История русско-испанских связей, отражавшая динамику межъевропейских отношений, была отмечена многими периодами заметного сближения; были и перерывы, длившиеся порой десятилетиями. Но какую бы позицию ни занимали наши страны в системе европейских союзов, какие бы трудности ни возникали между ними, в отношениях России с Испанией дело никогда не доходило до военных столкновений - редкий пример миролюбия в системе международной жизни Европы нового времени.
Истоки дипломатических связей народов двух стран лежат в тех далеких временах, когда складывалась сама система межъевропейских отношений.
Между Испанией и Россией уже в XVI веке начали устанавливаться полезные взаимосвязи. Первая попытка налаживания прямых контактов между нашими странами была предпринята в 1523 году, когда в Мадрид прибыло посольство подьячего Якова Полушкина, доставившего грамоту Василия III императору Карлу I. Император ответил, что обрадован желанием Москвы "пребывать с нами в искренней дружбе и союзе".
Вторая половина XVII века была отмечена настойчивым стремлением России, как отмечал русский историк С.С.Соловьев, "активно включиться в концерн европейских государств". Важной вехой в процессе русско-испанского сближения стал 1667 год.
В июне 1667 г. царь Алексей Михайлович направил в Испанию посольство во главе со стольником Петром Потемкиным, который вручил испанскому королю Карлу II царскую грамоту, извещавшую о заключении перемирия между Россией и Речью Посполитой, с выражением надежды на укрепление союза христианских государств. Русский царь высказал готовность принять испанских послов; в ответной грамоте Карла II выражалось согласие направить посольство Испании в Москву. Однако обмен между двумя странами постоянными дипломатическими представительствами произошел позднее, в первой четверти XVIII века.
Российская дипломатия, ведомая Петром I, боролась за приведение международного - что было адекватно европейскому - положения России в соответствие с ее возросшей экономической и военной мощью. Испания представлялась для России потенциальным союзником в складывавшемся в то время европейском "балансе сил". В свою очередь и Испания, ущемленная Утрехтским миром, считала Россию своим естественным союзником.
Последствия активного участия России в делах Европы были серьезно изучены в то время руководителем испанской внешней политики кардиналом Альберони, который пытался завоевать дружбу и доверие России, что способствовало бы нейтрализации недружественных по отношению к Испании коалиций. Испания вызвалась играть роль посредника между Россией и Швецией. Инициатива Мадрида нашла в Санкт-Петербурге благоприятный отклик. Тогда и были предприняты Испанией и Россией шаги по установлению дипломатических отношений.
В 1717 году началась переписка между Россией и Испанией об установлении дипломатических отношений. 20 сентября 1719 года в письме к посланнику России в Голландии Куракину Петр I, предписывая "всемерно гишпанской стороны искать", выразил намерение назначить к мадридскому двору постоянного российского посла. 22 апреля 1722 года состоялось назначение в качестве постоянного дипломатического представителя России в Испании князя Голицына. Первым послом Испании в России стал герцог де Лирия.
Вскоре, однако, в отношениях между странами наступила длительная пауза, что определялось расстановкой сил на политической арене Европы, не создававшей взаимной заинтересованности в поддержании связей. Имело значение также то обстоятельство, что в то время испанский двор не признавал императорского титула русских государей. Титул был признан лишь в 1759 году императором Карлом III, который подтвердило признание специальным посланием Екатерине II (1763 г.). Это было расценено российским кабинетом как "в высшей степени своевременный акт".
Последняя треть XVIII века была отмечена большой интенсивностью взаимных контактов. В июне 1772 г. Санкт-Петербурге была учреждена Испанская торговая палата. Как следует из письма Годоя испанскому посланнику Хосе де Онису в феврале 1797 г., были установлены научные связи между Академиями наук России и Испании. В России хорошо знали испанское искусство. Русские дипломаты на "допросах" в посольском приказе сообщали о жизни испанского народа, об открытии испанскими мореплавателями новых земель.
Особую роль в укреплении политических отношений между двумя странами сыграло объявление Россией в 1780 году "Вооруженного нейтралитета", который помешал Англии блокировать торговые коммуникации нейтральных стран, что было исключительно важно для Испании. Декларацию Екатерины II об объявлении Россией "Вооруженного нейтралитета" и о возможном развитии в связи с этим русско-испанских отношений российский посланник С.Зиновьев в апреле 1780 г. вручил главе испанского кабинета Флоридабланке. Со своей стороны Испания неоднократно выступала с важными для России миссиями посредничества. Особо примечателен был 1790 год, когда Мадрид предложил свое посредничество в заключении мира между Россией и Швецией, а посол Испании в Константинополе получил указание побудить турок к прямым переговорам с Россией.
В конце XVIII в. отношения между Россией и Испанией вступили в полосу нестабильности. Но в последние годы XVIII века, вскоре после формального объявления Россией в 1799 году войны Испании, не сопровождавшегося какими-либо враждебными эмоциями друг против друга (в объявлении войны свою роль сыграло непризнание испанским двором Павла I "протектором" Мальтийского ордена), наступило улучшение в испано-русских отношениях, связанное с изменением внешнеполитической ориентации России и с усилиями кабинета Александра I по установлению мира в Европе: 22 сентября (14 октября) 1801 года был подписан Договор о дружбе. В Россию была направлена миссия графа де Норонья, а в Испанию прибыл посланник И.М.Строганов.
Тильзитский договор осложнил отношения между Испанией и Россией. Однако "тильзитский курс" Санкт-Петербурга встретил оппозицию и в русском обществе. С началом вторжения французских войск в Испанию эта оппозиция усилилась, что оказывало воздействие на позицию правительства.
27 июля 1808 г. Севильская верховная хунта обратилась с письмом к Александру I с пожеланиями не оставить Испанию без внимания и прийти ей на помощь. В декабре этого же года члену Государственного совета обергофмейстеру Р.А.Кошелеву было поручено вступить в секретные переговоры с представителями Центральной хунты А.Коломби и Зеа Бермудесом.
Вторая половина 1811 - начало 1812 гг. знаменовали собой важный рубеж в русско-испанских отношениях. Неотвратимость войны с Францией уже не вызывала сомнений у руководителей внешней политики России. Переговоры с Зеа Бермудесом, неофициальным представителем Регентского совета, продолжались.
В Памятной записке Александра I от 26 января (7 февраля) 1812 г. говорилось: "Благодаря своим вооруженным приготовлениям и занимаемой ею позиции Россия оказывает реальную помощь Испании, отвлекая к северу значительные силы французов, которые могли бы быть направлены против Испании. Не будучи связаны союзными договорами, эти две державы тем не менее следуют образу действий, который выгоден для них обеих".
Денис Давыдов, инициатор и руководитель партизанского движения в России, свою знаменитую статью "Мороз ли истребил французскую армию в 1812 г.?" начинал словами: "Два отшиба (отпора) потрясли до основания власть и господство Наполеона, казавшиеся непоколебимыми. Отшибы эти произведены были двумя народами, обитающими на двух оконечностях завоеванной и порабощенной Европы: Испании и России".
