Вера новицкая. Вера Новицкая - Безмятежные годы (сборник). Вера Новицкая - Безмятежные годы

Тутолмин Сергей Николаевич - историк, кандидат исторических наук. Родился в 1977 году. Окончил Российский государственный педагогический университет им. А.И. Герцена

Окончание. Начало в № 2 за 2008 г.

Исследователями цитируется письмо раненого прапорщика из крестьян Бурея, написанное жене Пархоменко в июле 1916 г., который пишет: «Скажи всем солдаткам, чтобы ни на какие соглашения не вступали насчет пашни, а гоните и пасите свою скотину, не бойтесь никого кроме Бога и Царя нашего батюшки, который с вашими мужьями защитит от всех ваших мерзавцев». Он уверял, что был приказ Императора засевать всю землю и всему обществу пользоваться землями и лесами как своими, так и помещичьими. Письмо заканчивается словами: «Лягте все костьми за все целое России и родину и требуйте себе отвода для пастбища скота и посева хлеба, а эти ваши заведующие и все высшее близкое начальство - карманщики, обдиралы бедного люда».125 В этом письме воспроизводится традиционная вера в Царя при ненависти к помещикам и «всему близкому начальству».

О.Г. Вронский, изучавший крестьянскую общину в 1900-1923 гг., утверждает, что привлеченные им к исследованию архивные источники «позволяет уверенно констатировать почти абсолютное отсутствие антирежимных настроений в крестьянской среде». Критика порядков со стороны общинников всегда предельно локализована и персонифицирована в конкретном помещике, земском начальнике, волостном старшине и др.126

Разумеется, далеко не все крестьяне были столь радужно настроены. Одним из показателей антимонархических настроений считаются данные об оскорблении личности Императора, то есть дела крестьян, привлекавшихся к уголовной ответственности за оскорбления, произнесенные по адресу Государя или других членов Императорской фамилии. Первая попытка обобщить информацию, которую дают эти источники, принадлежит Л.Л. Берману. Он исследовал период с 1881 по 1894 г., и все антицарские высказывания, выявленные в результате судебного следствия, приписывал влиянию на массы партии «Народной воли». В.А. Виноградов изучал те же данные за 1870-е гг., а П.С. Кабытов, В.А. Козлов и Б.Г. Литвак - в начале XX в. Все они утверждают, что количество таких судебных дел увеличивалось, но приведенные исследователями цифры не позволяют в этом убедиться. Например, в Екатеринославской губернии в 1883 г. известно 63 дела, в 1913 - 13, в 1914 - 15, в 1915 - 21.127 Кроме того, очевидно, что далеко не каждый крестьянин, заочно оскорблявший Царя, подвергался уголовному преследованию. Каково процентное соотношение между осужденными и потенциальными «преступниками»? Историки не дают нам ответа.

На наш взгляд, более верный путь был избран О.С. Поршневой, исследовавшей не количество дел об оскорблении Царя, а их содержательную сторону. По мотивам оскорблений, все дела были разделены ею на несколько групп. Основные группы критических высказываний составляли обвинения Царя в вовлечении страны в ненужную войну, призыве на фронт единственного работника в семье, реквизиции рабочего скота. В самую репрезентативную группу вошли обвинения Царя в плохой подготовке страны к войне, неумении вести ее. «При этом крестьяне ругали Царя за то, что вместо подготовки к войне он «строил мосты да кабаки», «клубы да театры устраивал», «бутылки отливал», уподобился плохой деревенской бабе, плохому крестьянину, ничего не заготовившему для хозяйства». О.С.Поршнева пишет, что в большинстве случаев негативной оценке подвергалась именно личность Николая II. Упоминалось, например, беспробудное пьянство, умственная отсталость. Затем появляются обвинения и в «немецком засилье». При этом Императрица обвинялась в прямом предательстве, а также связи с Распутиным. «Царь с Егорием, а царица с Григорием» - известная присказка, ходившая в народе с конца 1915 г. Очевидно, что источником подобных взглядов была леворадикальная пропаганда и желтая пресса.128

Многие современники отмечают сильную тягу к чтению в деревне в конце XIX - начале XX в. В особенности возрос интерес к прессе в связи с войной. По словам земских статистиков, «война, всколыхнула деревню, разорвала тот круг, в который были замкнуты интересы деревни, и связала деревню с миром. В результате небывалый наплыв в деревню газеты, редкого гостя».129

Между тем, оппозиционная политическая пропаганда, действовавшая в основном через газеты, согласно исследованиям О.Файджеса и Б.И. Колоницкого, имела три главных сюжета: 1) моральное разложение Императорской фамилии; 2) утверждение, что страной правит не Царь, а Императрица и германское засилье; 3) измена Царской семьи. Например, среди солдат ходили слухи, что Царица передает военные секреты Германии, скрывает снаряды, еду и медикаменты от армии, ведет страну к голоду, секретно экспортируя русский хлеб в Германию, обеспечивает освобождение всех германских военнопленных и высылает их домой, где они возвращаются к военной службе.130

