была впущена. "-- Эй, мусье! мусье! -- закричал один мещанин, стоявший возле клетки орангутанга. -- Мусье! поди-ка сюда! Ведь эта облизьяна околела. -- Нишево, нишево!.. Он немножко больна... Это пройдет. -- Ну, мусье, покажи же нам, как она стоит. -- А вот сейшас. Штукарев просунул свою тросточку в клетку и, досадуя на невоздержанность Штофикова, начал его порядочно хлыстать по спине, приговаривая: -- Ну! ну! вставай, ленивая зверя! Экой болван -- развалился, точно в лесу. -- Черт возьми!.. какой леший дерется, -- проревел Тарас Петрович. -- Ай, ай!.. Да облизьяна-то говорит по-человечески! -- раздалось в народе. Штукарев чрезвычайно смутился <...> но не потерял, однако ж, присутствия духа. Обратившись к публике, он сказал: -- Это кто-то за стена, а мой орангутанг не умей кафорить по-человечески. Она ошень больна, а потому не можно подходить близка клетки. -- Черт возьми, какая славная запеканка!.. -- опять забасил Тарас Петрович. -- Облизьяна опять говорит! -- закричала женщина, отскакивая от клетки". В публике сделалось волнение; трактирщик, у которого Штофиков постоянно покупал запеканку, узнал голос своего покупателя и объявил, что орангутанг не кто другой, как Штофиков. "Ваш народ очень глюпа! -- закричал Штукарев. -- Разве человек можно зашивать в шкура?" Ответ подоспел сам собою: "Ой батюшки, помогите! судороги!" -- закричала Серафина Тарасьевна. "Для Штукарева наступила минута самая критическая. Его попеременно бросало то в жар, то в холод. -- Поштенна публик! мой все это зверь купил за настояща. <...> -- Э, брат мусье, струсил!.. -- закричал мещанин. -- А вот я сейчас покажу публике, какие у тебя в клетках сидят звери. Говоря это, мещанин засунул руку свою в клетку барса, схватил проворно его за хвост и дернул с такой силой, что большая часть худо сшитой шкуры осталась в его руках. -- Ха-ха-ха! Вот зверь так уж настоящий зверь! <...> Серафина Тарасьевна <...> проворно села на пол в натуральной позиции и закрыла со стыдом морду своими звериными лапами. Штукарев и при этом ужасном случае не совсем еще потерялся. Чтоб выгнать проворнее публику, он подошел к клетке льва: -- Чтоб доказать почтенной публик, что мои звери не все фальшива, мой сейшас выпускай из клетки самой африканский лев". Обман удался. Публика разбежалась. Штукарев тайно скрылся из города. Прочитав рассказ автора повести "Муж под башмаком", невольно скажешь: "Голь хитра на выдумки !"Голь на выдумки хитра
Лариса Малмыгина
Глава 1. Вы скоро станете моей женой
Я открыла кошелек. В одном из отделений сиротливо лежало несколько купюр малого достоинства, а надо было еще купить молочных продуктов для детей. Трехлетняя Янка обожает «Агушу», шестилетний Стас обычный творог. В последние годы творог стал недоступным для простых смертных, почти пятьдесят рублей за двухсотграммовую пачку – это ж надо же до такого дожить. Дожили.
Говорила когда-то бабушка, что при капитализме человек человеку волк. А я смеялась. И мама с папой смеялись. Им хотелось, разорвав железный занавес, вырваться на свободу. Общими, народными, усилиями разорвали, потом распилили его на железные двери. За что боролись! Теперь бабушка в могиле, а родители, так и не попутешествовав по миру, влачат жалкое существование на пенсии.
Меня звать Маша, Мария Валентиновна Серова, мне двадцать восемь лет, я замужем за врачом скорой помощи. Благодаря скорой помощи мы кое-как держимся на плаву, так как я из-за недостатка финансов окончила всего лишь педагогический колледж и стала воспитательницей в детском саду. Для детей, конечно, неплохо, когда мама рядом, только денег эта нужная профессия не приносит уж точно, недаром в Древней Греции воспитательные функции возлагались на плечи рабов.
Мои родители как материально, так и физически мне не помогают, вместе со страной зализывают бесконечные раны, оставшиеся после девяностых годов. Мужнины предки, оплатив услуги ЖКХ, тоже перебиваются, они инвалиды по зрению.
Никита Сергеевич Серов, мой супруг, пашет практически на две ставки, дома почти не появляется. К тому же, я изрядно поизносилась, на платьях впору заплатки ставить, а куртка на синтепоне одна на все случаи жизни, зато семья одета и обута. Иногда бывает стыдно за свой затрапезный вид, но я, чтобы не чокнуться от безнадеги, вовремя вспоминаю, что еще молода и красива. А что? Высокая, стройная блондинка с зелеными, как изумруды, глазами. Скажете, таких глаз не бывает? А вот и бывают.
Нам повезло, у нас «двушка» в панельном доме на первом этаже, ее в память о былом социализме оставила любимой внучке моя бабушка. В Советском Союзе, который пытаются оклеветать нувориши, давали жилье бесплатно. Представляете: бес-плат-но! И квартплата стоила копейки. И молоко с хлебом. И…. перечислять долго не буду, а перейду к главному.
Главное заключается в том, что месяц назад заболела мама. Сильно заболела: с обмороками, тошнотой и рвотой. А поскольку анализы ничего плохого не показали, врачи от нее отвернулись, даже авторитет Никиты не помог. Хорошо, что на обследовании в стационаре десять дней подержали, в нашем городе в стационар пожилым людям вход заказан.
Мама чахла. Я металась между двумя квартирами и не знала, как разорваться так, чтобы остаться целой и невредимой. Иногда казалось, что сойду с ума, но кто-то надежно держал мою марионеточную жизнь в руках и профессионально дергал за веревочки даже тогда, когда моя башка от отчаяния ничего не соображала. Папа за компанию тоже стал хандрить. Он ложился возле жены и, вглядываясь в ее потухшие глаза, жалобно тянул:
– Лиииидушка, не умирааай!