Успешное завершение тайных переговоров оказалось возможным в годы совместной борьбы испанского и русского народов.
В Великих Луках 8 (12) июля 1812 г. был подписан русско-испанский союзный договор, статья третья которого гласила:
"Его Величество император всероссийский признает законными генеральные и чрезвычайные кортесы, ныне в Кадисе соединившиеся, а равно и конституцию, ими учиненную и учрежденную". Это было одно из первых в Европе (помимо Англии) признание кадисских кортесов и конституции 1812 г.
Русско-испанские отношения этого периода заслуживают столь пристального внимания еще и потому, что они оставили глубокий след в памяти народной, в сфере культуры, в истории общественной мысли, стимулируя взаимный интерес к проявлениям духовной жизни народов обеих стран. Недаром академик М.П.Алексеев первую волну испанофильства в России связывает с резонансом, вызванным в российском обществе национально-освободительной войной испанского народа.
Об этом времени можно говорить как о периоде нараставших взаимных симпатий между народами обеих стран. Передовая Россия с большим внимание следила за развитием на Пиренейском полуострове в 1820-1823 гг. революционных событий, оказавших воздействие на восстание декабристов, как об этом свидетельствуют документы эпохи и исследования советских и испанских историков. Как отмечал М.П.Алексеев, "проект конституции С.П.Трубецкого частично основан был на испанской конституции 1812 г., а поход С.М.Муравьева-Апостола на Киев и Москву был задуман как повторение движения колонны революционера Риего".
Итоги Венского конгресса практически устранили Испанию от активного участия в делах послевоенного устройства Европы. Поэтому интенсивные дипломатические и торговые отношения между Россией и Испанией в последующие годы сыграли важную роль в упрочении международных позиций Мадрида.
В сентябре 1833 г. петербургский кабинет, следуя рекомендации съезда монархов Австрии, Пруссии и России и их министров в Мюнхенгреце, отказался признать право на престол за Изабеллой II, малолетней дочерью умершего Фердинанда VII, и в дипломатических отношениях между Россией и Испанией наступила длительная, более чем двадцатилетняя, пауза.
С середины XIX в. торговые, культурные и иные контакты между двумя странами вновь активизировались. Поражение России в Крымской войне и последовавший затем невыгодный для России Парижский мир дали толчок к поискам русской дипломатией путей для восстановления в Европе утраченных позиций. 8 (12) сентября 1856 г. Александр II направил послание Изабелле II с извещением о вступлении на престол и о своем желании восстановить добрые отношения с испанским двором, что встретило в Мадриде в высшей степени благожелательный отклик. Герцогу Осуне, вручившему 2 декабря 1856 г. Александру II ответное послание Изабеллы II, был оказан в России теплый прием.
С назначением М.А.Голицына посланником в Испанию в декабре 1856 г. завершился процесс восстановления русско-испанских дипломатических отношений. Инструкция санкт-петербургского кабинета от 19 (31) декабря 1856 г. рекомендовала новому российскому послу в Испании строго руководствоваться принципом невмешательства. Этому принципу российские дипломаты в Испании неукоснительно следовали в течение всего периода внешнеполитических отношений, вплоть до 1917 г.
В конце XIX века русско-испанские политические отношения отличались стабильностью и взаимным миролюбием. Россия и Испания неизменно соблюдали нейтралитет по отношению к конфликтам, в которые была вовлечена одна из сторон. В мае 1877 г. испанское правительство заявило о своем нейтралитете на период войны России с Турцией, 20 апреля (2 мая) 1898 г. была принята Декларация "О нейтралитете России по случаю войны между Испанией и США". Такой характер отношений благоприятно сказывался и на развитии торговых и культурных контактов.
Подобная тенденция в русско-испанских отношениях сохранялась и в XX веке. Во время русско-японской войны 1904-1905 гг. Испания заявила о своем нейтралитете, несмотря на оказанное давление японских представителей в Мадриде. Русские корабли имели возможность заходить в порты Виго и Кадиса для пополнения запасов топлива, воды и продовольствия. В годы первой мировой войны бывшая нейтральной Испания приняла на себя гуманную роль защитницы интересов русских военнопленных, используя каналы Красного Креста. Последний посол Испании Вильясинда отбыл из России 23 октября (5 ноября) 1917 года.
Гражданская война в Испании 1936 – 1939 гг. стала политическим водоразделом для всей Русской Эмиграции. Различные ее организации, группы и лидеры осмысливали кровавые события на Пиренеях со своей стороны, сквозь призму Гражданской войны в России, вновь перелистывали те драматические страницы недавней истории, мысленно проходили по ступеням Великого Раскола и вооруженного противостояния 1917-1922 годов. Русская Эмиграция воспринимала Испанскую трагедию не только как внутреннее дело государства Юго-Западной Европы, но и как предтечу большой войны, ибо чем дальше, тем яснее становилось, что эта война раскалывает всю Европу, а ее исход будет определять дальнейшее стратегическое соотношение политических сил на континенте и перспективы грядущего выступления против СССР.
В данной работе речь пойдет о русских эмигрантах первой волны, вставших под знамена генерала Франко.
Что заставило этих уже немолодых людей пойти добровольно на новую войну? Какие цели они преследовали? Как сложилась их дальнейшая судьба? На эти и на ряд других вопросов мы попытаемся ответить.
Отношение белой эмиграции к начавшейся гражданской войне в Испании
Начавшаяся гражданская война «заворожила» весь мир: каждый видел в ней своих. Монархисты – (карлисты) – легитимистов, коммунисты – вооруженный пролетариат, демократы – защитников республики от фашизма и т. п. Помощь сражающимся шла отовсюду: франкистам в основном от Германии и Италии, республиканцам от СССР.
Фашистские страны, кроме поставок вооружения и боеприпасов отправили в Испанию, по просьбе генерала Франко крупные воинские контингенты: Германия авиационный корпус «Кондор», Италия разнородный экспедиционный корпус. Всего за годы войны эти страны пропустили через «испанский полигон» соответственно 50 и 150 – 200 тысяч солдат и офицеров.
Мятеж генерала Франко и последовавшие за ним события вызвали в стане Эмиграции настоящую бурю эмоций. Главные полосы всех эмигрантских газет и журналов были заполонены сообщениями о ходе боев за Пиренеями. Как и следовало ожидать, отношение к этим событиям в очередной раз показало раздробленность Эмиграции – как отмечал автор многих книг по истории Русской Эмиграции Л.К. Шкаренков, война в Испании вызвала определенный раскол в ее среде. Действительно, основные политические группы зарубежья по-разному определяли свое отношение к начавшейся войне, расходились в оценке ее причин, значения, целей сторон, и это углубляло и обостряло существовавшие между ними противоречия.
Сразу же довольно четко обозначились три главные точки зрения на происходящие события: безусловная поддержка мятежников, безусловная поддержка правительства Народного фронта, и средняя между этими двумя – либеральная – "ни тех, ни других".
В вышедшим 1 августа 1936 года номере эмигрантской газеты «Новая Россия», редактируемой А.Ф. Керенским, была опубликована большая статья под названием «Испанские Корниловы», в которой, описывая жуткие события, разворачивающиеся в Испании, автор проводит аналогию с Россией 19-летней давности и сравнивает июльский мятеж 1936 года генерала Франко с мятежом под руководством генерала Корнилова в 1917 году, который подорвал основы молодой российской демократии.
В противовес этому августовский номер журнала «Часовой» публикует передовую статью от имени редакции под красноречивым названием «Привет испанским корниловцам». Этот журнал и в дальнейшем периодически помещал статьи и материалы в пользу Белой Испании, а его главный редактор В. В. Орехов посетил штаб–квартиру Франко, где лично приветствовал борьбу испанских мятежников. Аналогичную позицию занимает в отношении испанских событий и руководство Русского Обще-Воинского Союза (РОВС). Уже 15 августа 1936 года Председатель РОВС генерал Миллер характеризовал Гражданскую войну в Испании, как интернациональную борьбу с коммунизмом во имя спасения мировой культуры и всех нравственных основ и, в конечном счете, как борьбу за усиление или ослабление коммунизма. Он считал участие в Гражданской войне в Испании «продолжением нашей Белой войны», указывая на желательность направления туда добровольцев из числа членов Союза.
Первая из них господствовала на правом фланге Эмиграции. Самые ранние вести о выступлении испанских генералов, пришедшие 19 июля 1936 года, вызвали здесь подлинное ликование. Руководители РОВС и Российского Центрального Объединения – главных политических организаций правого крыла Русской Эмиграции – приветствовали мятежников. Белоэмигрантские периодические издания генерала Франко "испанским Корниловым" и восхищались героизмом его армии, подвигом защитников Алькасара, повсюду проходили собрания офицеров Белой Армии, выражавшие поддержку "испанским патриотам" и от души желавшие им победы. Журнал "Часовой" писал в те дни: "За все 16 лет, истекших со дня нашего поражения, еще никогда, ни в одной точке земного шара не пришлось Белому и красному снова сплестись в столь трагическом поединке. Может, на этот раз одолеет Белое..."
В целом, правоконсервативный лагерь Русской Эмиграции c большим сочувствием отнесся к восстанию Франко, показав единодушие в его поддержке.
Руководство РОВС рассматривало события в Испании как пролог к началу масштабных антибольшевистских действий в Европе, а в перспективе, – и как первый шаг к интервенции в СССР с целью свержения советской власти и установлению в постсоветской России переходного режима в форме военной диктатуры.
Контрразведка РОВС в 1936 – 1939 гг. первостепенное внимание уделяла событиям в Испании, в частности, проводила слежку за организацией советской помощи республиканскому правительству. Так, например, 1-й отдел РОВС получил в октябре 1936 году копию донесения военно-морского атташе в Испании военно-морскому министру Франции «О перевозке испанскими и советскими судами оружия для республиканской Испании и их проходе через Дарданеллы». Белоэмигрантская контрразведка отмечала, что на военном аэродроме Гелаффе 25 сентября 1936 г. было 40 советских офицеров, распоряжавшихся сборкой присланных из СССР аэропланов. РОВС, Братство Русской Правды (БРП), Русский Национальный Союз Участников Войны (РНСУВ) и др. – консультировали западные спецслужбы в отношении СССР, принимая активное участие в сборе и обработке информации о деятельности Коминтерна в Испании, осуществляли переводы разведывательных материалов с русского языка на французский, немецкий, английский и др. Белоэмигранты активно выступали за установление морской блокады Испании, чтобы лишить республиканцев поддержки со стороны СССР, сделать полностью недоступным для советских судов испанское побережье.
Для переговоров с Франко об условиях переброски эмигрантов-военных и участии их в боях против республиканцев выезжал в Испанию генерал П.Н.Шатилов. Братство русской правды вело вербовку и отправку добровольцев в Испанию.
Однако средств у Русской Эмиграции для организации переброски добровольцев почти не было, а франко-испанская граница была закрыта в связи с военными действиями. Поэтому Белым офицерам приходилось действовать на свой страх и риск, пробираясь в Испанию по горным тропам, не только подвергаясь опасности быть арестованными французскими пограничниками, но и быть расстрелянными без суда и следствия республиканской милицией уже на испанской земле.
Совсем по-другому все эти события были восприняты в либеральном, демократическом лагере Русского Зарубежья. В сущности, мятеж генералов рассматривался как рядовое, скоротечное явление политической жизни где-то на "задворках Европы", не имеющее большого значения, и первые сообщения о нем, носившие чисто информационный характер, фактически не содержали выводов и оценок.
Каких-либо решительных суждений избегали сперва и "Последние новости", издававшиеся в Париже бывшим вожаком российских кадетов и министром иностранных дел временного правительства П.Н. Милюковым. Подробно повествуя о положении дел в Испании, газета воздерживалась от определения своей собственной точки зрения. Даже первые аналитические статьи, опубликованные в "Последних новостях", когда война уже бушевала в полную силу, – речь в них шла о невиданной ожесточенности боев, о возможности перерастания "генеральского бунта" в мировую войну, об ужасах гражданской войны как "чудовищной национальной катастрофы" и т.д. – оставались удивительно нейтральными – настолько, что удивлялись даже некоторые белогвардейцы, ожидавшие от главного печатного органа либеральной общественности более решительной поддержки законного правительства.
С одной стороны, это объяснялось тем, что П.Н. Милюков и авторский коллектив газеты считали гражданскую войну внутренним делом испанского народа. Ставшие вскоре известными факты военных поставок мятежникам из Италии и Германии были встречены ими с осуждением. Газета, солидаризируясь с официальной точкой зрения французского правительства, выступала за невмешательство, критиковала заявления Гитлера и Муссолини об уважении к выбору испанского народа, медлительность Англии и других стран Европы в подготовке переговоров о невмешательстве, требовала установления международного контроля над испанскими границами.
С другой стороны, на первый план выходило осознание того удручающего обстоятельства, что демократии в Испании в любом случае пришел конец. Победа Франко означала бы установление военной диктатуры, но и победа сторонников левого правительства уже не гарантировала возвращения к парламентской демократии: П.Н. Милюков с тревогой отмечал нарастание радикальности народных масс и правительства, фактический переход контроля над республиканской армией в руки ультралевых сил, усиление коммунистов и анархистов, которые дискредитировали правительство "революционным произволом". Становилось очевидным, что в Испании идет борьба левого тоталитаризма и правого консерватизма. Более того, по мнению П.Н. Милюкова, "гражданская война только довела до крайней степени ту анархию и произвол крайне левых элементов, которые были одной из причин восстания и того сочувствия, которое оно встретило в некоторых кругах населения" Иными словами, даже крупнейший либеральный деятель русского зарубежья фактически оправдывал мятеж.