– Мы всегда будем вместе, Валечка, – с энтузиазмом подхватывала Лидия Игоревна, и взгляд больной одухотворенно вспыхивал. Матери импонировала мысль, что на кладбище они с отцом тоже будут рядышком.
– Валя, она не любит нас, – пустила слезу мама.
– Ее дети ждут, – вздохнул папа и крепче прижался к жене.
– На столе котлеты и куриный бульон, – шмыгнув носом, прохрипела я. – Полы вымыла, посуду тоже, в аптеку сходила, в магазин сходила. Что еще? Полотенчики, носовые платочки, трусики простирнула.
– Благодарю покорно, – этими заумными словами мама, как всегда, делала мне одолжение, но я привычно проглотила ее раздраженный тон и направилась к двери.
Я любила своих родителей, но дальше существовать в таком ритме не могла. Выйдя во двор, я рухнула на скамеечку возле подъезда и, запрокинув голову, заревела. На меня смотрели мимо идущие прохожие, но никто не подходил, чтобы утешить. Да и если бы подошел, я бы убежала.
Дома ждали Янка и Стас.
– Папа приезжал, – сообщил Стас, обнимая мою талию.
– Покушал и уехал, – подхватила дочка. Она на удивление правильно выговаривала исключительно все звуки.
– А вы кушали? – осведомилась я.
– Мы тебя ждем, – улыбнулся сын.
– «Агушу» купила? – несмело спросила дочурка.
Стас ничего не спросил, но я с ужасом вспомнила, что не зашла в магазин и кормить ребят на ночь нечем.
– Кашку сваришь, – прочитал мои мысли сообразительный сыночек.
Вздохнув, я разулась и потопала на кухню. На ней царил беспорядок – результат жизнедеятельности вечно спешащего мужа. Стиснув зубы, я помыла посуду, протерла стол и начала варить манку.
«Вечером манку, – рассуждала я, помешивая варево, – утром овсянку. Завтра суббота, дети в садик не пойдут. И я не пойду. Буду делать уборку, стирать, готовить еду, а вечером побегу к родителям кормить их. Закончилось мясо, в холодильнике лежат полпачки масла, а зарплата у Никиты только через неделю. И свою зарплату я потратила на услуги ЖКХ, так что надеяться не на кого. Ничего, выкручусь, остались банка кильки в томате для супа и пачка макарон на второе. Чем не обед»?
«У тебя в сумке двести рублей», – напомнил внутренний голос, и я вздрогнула. Не любила я этот внутренний голос, который бесцеремонно влезал во все мои дела.
Накормив ребят, я уложила их спать, а сама присела перед телевизором. Показывали апартаменты одной из так называемых звезд поп-музыки. Апартаменты поражали роскошью, и я вновь подумала, что кривляться под фонограмму намного выгоднее, чем спасать или воспитывать людей. Приоритеты у общества такие.
На душе скребли кошки, они не просто скребли, они царапались и кусались. Я люблю настоящих кошек, но режим жесткой экономии не позволяет моей семье их держать. Как-то Никита подсчитал, сколько уйдет рублей в месяц на одного мурлыку. Оказалось, минимум тысяча. Не кормить же члена семьи вискасами!
Глаза закрывались, я уже начала проваливаться в сон, как забренькал мобильник.
– Машутка, – сквозь шум и помехи пробился в эфир голос мужа. – Машутка, я остаюсь на сутки, так что утром не жди. Буду благодарен, если забежишь к моим и занесешь им продукты.
– На какие такие деньги? – вздохнула я.
– Неужели ничего не осталось? – удивился супруг. – Но хоть хлеба и молока ты им можешь купить?
– Хлеба и молока могу, – согласилась я.
– Спасибки, – обрадовался Никита и отключился.
«Алевтине Михайловне и Сергею Николаевичу уже по шестьдесят лет, – снова встрял внутренний голос. – Они немолодые, почти незрячие, а ты очень редко их навещаешь. Знаешь же, что их единственный сын на твою семью работает».
– И на свою тоже, – фыркнула я и поймала себя на мысли, что говорю вслух. – Не слишком ли много нуждающихся в моей опеке? Итак: двое малолетних детей, пятеро взрослых, четверо из которых больны. Итого – семь, а я одна.
Кто-то там, в черепной коробке, устыдился и замолчал.
Выждав паузу, я всхлипнула, встала, размяла гудящие ноги и поплелась в ванную, чтобы смыть усталость со своего измученного долговыми обязательствами тела.
Вода стекала по туловищу теплыми потоками, а я мыслила о том, что мне грех ныть и жаловаться. Крыша над головой есть, еда есть, не разуты, не раздеты. Руки, ноги тоже на месте, а наверху тридцатилетний сосед Витька сидит в инвалидной коляске. Вот кому действительно плохо. И его маме, тете Лизе, плохо. Ее бросил муж, когда узнал, что у ребенка ДЦП.
Через десять минут я была в кровати. Сладко потянувшись, я закрыла глаза и провалилась в глубокий сон. И снились мне счастливые родители. Мои и Никитины. Они в полном одиночестве кружились под плавную мелодию вальса в огромной зале на фоне белоснежных стен и больших овальных окон, занавешенных ажурным тюлем.
– Мария, Мария Валентиновна, – окликнул меня молодой брюнет в черном фраке с карими выразительными глазами. Он медленно проявился на фоне танцующих пар. – Мария Валентиновна, вы знаете, что ваш муж исчез?
– Откуда исчез? – кокетливо улыбнулась я. Эйфория от музыки расслабила, решать заумные задачи не хотелось. К тому же, кто верит героям сновидений, даже таким симпатичным?