Участие русских эмигрантов в гражданской войне
В августе 1936 года, через Африку в Испанию смогли пробраться первые добровольцы: генерал – майор А.В. Фок и Н.Е. Кривошея, затем еще три человека. Все они – Белые офицеры, перебивавшиеся случайными заработками за рубежом и жаждущие активной профессиональной деятельности.
А.В.Фок – личность удивительная: участник Первой Мировой и Гражданской войн, Георгиевский кавалер (1916 г.), генерал-майор Белой армии (1919 г.). В ноябре 1920 года эмигрировал из России с остатками Русской Армии, жил в Болгарии, откуда был выслан, как активный противник идей движения возвращения в СССР и за противодействие сменовеховской пропаганде. В 1936 году ему уже было 57 лет, возраст «приближающийся к почтенному». Но Фок нашел в себе силы, оставаясь верным своим принципам, пройти все преграды и добровольно вступить рядовым солдатом под знамена армии Франко. Свое участие в Гражданской войне в Испании А.В. Фок рассматривал как продолжение борьбы за Белую Идею.
В начале марта 1937 г. генерал Миллер издал приказ по РОВС, способствующий появлению русских добровольцев у Франко. Первоначально русских встречали настороженно, но мнение о них быстро переменилось. В армии генерала Франко не хватало военных специалистов, а подавляющее большинство русских были кадровыми офицерами, с опытом Первой Мировой и Гражданской войн, наконец-то почувствовавшими себя на своем месте. Русские добровольцы даже отказались от полагающегося им денежного содержания. Один из них писал: "В Белой испанской армии я почувствовал себя, как и мои товарищи, наконец, исполняющим свой долг. Все мы здесь, в Белом лагере, от генерала и до последнего солдата, испанцы и немногие иностранцы - выполняем свой долг - защиты веры, культуры и всей Европы от нового натиска красного зверя..." Испанцы оказывали русским ласковый и радушный прием. Большая часть русских добровольцев - примерно 40 человек - составили русский национальный отряд при дружинах (исп. - терсио) карлистов-монархистов "Донна Мария де Молина" и "Марко де Бельо".
Дружины карлистов были на хорошем счету в испанской белой армии, из иностранцев принимались туда только русские и французские монархисты. Созвучен был боевой лозунг карлистов - "За Бога, Короля и Родину!" - девизу русской императорской армии - "За Веру, Царя и Отечество!". Русским белым офицерам карлисты-дружинники напоминали добровольцев и казаков - участников Кубанского похода, и сразу же между русскими и испанскими белыми воинами установилась полная общность взглядов и идеалов. Русские были рады, что попали в монархическую воинскую часть, тем более, что карлисты всегда пользовались поддержкой российских императоров. Когда король Карлос потерпел поражение в внутридинастической борьбе, то прибыл в Россию; император Николай I устроил парад, полки императорской гвардии проходили и приветствовали: "Здравия желаем, Ваше Королевское Величество!". Следующий претендент карлистов на престол принц дон Хаиме был командиром лейб-гвардии Гродненского полка. Когда в Петербург приехал президент Франции Пуанкаре, то русский Царь освободил принца Хаиме от необходимости представлять Гродненский полк на параде, так как считал неудобным принцу королевской крови проходить со своим полком перед президентом французской республики. Осенью 1937 г. официальный представитель русских добровольцев был принят главой карлистов графом Флоридой. В последствии не раз русским воинам пришлось убедиться в уважении карлистов к императорской России и единстве идеалов Белой России и национальной Испании.
Воевали русские также в Испанском легионе, боевых частях фалангистов и в других подразделениях Белой армии генерала Франко. Русские офицеры остро чувствовали необходимость своего участия в войне в Испании еще из-за того, что на стороне красных республиканцев был СССР. Испанцы приходили в восторг, когда узнавали, что все-таки есть русские, которые из-за своих национальных идей деятельно сражаются в рядах армии генерала Франко. И над русской позицией карлистов был развернут бело-сине-красный русский национальный флаг. Где еще он мог свободно развеваться в то время? Русским хотелось верить, что следующим этапом будет возобновление Белой борьбы на родной земле...
В начале 1937 г. первым иностранным журналистам удалось с помощью португальских властей попасть на территорию Белой Испании. В губернаторском доме Саламанки на приеме у генерала Франко присутствовало 11 журналистов: 5 немцев, 5 итальянцев и один русский - В. В. Орехов. При их представлении выяснилось, что генерал знаком с русским Белым движением, высоко ценит его и рад посещению освобожденных территорий "руссо бланко" - Белым русским. Франко отметил, что с уважением относится к Белой борьбе, но и учитывает ее ошибки, например - полный развал тылового обеспечения в Добровольческой армии. Возможно, что правдивые и ценные сведения по этому вопросу Франко получил от своего сподвижника генерала Ускиано, последнего военного атташе Испании в императорской России, проведшего с ее армией всю Первую Мировую войну, видевшего ее Славу и гибель.
На март 1939 г. время падения республики, русские добровольцы были распределены следующим образом: Русский отряд в терсио Донья Мария де Молина – 26 человек под началом тениенте Н.Е. Кривошея и сержанта П.В.Белина; терсио рекетэ Навара – 2, терсио – Ареаменди – 1, терсио Монтехура – 2, легионе – 3, эскадроне рекетэ Бургонья – 1 и трое оставили военную службу, из которых один – ротмистр Г.М. Зелим-Бек – по состоянию здоровья.
Всего же из 72 русских добровольцев во франкистской армии было убито 34, девять ранено, причем из них легионер П.Н. Зотов – пять раз, лейтенант К.А. Константино – три раза (с потерей зрения на один глаз), К.К. Гурский – три раза, В.А. Двойченко – два раза.
После окончания боевых действий русские эмигранты – добровольцы – франкисты участвовали в параде Победы, который состоялся в Валенсии 3 мая 1939 г.
Заключение
Россия и Испания пережили в 20-м веке страшные братоубийственные гражданские войны. В России война закончилась на 15 лет раньше. Но ее отголоски были слышны и через эти 15 лет в далекой Испании. В этих войнах было много общего и в идеологическом, и в политическом, и в военном смыслах. Объединяли эти две войны и несколько десятков постаревших русских эмигрантов, воевавших на стороне Франко и воспринимавших участие в испанской войне как продолжение войны с красными, которую они вели и проиграли в России.
Сегодня и Россия, и Испания стремятся залечить раны, нанесенные Гражданскими войнами, стремятся установить прочный внутренний мир. Однако прошедшие годы еще раз подтвердили непреложную истину этих Гражданских войн: примирения и согласия между Белыми и красным нет и быть не может. Невозможно почитать одновременно и Врангеля и Буденного, нельзя ставить памятники одновременно и Франко и Ларго Кабальеро. А потому достижение внутреннего мира возможно только через полную победу Белой стороны.