– Вы скоро станете моей женой, – карие глаза заискрились, красиво очерченные чувственные губы растянулись и приоткрыли белые ровные зубы.
Звякнули колокольчики, долгий тягучий гудок прорезал мое сознание, я вздрогнула и проснулась. За окном светало. На тумбочке подскакивал и надрывался мой старомодный кнопочный мобильник.
– Маша, – кричала в ухо встревоженная фельдшер скорой помощи Валя Синицина. – Маша, Никита дома?
– Неааааа, – удивленно протянула я.
– Куда он делся? – Валя не понижала тона. – Уже час ждем, как он вышел за сигаретами!
– Муж не курит, – окончательно проснулась я.
– Ничего не понимаю, – фельдшерица всхлипнула. – Но он сказал, что именно за куревом, и убежал, будто за ним гнались. А сейчас вызов, на сердечный приступ ехать надо.
Она отключилась, а я встала и пошла на кухню. На столе, возле сахарницы, лежала пачка каких-то импортных изделий.
– Никита! – позвала я, обошла все углы и убедилась, что супруга в квартире нет.
Глава 2. Безнадёжность
Вернувшись на кухню, я взяла со стола неизвестный предмет и обнаружила, что это коробочка с сигаретами. Сколько себя помню, никто из моего окружения не курил, поэтому я забыла, что представляют собой табачные изделия. Белого цвета пачка с одухотворенно парящей длиннокрылой птичкой в верхнем правом углу названа «Winston», внизу устрашающе зияет предупреждение о вреде курения на английском языке. Я повертела предмет в пальцах и порадовалась за юмористов-производителей. Прикол с курящей птичкой озадачил, а значит, удался.
В пропажу Никиты не верилось, и вообще меня трудно чем-то испугать, так как привыкла, что за каждым поворотом прячется неожиданная неприятность. Просто посылаю эти неприятности к чертовой матери и шагаю дальше. А вот чертова мать, наверное, замучилась принимать незваных гостей. Я ей сочувствую, но ничем помочь не могу – своя рубашка ближе к телу.
– Мама, – окликнул меня Стасик. – Почему ты не спишь, мама?
– В туалет встала, – соврала я. – А ты иди, подремли еще.
Сын потер кулачками глаза и произнес фразу, которая меня ошеломила.
– Папу во сне видел, – сообщил он. – Папа сказал, что уезжает далеко-далеко и не вернется до тех пор, пока не разбогатеет.
– А куда он уезжает, не сказал? – чувствуя, как задрожали коленки, прошептала я.
– Нет, – пожал плечиками Стас. – Я пошел досыпать.
«Он нас бросил, – успела подумать я. – А ведь мог предупредить. Хорошо, решил сделать семье сюрприз, хотя сюрпризы в моем понимании должны быть только приятными, но зачем удрал посреди смены с работы? И причем тут сигареты»?
«Шерлок Холмс в юбке, – хмыкнуло внутреннее Я. – Как теперь семью тянуть будешь? На панель пойдешь или наркотики продавать станешь»?
– Пошел ты к черту! – выругалась я и еще раз пожалела чертову мать.
Слез не было, не было паники, зато накатила глубокая безнадёга. Надо было что-то предпринимать. Что? Напроситься на житье к родителям, а свою квартиру сдать? Только не это, я не протяну и недели! Может, уйти к предкам мужа? Они спокойнее, доброжелательнее. И посадить себе на шею четверых?
И снова зазвонил мобильник.
– Никита не появился? – послышался встревоженный голос Вали Синициной.
– Не появился, – обреченно произнесла я.
Валя отключилась.
«Найти вторую работу? – продолжала рассуждать я. – Например, пойти уборщицей в ЖЭУ, чтобы мыть лестницы по ночам? Стыдно, конечно, но выхода нет. Не могу же я бросить садик, благодаря мне туда пристроены мои дети! А как же без помощи мама с папой»?
Я поставила на конфорку чайник, и пока он кипятился, тупо раскачивалась на стуле. А потом вдруг вскочила и побежала к стационарному телефону звонить свекрови. Трубку долго не брали, наконец, послышался недовольный голос Алевтины Михайловны:
– Что случилось, Маша?
– Никита у вас? – обмирая в ожидании положительного ответа, спросила я.
– Не поссорились, – промямлила я. Мои опасения подтвердились, супруг испарился.
– Где мой мальчик? – закричала Алевтина Михайловна. К ней присоединился свекор.
– Если бы знала, не позвонила вам, – буркнула я.
– Звони в больницы, – вырвал трубку у жены Сергей Николаевич.
– Хорошо, – сглотнула я, отсоединилась и начала обзванивать лечебные заведения. Бесполезно. Затем пошли в ход телефоны моргов. Слава Богу, и тут пронесло.
– Почему ты плачешь? – подошла ко мне сзади Яна. За ней маячил Стас. Детские личики кривились от боли и сострадания.
– Все нормально, – я взяла себя в руки и через силу улыбнулась, – всё о, кей! Умывайтесь, я сварю вам кашку.
Ребята развернулись и потопали одеваться, а я решила, что обязательно что-нибудь придумаю, мои родные не будут голодать. Сегодня суббота, ЖЭУ работает, после завтрака отправлюсь туда.
Но после завтрака залился трелью мобильник и папа сообщил, что маме хуже.
– Она умирает, – заявил папа.
– «Скорую» вызвал? – всполошилась я.
– Нет, – опешил родитель.
– Так вызывай! – заорала я. – У меня муж пропал! Понимаешь, муж! А вы, как маленькие дети, без няньки совсем обойтись не можете!
– Как… пропал? – оторопел папа. – Лидушка, Машку муж бросил!
Пронесло, значит, Лидушка жива. Заявления о ее предсмертном состоянии я получаю раза два в неделю и прекрасно понимаю, что они означают. Предкам нужна нянька и сиделка в одном флаконе.