Россия была крайне недовольна выходом Испании из коалиции и последовавшим 19 августа 1796 Сан-Ильдефонсским союзным договором , в результате которого Испания вступила в войну с Англией. Военные действия развивались для Испании крайне неудачно, значительная часть флота была уничтожена в сражении у Сан-Висенте , и английские корабли блокировали Кадис . Тяготясь зависимостью от французов, правительство Мануэля Годоя начало зондировать почву для нового сближения с Россией. Император Павел I предложил испанскому королю денонсировать союз с Францией и объявить о признании королём Людовика XVIII , но мадридский двор не мог пойти на столь радикальный шаг, о чем русский поверенный в делах Н. Н. Бюцов 19 октября 1797 доносил канцлеру А. А. Безбородко . Разочарованный Павел решил повременить с запланированной отправкой в Испанию послом барона А. И. Криденера .
Мальтийский кризис
Причиной русско-испанского конфликта и вступления России в войну Второй коалиции был мальтийский вопрос. В 1797 Мальтийский орден был принят под покровительство Российской империи, а после капитуляции Мальты перед флотом генерала Бонапарта часть рыцарей перебралась в Россию и в октябре 1798 провозгласила Павла I великим магистром. Это избрание противоречило уставу ордена, но было признано нуждавшимися в союзе с Россией западными державами и всеми приорствами, кроме испанских .
Недовольство Павла вызвали действия испанского представителя на Мальте Ф. Амата, уговорившего великого магистра Фердинанда фон Гомпеша капитулировать перед французами, но после того, как мадридский двор дезавуировал действия своего посла и изъявил готовность содействовать в восстановлении ордена на Мальте, позиция императора смягчилась .
В конце февраля 1799 Павел заявил, что
...хотя мы к Гишпании и не питаем никаких неприязненных чувствований, видя принужденное участие ея в настоящей войне, однако ж не имеем с нею никаких особливых сношений и отлагаем расположиться по симу случаю сообразно с будущим поведением мадридского двора...
Объявление войны
Павел воспринял позицию Испании как личное оскорбление и 23 марта 1799 отозвал поверенного Бюцова, а через несколько дней, не дожидаясь ответных действий Мадрида, повелел Онису и торговому вице-консулу Б. де Мендисабалю покинуть Россию .
15 (26) июля был обнародован манифест об объявлении войны, в котором, в частности, говорилось:
.Восприяв с союзниками нашими намерение искоренить беззаконное правление, во Франции существующее, восстали на оное всеми силами (...) В малом числе держав европейских, наружно приверженных, но в самой истине опасающихся последствий мщения сего издыхающего богомерского правления, Гишпания обнаружила более прочих страх и преданность ея ко Франции (...) Теперь же узнав, что и наш поверенный в делах советник Бицов (...) принужден был выехать из владений короля гишпанского, принимая сие за оскорбление величества нашего, объявляем ему войну, повелевая во всех портах империи нашей наложить секвестр и конфисковать все купеческие гишпанские суда, в оных находящиеся, и послать всем начальникам сухопутных и морских сил наших повеление поступать неприязненно везде и со всеми подданными короля гишпанского.
Получив текст манифеста, Карл IV 9 сентября издал декрет об объявлении войны России, не удержавшись при этом от язвительной характеристики плачевного состояния умственных способностей оппонента:
Среди других особо желает выделиться Россия, император которой, недовольный тем, что присвоенный им титул не соответствует ему, а высказанные намерения на этот раз не нашли сочувствия с моей стороны, издал декрет об объявлении войны, публикация которого уже достаточна для осознания глубины его неразумности. (...) Я без удивления ознакомился с этим заявлением, поскольку обращение с моим поверенным в делах и другие, не менее странные поступки данного государя уже давно свидетельствовали о том, что этого следует ожидать. Поэтому, приказав российскому поверенному в делах советнику Бицову покинуть мой двор и государство, я руководствовался в гораздо меньшей степени чувством негодования, чем необходимостью почтения к моей особе. Исходя из этих принципов, я не могу не ответить на выпады, содержащиеся в русском декрете. Совершенно очевидно, что в нем содержатся угрозы для меня и для всех монархов Европы. Так как я знаю о том влиянии, которое оказывает на царя в настоящее время Англия, желая унизить меня, я отвечу на вышеуказанный декрет, не имея намерения кому бы то ни было давать отчет о моих политических связях, разве только Всевышнему, с чьей помощью надеюсь отразить любую несправедливую агрессию тех, чьи самомнение и лживые поступки направлены против меня и моих подданных, для защиты и безопасности которых я буду использовать самые эффективные методы. Провозглашаю объявление войны России и приказываю выступить против её владений и жителей.
Действия России
По замечанию Милютина, «разрыв между Испаниею и Россиею, по географическому положению обоих государств, казалось, не мог иметь существенной важности» , но вслед за этим испанский посол был выслан из Константинополя, так как Османская империя примкнула к коалиции, а 18 сентября английская дипломатия, которая, вероятно, и подтолкнула импульсивного императора к войне с Испанией , добилась заключения русско-португальского оборонительного и наступательного союза против Испании и Франции. По этому соглашению Россия по первому требованию обязывалась направить в Португалию 6 тыс. сухопутного войска, а та, в свою очередь, послать на помощь России 5 линейных кораблей и фрегат .
Другим возможным театром военных действий было северо-западное побережье Северной Америки, поэтому, с целью консолидации управления российскими тихоокеанскими владениями, был ускорен несколько затормозившийся процесс слияния действовавших там коммерческих организаций, и уже 9 (20) июля указом Павла I объявлено о создании единой Российско-американской компании , под контроль которой официально ставились все земли, открытые русскими до 55°20" северной широты, а также ничейные земли, которые могли быть освоены южнее этой линии .
К событиям русско-испанской войны относится полуанекдотическое сообщение Беннигсена, по словам которого, сумасбродный император намеревался сделать королём Испании генерала Я. А. Кастро де ла Серду , дальнего потомка Альфонса X Кастильского . Насколько словам Беннигсена можно верить, неизвестно, так как участнику заговора и убийства императора было выгодно выставить свою жертву в смешном и неподобающем виде, но вполне возможно, что Павел в шутку действительно мог пообещать одному из своих генералов испанскую корону .
Военная тревога
Ни Россия, не Испания не имели на севере Тихого океана достаточных сил для военных действий, однако, обе стороны всерьез опасались вражеского нападения. По сведениям, приведенным Эккехардом Фёльклем и Вильямом Робертсоном, в декабре 1799 или январе 1800 Мадрид информировал вице-короля Новой Испании , что, по донесению посла в Вене, английский посол лорд Минто предложил русским план совместного вторжения в Калифорнию . Обнаружить следы этого плана в архивах не удалось, и, возможно, речь идет о необоснованных слухах, тем более, что такой осведомленный современник, как Франсиско де Миранда , поддерживавший тесные контакты с Питтом-младшим и русским послом в Лондоне С. Р. Воронцовым , ни о чем подобном в своих записках не сообщает .