Я швырнула сотовый на пол и побежала в ванную. Там включила воду и стала рыдать. Надо было выплакаться, иначе нельзя. Иначе дети поймут, что они беззащитны.
Наплакавшись вволю, я вышла в коридор, нацепив на лицо улыбку. Прижавшись друг к другу, дети стояли возле двери и с подозрением смотрели на меня.
– Всё о, кей! – повторила я и решительно двинулась на кухню.
В ЖЭУ толпился народ, озабоченно бегали по коридору жилищники.
– Зина! – высовываясь из двери, закричала во весь голос полная женщина. – Зина, прими заявку!
– Бегуууууу, – отозвалась худая, как палка, Зина и поспешила в одну из комнат.
– Вы к Олегу Николаевичу? – подняла густо подведенные бровки симпатичная секретарша. – Он будет через пять минут, подождите.
– В домах убирается клининговая компания, – обмерил меня липким взглядом с головы до ног молодой директор. – У них, по-моему, полный набор, но можете на всякий случай поинтересоваться по телефону.
– Бесполезно, – зашел в кабинет усталый мужчина средних лет. – Только сегодня новенькую приняли.
– Главный инженер знает наверняка, – развел руками Олег Николаевич.
Не попрощавшись, я бросилась вон, будто за мной гнались. Ноги взяли на себя инициативу и понесли туловище, а оно, словно зомби, беспрекословно последовало за ними. Мыслей не было, была адская боль, разрывающая мозг в разные стороны. Не знаю, сколько прошло времени, но я внезапно очнулась.
Скамейка, на которой я сидела, прислонилась к высокому и необычайно толстому дубу, в дубе виднелось огромное дупло.
«Такими бывают только баобабы», – подивилась я, но тут же переключила внимание на окружающую обстановку.
Узкая дорожка жирным удавом вилась меж вековых сосен, где-то щебетали невидимые птицы. Солнце еле пробивалось сквозь гигантский хвойный зонтик, раскидывая по не примятой траве желтые брызги, а потому обстановка казалась особенно загадочной. Стояло лето, июнь, – самое время для отдыха у водоема, который из-за безденежья моим детям не светил.
«Как же я быстро добежала до лесопарка, – с недоумением подумала я. – А он в двадцати минутах ходьбы от нашего дома. И место незнакомое. Сколько гуляем здесь, а такого мощного дерева не видели. Впрочем, о чем я думаю? Надо скорее решать насущные проблемы, а не трусливо бегать от неудач».
И вдруг я услышала гул. Сначала он был тихим, потом начал нарастать. Я поднялась, осмотрелась, наклонилась, встала на четвереньки и прислонила ухо к земле. Тихо. Снова поднялась. Подошла к подозрительному дубу и …. Вздрогнув, я поняла, что этот тревожный звук доносится именно из дупла.
«Странно, – пожала плечами я, – что бы это значило»?
Глава 3. Хижина дяди Прохора
Длинная юбка мешала, но я все же закинула ногу в огромное дупло и подумала, что могла бы в нем поместиться, несмотря на свои сто шестьдесят пять см и пятьдесят семь кг. Макси я носила с удовольствием не потому, что у меня кривые ноги. Ноги были красивыми и на них слишком часто заглядывались. Это напрягало. Под мужскими взглядами я чувствовала себя неуютно.
Сунув голову внутрь, я отпрянула от спёртого, едкого воздуха. В носу защекотало, я чихнула. Перед глазами повисли сорвавшиеся с верха многочисленные тенёта, исследовать дерево расхотелось, Я уже надумывала ретироваться, как гул резко прекратился, и я явственно услышала странные звуки. Сладко колеблющиеся в воздухе аккорды незримого незнакомого инструмента прекрасно сочетались с мужскими голосами. Пели дуэтом.
«Чёрт побери, – усмехнулась я. – Машу Серову галлюцинациями не испугать».
Я верила в провидение и не теряла надежды, что когда-то мне крупно повезёт, например, найду клад, а потому решительно смела паутину и, подтянувшись, опрокинулась всем телом на дно чьего-то дубового жилища.
Плюхнувшись на моховую подстилку, я огляделась. Полумрак. Наверху и по обе стороны стены были черны от гнили, но впереди зияла круглая дыра. И в дыре этой виднелся белесый свет.
– Ты изюминка, наша ягодка,
Наливной сладкий яблочек,
Он по блюдцу катается,
Сахарком рассыпается.
Раздольная русская песня неведомых вокалистов проникла не только в мое тесное прибежище, но и сердце.
«Вперед»! – приказала я себе и решительно вывалилась из дупла.
Луг с дикоросами простирался до хвойного леса, посреди луга расплескалось серебристое озеро, возле него сидели два человека. Пьянящий аромат цветов, среди которых лидировал донник, ударил в нос, закружилась голова. Никогда не подозревала, что бывает такой чистый, свежий, полный здоровой энергии воздух!
Музыка прервалась, мужчины встали с травы и уставились на меня.
Я не боюсь сильный пол, тем более тот сильный пол, который так задушевно поёт, я не боюсь оказаться слабой, потому что когда-то занималась каратэ. Но я боюсь ненормальности. А ненормальность незнакомцев была видна даже невооруженному взгляду.
Окладистые чеченские бороды, стрижки под горшок, свободные багряные рубашки с поясами, серые широкие штаны и лапти делали парочку неповторимой. К тому же, у одного, того, что повыше и постарше, на груди висела бельевая веревка с привязанной к ней продолговатой доской. У ног молодцов лежали обструганные, потемневшие от времени, палки.
– Ты кто? – перекрестившись, выступил вперед тот, что пониже и помоложе, светловолосый, плотный, с круглым добродушным лицом.
– А вы кто? – нервная улыбка скользнула по моему лицу. – Артисты или популисты?