Со своей стороны вице-король Мигель Хосе де Асанса в донесении 20 декабря 1799 предложил, по причине малочисленности войск в регионе, сосредоточить несколько военных кораблей в порту Акапулько . На следующий день он предупредил губернатора Калифорний Диего де Борика о потенциальной угрозе в связи с русско-испанской войной. 8 февраля 1800 губернатор известил начальников гарнизонов о возможном русском нападении .
Россия также принимала оборонительные меры. Из Иркутска к побережью Охотского моря был срочно переброшен полк под командованием полковника А. А. Сомова, которому поручалось разместить воинские подразделения на Камчатке , в Гижигинской крепости , Охотске и Удском остроге . В Охотский порт прибыл из Петербурга капитан И. Бухарин «для приуготовления транспортов». Было приказано «вооружить оставшийся от Биллингсовой экспедиции корвет «Слава России», если еще годится» .
Итог
В 1800, убедившись в «предательстве» союзников по коалиции, Павел выдворил из России послов Австрии и Англии и начал переговоры о союзе с Бонапартом, что повлекло и улучшение русско-испанских отношений. Объявленная, но так и не начавшаяся война была прекращена при Александре I Парижским договором 4 октября 1801 года .
Поскольку состояние войны было формальным, и никаких военных действий не велось, русско-испанская война так и осталась забавным историческим курьезом.
Напишите отзыв о статье "Русско-испанская война"
Примечания
Литература
- Альперович М. С. Россия и Новый Свет (последняя треть XVIII в.) - М.: Наука, 1993. - ISBN 5-02-008692-4
- Беннигсен Л. Л. Два письма // Исторический Вестник. Том 148. - Пг., май - июнь 1917
- Волосюк О. В. Внешняя политика Испании в XVIII веке: становление испано-русских отношений. - М.: РУДН, 2011. - ISBN 978-5-209-03581-7
- Милютин Д. А. История войны 1799 года между Россией и Францией. В трех томах. 2-е изд. - СПб.: Типография Императорской Академии Наук, 1857
- Россия и Испания: документы и материалы 1667-1917. Том I. 1667-1799. - М.: Международные отношения, 1991
- Robertson W. S. // Annual Report of the American Historical Association for the year 1907. Vol. I. - Washington: Government printing office, 1908
- . - Madrid: Imprenta Real, 1802
Отрывок, характеризующий Русско-испанская война
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
Вполне нормализовались после завершения Нуткинского кризиса , а после вступления Испании в войну с Францией начались консультации по поводу заключения торгового договора и соглашения о русско-испанской границе в Северной Америке. Этому помешало сближение России с Англией, с которой 7(18) февраля 1795 был подписан договор о взаимной гарантии владений и военной помощи, а также заключение испанцами 22 июля сепаратного Базельского мирного договора с Францией .
Россия была крайне недовольна выходом Испании из коалиции и последовавшим 19 августа 1796 Сан-Ильдефонсским союзным договором , в результате которого Испания вступила в войну с Англией. Военные действия развивались для Испании крайне неудачно, значительная часть флота была уничтожена в сражении у Сан-Висенте , и английские корабли блокировали Кадис . Тяготясь зависимостью от французов, правительство Мануэля Годоя начало зондировать почву для нового сближения с Россией. Император Павел I предложил испанскому королю денонсировать союз с Францией и объявить о признании королём Людовика XVIII , но мадридский двор не мог пойти на столь радикальный шаг, о чем русский поверенный в делах Н. Н. Бюцов 19 октября 1797 доносил канцлеру А. А. Безбородко . Разочарованный Павел решил повременить с запланированной отправкой в Испанию послом барона А. И. Криденера .
Мальтийский кризис
Причиной русско-испанского конфликта и вступления России в войну Второй коалиции был мальтийский вопрос. В 1797 Мальтийский орден был принят под покровительство Российской империи, а после капитуляции Мальты перед флотом генерала Бонапарта часть рыцарей перебралась в Россию и в октябре 1798 провозгласила Павла I великим магистром. Это избрание противоречило уставу ордена, но было признано нуждавшимися в союзе с Россией западными державами и всеми приорствами, кроме испанских .
Недовольство Павла вызвали действия испанского представителя на Мальте Ф. Амата, уговорившего великого магистра Фердинанда фон Гомпеша капитулировать перед французами, но после того, как мадридский двор дезавуировал действия своего посла и изъявил готовность содействовать в восстановлении ордена на Мальте, позиция императора смягчилась .
В конце февраля 1799 Павел заявил, что
...хотя мы к Гишпании и не питаем никаких неприязненных чувствований, видя принужденное участие ея в настоящей войне, однако ж не имеем с нею никаких особливых сношений и отлагаем расположиться по симу случаю сообразно с будущим поведением мадридского двора...
Поведение мадридского двора определилось, когда в Испании узнали об условиях англо-русско-неаполитанской конвенции 29 ноября 1798, планах союзной экспедиции для отвоевания острова и создания там русской военно-морской базы. Карл IV отказался признать новый титул российского императора, о чем сообщил через поверенного в Петербурге Хоакина де Ониса .
Объявление войны
Павел воспринял позицию Испании как личное оскорбление и 23 марта 1799 отозвал поверенного Бюцова, а через несколько дней, не дожидаясь ответных действий Мадрида, повелел Онису и торговому вице-консулу Б. де Мендисабалю покинуть Россию .
15 (26) июля был обнародован манифест об объявлении войны, в котором, в частности, говорилось:
Восприяв с союзниками нашими намерение искоренить беззаконное правление, во Франции существующее, восстали на оное всеми силами (...) В малом числе держав европейских, наружно приверженных, но в самой истине опасающихся последствий мщения сего издыхающего богомерского правления, Гишпания обнаружила более прочих страх и преданность ея ко Франции (...) Теперь же узнав, что и наш поверенный в делах советник Бицов (...) принужден был выехать из владений короля гишпанского, принимая сие за оскорбление величества нашего, объявляем ему войну, повелевая во всех портах империи нашей наложить секвестр и конфисковать все купеческие гишпанские суда, в оных находящиеся, и послать всем начальникам сухопутных и морских сил наших повеление поступать неприязненно везде и со всеми подданными короля гишпанского.
Получив текст манифеста, Карл IV 9 сентября издал декрет об объявлении войны России, не удержавшись при этом от язвительной характеристики плачевного состояния умственных способностей оппонента:
Среди других особо желает выделиться Россия, император которой, недовольный тем, что присвоенный им титул не соответствует ему, а высказанные намерения на этот раз не нашли сочувствия с моей стороны, издал декрет об объявлении войны, публикация которого уже достаточна для осознания глубины его неразумности. (...)
Я без удивления ознакомился с этим заявлением, поскольку обращение с моим поверенным в делах и другие, не менее странные поступки данного государя уже давно свидетельствовали о том, что этого следует ожидать. Поэтому, приказав российскому поверенному в делах советнику Бицову покинуть мой двор и государство, я руководствовался в гораздо меньшей степени чувством негодования, чем необходимостью почтения к моей особе. Исходя из этих принципов, я не могу не ответить на выпады, содержащиеся в русском декрете. Совершенно очевидно, что в нем содержатся угрозы для меня и для всех монархов Европы. Так как я знаю о том влиянии, которое оказывает на царя в настоящее время Англия, желая унизить меня, я отвечу на вышеуказанный декрет, не имея намерения кому бы то ни было давать отчет о моих политических связях, разве только Всевышнему, с чьей помощью надеюсь отразить любую несправедливую агрессию тех, чьи самомнение и лживые поступки направлены против меня и моих подданных, для защиты и безопасности которых я буду использовать самые эффективные методы. Провозглашаю объявление войны России и приказываю выступить против её владений и жителей.
Действия России
По замечанию Милютина, «разрыв между Испаниею и Россиею, по географическому положению обоих государств, казалось, не мог иметь существенной важности» , но вслед за этим испанский посол был выслан из Константинополя, так как Османская империя примкнула к коалиции, а 18 сентября английская дипломатия, которая, вероятно, и подтолкнула импульсивного императора к войне с Испанией , добилась заключения русско-португальского оборонительного и наступательного союза против Испании и Франции. По этому соглашению Россия по первому требованию обязывалась направить в Португалию 6 тыс. сухопутного войска, а та, в свою очередь, послать на помощь России 5 линейных кораблей и фрегат .
Другим возможным театром военных действий было северо-западное побережье Северной Америки, поэтому, с целью консолидации управления российскими тихоокеанскими владениями, был ускорен несколько затормозившийся процесс слияния действовавших там коммерческих организаций, и уже 9 (20) июля указом Павла I объявлено о создании единой Российско-американской компании , под контроль которой официально ставились все земли, открытые русскими до 55°20" северной широты, а также ничейные земли, которые могли быть освоены южнее этой линии .
К событиям русско-испанской войны относится полуанекдотическое сообщение Беннигсена, по словам которого, сумасбродный император намеревался сделать королём Испании генерала Я. А. Кастро де ла Серду , дальнего потомка Альфонса X Кастильского . Насколько словам Беннигсена можно верить, неизвестно, так как участнику заговора и убийства императора было выгодно выставить свою жертву в смешном и неподобающем виде, но вполне возможно, что Павел в шутку действительно мог пообещать одному из своих генералов испанскую корону .
Военная тревога
Ни Россия, не Испания не имели на севере Тихого океана достаточных сил для военных действий, однако, обе стороны всерьез опасались вражеского нападения. По сведениям, приведенным Эккехардом Фёльклем и Вильямом Робертсоном, в декабре 1799 или январе 1800 Мадрид информировал вице-короля Новой Испании , что, по донесению посла в Вене, английский посол лорд Минто предложил русским план совместного вторжения в Калифорнию . Обнаружить следы этого плана в архивах не удалось, и, возможно, речь идет о необоснованных слухах, тем более, что такой осведомленный современник, как Франсиско де Миранда , поддерживавший тесные контакты с Питтом-младшим и русским послом в Лондоне С. Р. Воронцовым , ни о чем подобном в своих записках не сообщает .
Со своей стороны вице-король Мигель Хосе де Асанса в донесении 20 декабря 1799 предложил, по причине малочисленности войск в регионе, сосредоточить несколько военных кораблей в порту Акапулько . На следующий день он предупредил губернатора Калифорний Диего де Борика о потенциальной угрозе в связи с русско-испанской войной. 8 февраля 1800 губернатор известил начальников гарнизонов о возможном русском нападении .
Россия также принимала оборонительные меры. Из Иркутска к побережью Охотского моря был срочно переброшен полк под командованием полковника А. А. Сомова, которому поручалось разместить воинские подразделения на Камчатке , в Гижигинской крепости , Охотске и Удском остроге . В Охотский порт прибыл из Петербурга капитан И. Бухарин «для приуготовления транспортов». Было приказано «вооружить оставшийся от Биллингсовой экспедиции корвет «Слава России», если еще годится»
К концу XIX века Испания изо всех сил пыталась сохранить остатки своей некогда обширной колониальной империи.
Государству, к тому времени превратившемуся в одну из самых отсталых стран Европы, элементарно не хватало ресурсов, чтобы удерживать под контролем две свои крупнейшие колонии, находящиеся к тому же в противоположных точках земного шара — Кубу и Филиппины.
Почувствовав ослабление метрополии, в колониях активизировалось национально-освободительное движение. Ситуацией поспешили воспользоваться Соединенные Штаты, чей капитал усиленно искал новые рынки. Когда в 1895 году на Кубе вспыхнуло восстание, американцы не остались в стороне, организовав в течение двух следующих лет около 60 экспедиций для поддержки повстанцев.
В январе 1898 года правительство США решило направить в Гавану броненосный крейсер «Мэн», присутствие которого должно было продемонстрировать озабоченность Соединенных Штатов ситуацией на Кубе и способствовать защите американских граждан. Корабль прибыл в Гавану 25 января, но 15 февраля затонул в результате взрыва (погибло 266 американских моряков). Гибель корабля и большей части экипажа получила широкую огласку в американской прессе, прямо или косвенно обвинявшей Испанию в подрыве крейсера, и таким образом сыграла роль катализатоpa в формировании общественного мнения в пользу начала испано-американской войны.
СИЛЫ СТОРОН
Судьба войны решалась на море, а здесь преимущество было на стороне Соединенных Штатов. Испания располагала одним броненосцем, семью броненосными крейсерами, пятью большими бронепалубными крейсерами (водоизмещением свыше 3 тыс. т) и восемью малыми крейсерами (водоизмещением менее 3 тыс. т). У США было четыре броненосца, три броненосных крейсера, 11 больших бронепалубных и восемь малых крейсеров. У американцев было преимущество и по общему водоизмещению флота — 116 тыс. т против 56 тыс. т.
Артиллерия американского флота была в 2,5 раза мощнее и обладала большей скорострельностью (но с отвратительным качеством снарядов, которые часто не разрывались). К началу 1898 года их флот насчитывал 24 тыс. человек личного состава. Испанские броненосные крейсера превосходили по скорости американские, но все остальные классы кораблей значительно уступали в скорости противнику. Кроме того, испанские суда были более старой постройки. Большинство из них нуждалось в ремонте и не было готово к немедленному ведению боевых действий. Американские суда имели также более надежную броневую защиту.
Что касается сухопутной армии, то ее численность в США была очень маленькой — всего 28 тыс. в регулярных войсках. Еще 113,5 тыс. служило в милиции — иррегулярных формированиях штатов. Весной 1898 года было решено увеличить численность регулярной армии до 60 тыс. человека милиции — до 200 тыс., но достичь этих показателей не удалось. Реально численность регулярных войск составила 44 тыс. человек, а иррегулярных — 183 тыс. Остро ощущалась нехватка подготовленных офицеров, которых было менее 10 тыс.