Мужики непонимающе переглянулись.
– Свят, свят, – тоже перекрестился второй, худощавый черноокий брюнет лет сорока пяти, и показал пальцем на дуб. – Ты оттудова?
По их испуганному виду я поняла, признаваться, что я, словно белка, вылезла из дупла, ни в коем случае нельзя. Надо что-то придумать.
– Заблудилась, – моё внутреннее Я в кои века пришло мне на помощь. – Оттуда пришла.
Молодцы повернулись в направлении моей руки и уткнулись взглядами в лес.
– Из Кирилловки? – поинтересовался светловолосый.
– Ага, – не моргнув, соврала я. – Из Кирилловки. Давайте знакомиться.
– Савелий, сын Иванов, – улыбнулся светловолосый.
– Прохор, сын Ефремов, – представился второй. И добавил. – Черносошенные мы.
Что такое «черносошенные» я не знала, но на всякий случай соорудила на лице восхищение.
– Как величать-то? – отмерли мужички.
– Мария, дочь, – немного подумав, я решила изменить ник. – Дочь Петрова.
– Не Василья девка? – поинтересовался Савелий.
Слово «девка» покоробило, но я его проглотила.
– Василия, – согласилась я.
– Дык мы тебя вспять проводим, – провозгласил Прохор.
Перспектива оказаться в неведомом селе меня не порадовала.
– Это вы пели? – сменила я тему разговора. – Спойте ещё, пожалуйста.
– А давай! – махнул рукой Иванов сын.
Ефремов уселся на траву, положил себе на колени доску и начал щипать её сильными, поросшими волосами пальцами. И тут я увидела, что на доске прибиты струны.
– Федосей, Федосей, не паси гусей,
Ты себе, Федосей, наливай по всей!
Уж как наш Федосей наловил карасей.
Сам по воду сходил, сам печку затопил.
Карасей наловил! Ииииииих!
Залихватская музыка преобразила артиста. Он разомлел, на щеках появился румянец, очи засияли. А я во все глаза смотрела на струнно-щипательный инструмент и думала, что его можно будет дорого продать на аукционе какому-нибудь богатому коллекционеру. Откуда Прохор взял его? Украл из музея? И прикиды они стащили оттуда же! В таком случае, преступников ищут, и я явлюсь в полицию, чтобы сдать их. Возможно, меня наградят и дадут премию. Только бы не посмертно.
– Уж как наш Федосей, – продолжил выводить Савелий, – наловил карасей. Сам по воду сходил, сам печку затопил, карасей наварииииииил! И-э-эх!
«А что если я попала в прошлое, – неожиданно осенило меня. – Следовательно, я нашла золотую жилу в виде антиквариата. И его в их деревне не меряно. Только надо быть осторожной и не потерять из виду дуб».
Певуны примолкли.
– Хочу есть и пить, – моё второе Я импровизировало. Видимо, оно тоже жаждало нажиться на ситуации. – Можно я переночую в вашем селе?
– В Ефремовке? – дуэтом поразились артисты, но спустя минуту, пожав плечами, изрекли. – Аки не шуткуешь, тады пойдем.
Они встали, взяли длинные обструганные палки, похожие на шесты и, по-стариковски опираясь на них, тяжело потопали вдоль озера, я последовала за ними. Обогнув его, мы удалились по тропке меж лиственного леса к незнакомому селению. Шли недолго, минут пятнадцать, а я всё время оглядывалась, запоминая дорогу к дубу. Время от времени появлялась трусливая мыслишка, что дупло может исчезнуть, но тут же вспоминались лишенные летнего отдыха, оставшиеся одни дома мои несчастные дети.
«Обязательно надо заработать, а Стасик и Яночка, если меня долго не будет, позвонят по стационарному телефону Лидушке и отцу, – убеждала себя я. – Лидушка на время перестанет умирать, а дед приедет к внукам и переночует в нашей квартире».
За высокой березой дорожка прервалась и уступила место зеленой лужайке. За лужайкой стояли дома. Вернее, низенькие, вросшие в землю, избушки, обычно такие показывают в сказках, но там они щеголяют на курьих ножках. Черные бревна, затянутые чем-то полупрозрачным крохотные оконца, одно на весь фасад, вогнали в тоску.
«Настоящие трущобы! – ахнула я. – Разве можно в них ночевать»?
Лачуг было, наверное, штук тридцать – целая улица. Возле них пристроились крохотные надворные постройки, важно прохаживались гуси и кудахтали куры.
– Айда, – велел мне Прохор и свернул к крайней хижине.
– Покеда! – махнул рукой Савелий и, опираясь на палку, пошёл дальше.
Вблизи изба без фундамента оказалась еще страшнее. У неё не было печной трубы, а значит…. Значит, она топилась по-чёрному или обогревалась конвекторами. Конвекторы, по причине дороговизны и отдалённости объекта от цивилизации, я тут же исключила, а пока исключала, мы, минуя низкую одностворчатую дверь, вошли в сени, а из них, перешагнув порог, в гостиную.
На минуту я ослепла, а когда тьма, благодаря двум оконцам, второе обнаружилось в торце, рассеялась, увидела, что комната примерное в двадцать пять – тридцать квадратов в доме одна-единственная и обставлена допотопной самодельной мебелью.
По периметру стояли сплошь лавки и сундуки, посередине стол, на когда-то побеленных стенах висели полки с глиняной посудой, такие же полки, только шире, расположились наверху, по правую сторону примостилась большая печь, по диагонали от неё, в углу, висели иконы. Задрав голову, я обнаружила, что прокопченный потолок, скорее всего, залеплен глиной. Но еще большее разочарование ожидало, когда я взглянула вниз. О, лучше бы туда не смотрела – полы в жилище были земляные, от них веяло сыростью.
– Оседай, – кивнул на длинную лавку слева хозяин дома. – Погоди чуток, сичас насыщу.
Он отвернулся, а я стала пристально вглядываться в рассеянный полумрак в надежде увидеть раритетные вещички. От глиняной посуды я тотчас отказалась, её можно разбить при побеге, а вот струнно-щипательный инструмент плюс иконы самое то, надо только найти рынок сбыта. Нет, я не такая уж коварная, хоть и зарюсь на последнее бедняка Ефремова, я обязательно вернусь и притащу ему…. Притащу ему что-нибудь нужное. Себе, разбогатев, поменяю посуду, шторы, тюль, одежду, обувь, тапочки, наконец, а пожитки отдам Прохору. К тому же, у меня есть…..у меня есть… бижутерия, которой он сможет одаривать местных красоток. Обстановку в своей квартире тоже поменяю, только протащить старую мебель через дупло, чтобы презентовать Ефремову, не получится. Жаль!
– Ешь, – повернулся ко мне Прохор, и его борода, будто прочитав мои мысли, угрожающе приподнялась.
Я встала, подошла к столу, на отскобленных досках красовались большая кошачья миска с неопределенного цвета кашей-размазней и потрескавшаяся деревянная ложка. Возле этого мрачного великолепия вальяжно шевелил усами большой чёрный таракан. Почувствовав рвотные движения, я выбежала наружу и судорожно втянула в себя солидную порцию пропитанного донником воздуха.
Глава 4. Влипла
На улице, поросшей гусиной травкой, важно вышагивала домашняя птица. Возле соседней избы-близнеца перебирала копытами белая коза и косила на нас любопытным глазом.
– Антисанитария! Тараканы даже по столу разгуливают! – накинулась я на Прохора, когда он, ничего не понимающий, выбежал за мной.
– Аки без тараканов? – растерялся Ефремов. – Чай оне к зажиточности. И таракановка дюже справная, с ног сшибат.
– То-то вы разжились, – презрительно ухмыльнулась я. – У нас в подвалах, где обитают бомжи, чище и богаче.
– Чево-сь? – не понял мужик и поскреб в затылке.
О вшах и водке с изысканным названием «Таракановка» думать не хотелось, я обречённо махнула рукой, мечты быстро обогатиться улетучились. Значит, в данной ситуации подойдёт скрупулезный и пошаговый план, но для него необходимо узнать, куда я попала: в параллельный мир или прошлое. Если в прошлое, то в какой век?
Дизайнер обложки Олеся Олеговна Трушкина
© Лариса Малмыгина, 2017
ISBN 978-5-4485-1166-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава 1. Вы скоро станете моей женой
Я открыла кошелек. В одном из отделений сиротливо лежало несколько купюр малого достоинства, а надо было еще купить молочных продуктов для детей. Трехлетняя Янка обожает «Агушу», шестилетний Стас обычный творог. В последние годы творог стал недоступным для простых смертных, почти пятьдесят рублей за двухсотграммовую пачку – это ж надо же до такого дожить. Дожили.
Говорила когда-то бабушка, что при капитализме человек человеку волк. А я смеялась. И мама с папой смеялись. Им хотелось, разорвав железный занавес, вырваться на свободу. Общими, народными, усилиями разорвали, потом распилили его на железные двери. За что боролись! Теперь бабушка в могиле, а родители, так и не попутешествовав по миру, влачат жалкое существование на пенсии.
Меня звать Маша, Мария Валентиновна Серова, мне двадцать восемь лет, я замужем за врачом скорой помощи. Благодаря скорой помощи мы кое-как держимся на плаву, так как я из-за недостатка финансов окончила всего лишь педагогический колледж и стала воспитательницей в детском саду. Для детей, конечно, неплохо, когда мама рядом, только денег эта нужная профессия не приносит уж точно, недаром в Древней Греции воспитательные функции возлагались на плечи рабов.
Мои родители как материально, так и физически мне не помогают, вместе со страной зализывают бесконечные раны, оставшиеся после девяностых годов. Мужнины предки, оплатив услуги ЖКХ, тоже перебиваются, они инвалиды по зрению.
Никита Сергеевич Серов, мой супруг, пашет практически на две ставки, дома почти не появляется. К тому же, я изрядно поизносилась, на платьях впору заплатки ставить, а куртка на синтепоне одна на все случаи жизни, зато семья одета и обута. Иногда бывает стыдно за свой затрапезный вид, но я, чтобы не чокнуться от безнадеги, вовремя вспоминаю, что еще молода и красива. А что? Высокая, стройная блондинка с зелеными, как изумруды, глазами. Скажете, таких глаз не бывает? А вот и бывают.
Нам повезло, у нас «двушка» в панельном доме на первом этаже, ее в память о былом социализме оставила любимой внучке моя бабушка. В Советском Союзе, который пытаются оклеветать нувориши, давали жилье бесплатно. Представляете: бес-плат-но! И квартплата стоила копейки. И молоко с хлебом. И…. перечислять долго не буду, а перейду к главному.
Главное заключается в том, что месяц назад заболела мама. Сильно заболела: с обмороками, тошнотой и рвотой. А поскольку анализы ничего плохого не показали, врачи от нее отвернулись, даже авторитет Никиты не помог. Хорошо, что на обследовании в стационаре десять дней подержали, в нашем городе в стационар пожилым людям вход заказан.
Мама чахла. Я металась между двумя квартирами и не знала, как разорваться так, чтобы остаться целой и невредимой. Иногда казалось, что сойду с ума, но кто-то надежно держал мою марионеточную жизнь в руках и профессионально дергал за веревочки даже тогда, когда моя башка от отчаяния ничего не соображала. Папа за компанию тоже стал хандрить. Он ложился возле жены и, вглядываясь в ее потухшие глаза, жалобно тянул:
– Лиииидушка, не умирааай!