С точки зрения вооружения армии США и Испании находились в примерно равном положении. Обе армии были перевооружены современными магазинными винтовками — «Маузер» образца 1893 года в Испании и «Краг-Йоргенсен» в США. Правда, последних не хватало для иррегулярных формирований и многие американские добровольческие части вооружили старыми однозарядными винтовками «Спрингфилд». Также в американской армии практически отсутствовали пулеметы (хотя флот располагал современными пулеметами Браунинга), и она использовала устаревшие картечницы Гатлинга. Некомплект орудий полевой артиллерии удалось закрыть лишь после окончания войны.
Финансовые возможности сторон были несопоставимы — у испанской казны не хватало средств даже для закупки угля для нужд флота. Существенную роль играло то, что основной театр войны в Вест-Индии находился в шесть раз ближе к атлантическому побережью США, чем к берегам Испании, а у испанского Главного штаба вообще не было плана войны против Америки.
НАЧАЛО ВОЙНЫ
В послании к конгрессу США от 11 апреля 1898 года президент Уильям Мак-Кинли предложил вмешательство в события на Кубе, где Испания уже начала переговоры о перемирии с повстанцами. Через неделю конгресс постановил, что Испании следует предложить вывести войска с Кубы и признать ее независимость; президенту предлагалось употребить для достижения этой цели вооруженные силы. Испании был дан срок до 23 апреля. 22 апреля флот США начал блокаду Кубы. В ответ на это Испания 23 апреля объявила войну США.
Боевые действия в Вест-Индии начались вечером 22 апреля 1898 года, когда американская эскадра контр-адмирала Сэмпсона (два броненосца, десять крейсеров, пять миноносцев), вышедшая в половине восьмого утра из Ки-Уэста, вышла на внешний рейд Гаваны и открыла огонь по испанским береговым батареям.
ХОД БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ
21 апреля основная испанская эскадра под командованием адмирала Серверы находилась на островах Зеленого Мыса, а сам Сервера не имел даже карт Вест-Индии и не знал особенностей местных портов.
Адмирал писал в Мадрид: «Я очень сожалею, что мне приходится отправляться в море, не сговорившись заранее относительно какого-либо плана, хотя бы в общих чертах. Об этом я несколько раз хлопотал, прося разрешения съездить в Мадрид. Мы не должны обманывать себя относительно силы нашего флота. Мы не должны предаваться иллюзиям-. Однако военный совет решил немедленно отправить эскадру Серверы в Вест-Индию, не дожидаясь, когда вступят в строй находившиеся в ремонте броненосец и три крейсера. В поход пошли четыре броненосных крейсера и три эсминца. Американское морское командование предписывало своим боевым соединениям избегать боев с испанскими береговыми укреплениями, считая приоритетной задачей уничтожение основных сил испанского флота. Поэтому американцы попытались организовать блокаду основных кубинских портов, привлекая для этой цели реквизированные после начала войны и вооруженные коммерческие пароходы. Также для защиты своего атлантического побережья американское командование сформировало «летучую эскадру» под командованием коммодора Шлея. 23 апреля ее корабли впервые отправились в дальний дозор.
11 мая американцы попытались высадить десант в бухте Сьенфуэгос на южном побережье Кубы. Испанской береговой обороне удалось отразить десант с потерями для неприятеля. 19 мая эскадра Серверы сумела проскользнуть незамеченной в Сантьяго-де-Куба. Американцы узнали о ее прибытии лишь шесть дней спустя. Попытка блокировать порт, затопив на фарватере старое судно, не удалась. 5 июня американцы высадили десант вблизи Сантьяго, соединившийся с трехтысячным отрядом кубинских повстанцев. 6 июня была предпринята мощная бомбардировка Сантьяго, в ходе которой испанцы потеряли девять человек убитыми и 35 ранеными. 7 июня отряд из 620 американских морских пехотинцев занял порт Гуантанамо. 15 июня последовала высадка основных сил 27-тысячного экспедиционного корпуса. Он был переброшен на 35 транспортных судах под охраной броненосца и четырех крейсеров. Высадка прошла очень неорганизованно и затянулась на несколько дней.
2 июля адмирал Сервера получил приказ от командующего сухопутными войсками прорвать блокаду. Одной из причин этого требования был недостаток продовольствия у осажденных. Утром 3 июля при попытке испанских кораблей прорваться произошел бой, в котором все испанские корабли были уничтожены. 10 июля началась американская бомбардировка Сантьяго и через четыре дня город сдался. Всего на юге Кубы сдалось в плен 24 тыс. испанских солдат. В начале августа американцы совместно с кубинскими повстанцами овладели всей Кубой.
Практически бескровно (ценой пяти погибших и 28 раненых) прошла в конце июля — начале августа операция по захвату о. Пуэрто-Рико, осуществленная 16-тысячным корпусом генерала Майлса.
ТИХООКЕАНСКИЙ ТЕАТР ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ
Первое крупное морское сражение произошло на Тихом океане. Здесь эскадра американского адмирала Джорджа Дьюи уже в марте 1898 года была сосредоточена в Гонконге и заранее запаслась углем, продовольствием и боеприпасами. Она двинулась к Филиппинским островам. Испанский адмирал Патрицио Монтохо собирался обороняться на позиции у входа в бухту Субик, угрожая тылу американской эскадры, идущей к Маниле, однако по настоянию командования гарнизона филиппинской столицы он вынужден был отвести корабли ближе к городу, чтобы предотвратить его бомбардировку американскими судами.
1 мая состоялось первое и последнее сражение между эскадрами Дьюи и Монтохо у мыса Кавите. Оно началось в 5 часов 12 минут утра, когда американцы открыли огонь по стоящей на якоре эскадре Монтохо. К 8 часам утра почти все испанские корабли были подожжены артиллерийским огнем, и Дьюи объявил перерыв на завтрак. К полудню была уничтожена уже вся испанская эскадра. В американские корабли попало всего семь снарядов, ранивших шестерых матросов. После этого вблизи Манилы высадился 27-тысячный экспедиционный корпус, три месяца спустя принудивший испанский гарнизон к сдаче.
ИТОГИ ВОЙНЫ
12 августа США и Испания заключили перемирие, а в декабре 1898 года подписали Парижский мирный договор. Испания отказалась от прав на Кубу, уступила США Пуэрто-Рико и другие острова, находящиеся под ее суверенитетом в Вест-Индии, уступила США Филиппинские острова за 20 млн долларов, уступила США Гуам. Куба была провозглашена независимым государством, однако она попала под сильное влияние США, а Пуэрто-Рико, Филиппины и Гуам стали владениями США. В связи с тем, что после потери Филиппин Испания лишилась возможности защищать острова в Тихом океане, на следующий год после окончания войны они были проданы Германии.