– Мы всегда будем вместе, Валечка, – с энтузиазмом подхватывала Лидия Игоревна, и взгляд больной одухотворенно вспыхивал. Матери импонировала мысль, что на кладбище они с отцом тоже будут рядышком.
– А зомби здесь тихие, – как-то не выдержала я. Эту фразу вычитала в Инете, и она засела занозой в голове. – Прекратите зомбировать друг друга, лучше подумайте о внуках! Вы тут ноете, а они дома одни сидят.
– Валя, она не любит нас, – пустила слезу мама.
– Ее дети ждут, – вздохнул папа и крепче прижался к жене.
– На столе котлеты и куриный бульон, – шмыгнув носом, прохрипела я. – Полы вымыла, посуду тоже, в аптеку сходила, в магазин сходила. Что еще? Полотенчики, носовые платочки, трусики простирнула.
– Благодарю покорно, – этими заумными словами мама, как всегда, делала мне одолжение, но я привычно проглотила ее раздраженный тон и направилась к двери.
Я любила своих родителей, но дальше существовать в таком ритме не могла. Выйдя во двор, я рухнула на скамеечку возле подъезда и, запрокинув голову, заревела. На меня смотрели мимо идущие прохожие, но никто не подходил, чтобы утешить. Да и если бы подошел, я бы убежала.
Дома ждали Янка и Стас.
– Папа приезжал, – сообщил Стас, обнимая мою талию.
– Покушал и уехал, – подхватила дочка. Она на удивление правильно выговаривала исключительно все звуки.
– А вы кушали? – осведомилась я.
– Мы тебя ждем, – улыбнулся сын.
– «Агушу» купила? – несмело спросила дочурка.
Стас ничего не спросил, но я с ужасом вспомнила, что не зашла в магазин и кормить ребят на ночь нечем.
– Кашку сваришь, – прочитал мои мысли сообразительный сыночек.
Вздохнув, я разулась и потопала на кухню. На ней царил беспорядок – результат жизнедеятельности вечно спешащего мужа. Стиснув зубы, я помыла посуду, протерла стол и начала варить манку.
«Вечером манку, – рассуждала я, помешивая варево, – утром овсянку. Завтра суббота, дети в садик не пойдут. И я не пойду. Буду делать уборку, стирать, готовить еду, а вечером побегу к родителям кормить их. Закончилось мясо, в холодильнике лежат полпачки масла, а зарплата у Никиты только через неделю. И свою зарплату я потратила на услуги ЖКХ, так что надеяться не на кого. Ничего, выкручусь, остались банка кильки в томате для супа и пачка макарон на второе. Чем не обед»?
«У тебя в сумке двести рублей», – напомнил внутренний голос, и я вздрогнула. Не любила я этот внутренний голос, который бесцеремонно влезал во все мои дела.
Накормив ребят, я уложила их спать, а сама присела перед телевизором. Показывали апартаменты одной из так называемых звезд поп-музыки. Апартаменты поражали роскошью, и я вновь подумала, что кривляться под фонограмму намного выгоднее, чем спасать или воспитывать людей. Приоритеты у общества такие.
На душе скребли кошки, они не просто скребли, они царапались и кусались. Я люблю настоящих кошек, но режим жесткой экономии не позволяет моей семье их держать. Как-то Никита подсчитал, сколько уйдет рублей в месяц на одного мурлыку. Оказалось, минимум тысяча. Не кормить же члена семьи вискасами!
Глаза закрывались, я уже начала проваливаться в сон, как забренькал мобильник.
– Машутка, – сквозь шум и помехи пробился в эфир голос мужа. – Машутка, я остаюсь на сутки, так что утром не жди. Буду благодарен, если забежишь к моим и занесешь им продукты.
– На какие такие деньги? – вздохнула я.
– Неужели ничего не осталось? – удивился супруг. – Но хоть хлеба и молока ты им можешь купить?
– Хлеба и молока могу, – согласилась я.
– Спасибки, – обрадовался Никита и отключился.
«Алевтине Михайловне и Сергею Николаевичу уже по шестьдесят лет, – снова встрял внутренний голос. – Они немолодые, почти незрячие, а ты очень редко их навещаешь. Знаешь же, что их единственный сын на твою семью работает».
– И на свою тоже, – фыркнула я и поймала себя на мысли, что говорю вслух. – Не слишком ли много нуждающихся в моей опеке? Итак: двое малолетних детей, пятеро взрослых, четверо из которых больны. Итого – семь, а я одна.
Кто-то там, в черепной коробке, устыдился и замолчал.
Выждав паузу, я всхлипнула, встала, размяла гудящие ноги и поплелась в ванную, чтобы смыть усталость со своего измученного долговыми обязательствами тела.
Вода стекала по туловищу теплыми потоками, а я мыслила о том, что мне грех ныть и жаловаться. Крыша над головой есть, еда есть, не разуты, не раздеты. Руки, ноги тоже на месте, а наверху тридцатилетний сосед Витька сидит в инвалидной коляске. Вот кому действительно плохо. И его маме, тете Лизе, плохо. Ее бросил муж, когда узнал, что у ребенка ДЦП.
Через десять минут я была в кровати. Сладко потянувшись, я закрыла глаза и провалилась в глубокий сон. И снились мне счастливые родители. Мои и Никитины. Они в полном одиночестве кружились под плавную мелодию вальса в огромной зале на фоне белоснежных стен и больших овальных окон, занавешенных ажурным тюлем.
– Мария, Мария Валентиновна, – окликнул меня молодой брюнет в черном фраке с карими выразительными глазами. Он медленно проявился на фоне танцующих пар. – Мария Валентиновна, вы знаете, что ваш муж исчез?
– Откуда исчез? – кокетливо улыбнулась я. Эйфория от музыки расслабила, решать заумные задачи не хотелось. К тому же, кто верит героям сновидений, даже таким симпатичным?
– Вы скоро станете моей женой, – карие глаза заискрились, красиво очерченные чувственные губы растянулись и приоткрыли белые ровные зубы.
Звякнули колокольчики, долгий тягучий гудок прорезал мое сознание, я вздрогнула и проснулась. За окном светало. На тумбочке подскакивал и надрывался мой старомодный кнопочный мобильник.
– Маша, – кричала в ухо встревоженная фельдшер скорой помощи Валя Синицина. – Маша, Никита дома?
– Неааааа, – удивленно протянула я.
– Куда он делся? – Валя не понижала тона. – Уже час ждем, как он вышел за сигаретами!
– Муж не курит, – окончательно проснулась я.
– Ничего не понимаю, – фельдшерица всхлипнула. – Но он сказал, что именно за куревом, и убежал, будто за ним гнались. А сейчас вызов, на сердечный приступ ехать надо.
Она отключилась, а я встала и пошла на кухню. На столе, возле сахарницы, лежала пачка каких-то импортных изделий.
– Никита! – позвала я, обошла все углы и убедилась, что супруга в квартире нет.
стою я как-то в очереди. передо мной стоит девочка лет 13 и рассматривает полки со сладостями, на ленте у нее лежит три огромных шоколадных яйца. мы уже стояли около кассы, я был напротив секции с жвачками и вдруг она протягивает руку к этим жвачкам, указывая пальцем на самую большую упаковку, говорит не то мне, не то себе: "вот эти вкусные будут". дальше больше, она начинает расплачиваться и оказывается, что ей не хватает денег. немного не хватает и продавщица, сказав ей об этом, предлагает одно яйцо не брать. девочка начинает расстраиваться, говорит что ей нужно именно три яйца и вообще она не виновата, что не может купить третье. тут моё сердце растаяло и я предложил доплатить, на что кассир мне ответила: " не нужно". глядя как это милое создание начало уже совсем истерить, кричать что она еще вернется и что-то там еще, я согласился не распылять свое благо. когда я расплачивался, кассирша пояснила мне, что эта милота приходит уже не первый раз и каждый её приход подобен гамлетовкой трагедии. на выходе эта маленькая девочка со своей большой драмой уже собрала вокруг себя поклонников в виде бабушек и им подобных сердобольных людей. и вот сидят кассиры и наблюдают, как ушедшая без денег плакса возвращается обратно раз за разом и нету героя, который объяснит всем желающим помогать, как сильно они могут ошибиться.
в этой истории, на мой взгляд, нет ничего удивительного. Ведь после рождения, ещё в бессознательном возрасте, каждый ребёнок подобен описанному. Как пример про те же яйца, ребёнок весь в слезах, ревёт что есть сил что ему что-то не покупают. Зато как только услышит: ладно, куплю тебе эти яйца, только не ной! - и, о чудо, в тоже мгновение слёзы чудесным образом испаряются и от былой обиды не следа... Просто некоторым родители не объясняют со временем, что так будет не всегда. Ну речь о тех, кто не может обеспечивать ребёнка так, чтобы тот ни в чём не нуждался, а таких к сожалению в нашей стране подавляющее большинство. Просто люди стараются не замечать подобного и жить в иллюзиях. Ну простейший пример - едешь в автобусе, и у тебя как бы внутренне осознание, что ты сидишь, а рядом с тобой дед с палочкой стоит, и вроде как бы должен уступить старшим, но... а может этот дед всю свою жизнь прожил так, что его только ненавидят все, может бандюком был, либо пробухал всё и туниядец, и я должен уступать всем старым просто по факту что они живут? что-то меня понесло, просто как говориться, к слову пришлось)
причем тут "уступать место пожилым"? Если рядом стоит дед с палочкой, то не надо рассуждать о том, как он прожил свою молодость. Он здесь и сейчас стоит, и скорее всего ему тяжело, болят ноги, спина. Поэтому да - нужно уступать пожилым просто по факту, что они живут! А по поводу маленькой девочки - девчушка умная, но хитрая не по годам, вот и пользуется благосклонностью "зрителей". Тут необходимо проводить беседы с родителями, чтоб учили ребенка вести себя в обществе, не попрошайничать.
Я когда-то видел объявление в трамвае, чтобы люди не помогали попрошайкам и не потакали им. Это было еще в студенческие годы. Тогда меня оно сильно тронуло, поскольку я считал, что если человек просит на паперти, то у него очень веские на то причины. Позже я увидел как эти же попрошайки, вышедшие из транспорта, отсеивали мелкие монеты и выбрасывали их в канализационный сток...
К чему я это говорю. Если кассир просила не покупать девочке яйцо, то она знала о чем просит. Стоило ее послушать. Ни к чему хорошему такие подарки не приведут. И такой ребенок уже достаточным образом умеет манипулировать взрослыми. Дальше больше, как говорится.
возможно, именно родители и научили её такому поведению и беседы тут не помогут. да и впечатление произвела она немного двоякое, клянчит определенно, но было в ней что-то что бывает не у совсем психически здоровых. с другой стороны общество никогда не будет однородным, так что нужно и ребенку обьяснять про таких вот людей, хотя если речь о небольшой сумме, так пусть же будет оплачен труд актрисы)
об этом и речь, что вы шаблонно мыслите, что КАЖДЫЙ старик достоин уважения. Я маньяк, я насиловал и убивал детей и женщин. Попал в тюрьму, там за мои проступки мне поломали ногу, и теперь я хожу с палкой. вышел в 60 лет из тюрьмы и катаюсь на автобусе. а такие как вы мне место уступают, приятно, а чё) Вы Людмила невероятно далеки от реальной жизни, но вас тут не в чем винить. вы не задаёте себе вопросов по существу, просто шаблоны, плывёте по течению.
Я даже уверен вы так и дальше не поймёте о чём я тут)