Подобные нелепые вещи, несомненно, проникали и в деревню, что отразилось даже в таком источнике, как жалобы и прошения. М.Ф. Жмуркин, крестьянин Московской губернии, пишет 17 марта 1917 г. в Думу: «почему унас ранше не писали бывшаго царь, его матерь, жену и даже дочер придворном слуге Григория Распутина> неужели в россие нету умнова народу> сколько время это шло и немогли устоновить порядок».131 Другое прошение, написанное 28 июля 1915 г. Головановым (Владимирская губ.), свидетельствует об уверенности некоторых крестьян в «немецком засилье» во власти, хотя об Императорской фамилии в нем ничего не говорится. Автор документа, в отличие от предыдущего, грамотен, развит, и, как видно, внимательно следит за работой Государственной Думы, которой весьма симпатизирует. Он пишет: «Сердечное спасибо члену Государственной Думы представителю от крестьян господину Евсееву за его правдивую речь в заседании Государственной Думы 21 июля с.г. Он один осмелился прямо указать «на Верхи»132 и сказать, что там кроется главная измена и шпионаж. Все лица немецкой крови должны быть удалены с ответственных постов, а немцефильствующие «Высшие сферы» должны быть обезврежены… Немецко-бюрократическая провакация с снарядами вопиет к небу о мщении… Народ давно не доволен у власти стоящими министрами немцами». Письмо завершается словами: «Да, здравствуют члены Государственной Думы и да покорят они себе всех врагов и супостатов!.. (особенно петроградских сановных «немцев»)».133

Надо заметить, что официальная пропаганда была достаточно слабой, к тому же многие чиновники и представители правой интеллигенции сами были уверены в истинности всех этих слухов и сплетен.134 Весьма близкий ко двору генерал Е.В. Богданович, выпускавший правительственные пропагандистские издания, искренний монархист, по словам Л.А. Тихомирова, верил в «пагубное влияние» Распутина на Царскую семью и даже писал об этом письма Государю. Сам Л.А. Тихомиров - крупнейший теоретик монархизма - был убежден, что Николай II якобы не способен к управлению государством и порабощен своей женой, которая находится во власти Распутина. Страницы его воспоминаний передают все известные сплетни об Императрице и Распутине, ходившие в обществе в то время, причем, у Тихомирова они не вызывают сомнений.135 В.С. Измозик, изучавший материалы перлюстрации, пишет о Распутине: «Значительная часть общественного мнения в тот момент была безусловно уверена в его огромнейшем влиянии на ход правительственных дел. Роль Распутина воспринималась в тылу и на фронте через призму слухов, газетных статей, намеков в речах думских депутатов. В придворных кругах ссылались на сведения посвященных в деятельности “высших сфер”».136

Как мы видим, осуждению подвергалась не столько политика, проводившаяся Императором, сколько его личные качества, профессиональные и моральные. Сама же монархия как тип государственности была практически вне критики. Б.И. Колоницкий комментирует этот факт: «В основе антимонархических настроений многих современников лежала патриархальная, по сути монархическая ментальность: Императору в вину вменялось то, что он не был «настоящим» Царем. В основе его «должностного преступления» лежит “профессиональная непригодность”».137

В связи с этим обстоятельством в постсоветской историографии возник вопрос, можно ли отождествить «антиромановщину» с «антицаризмом», то есть в чем именно разочаровался народ: в конкретном Императоре или же в монархическом образе правления? Исследователи склонялись к первому варианту. «Первозданные представлениеяо природе власти остались незыблемыми: утверждать о предрасположенности крестьян к антимонархизму и неавторитарным идеалам высшей власти было бы наивным».138 «Монархия как форма государственной власти утратила привлекательность в глазах большинства крестьян в связи с девальвацией в их сознании образа царя-батюшки (защитника, покровителя, выразителя воли православного народа). Однако психоментальная основа отношения к верховной власти как сакральной инстанции сохраняется, пока существует традиционное крестьянство. Архетип вождя, верховного правителя является органической частью крестьянского сознания. Менталитет общинного крестьянства с его авторитарным началом предрасполагал к сопроизводству в изменившейся ситуации культа вождя - выразителя новых ценностей».139

Было бы несправедливо утверждать, что Николай II был совершенно дискредитирован в глазах народа и не имел сторонников среди крестьян. Именно в этом смысле советские историки пишут, что «ни в публикациях, ни в архивах исследователи не обнаружили ни одного документа, вышедшего из рук крестьян, с протестами или сожалениями по поводу свержения самодержавия», и что свержение Царя везде в деревне было встречено «с нескрываемой радостью».140 Достаточно обратиться к сборнику «Крестьянское движение в 1917 г.», изданном еще в 1927 г., чтобы прочесть в нем о следующем факте: в сентябре 1917 г. «Исполнительный комитет с.Демидовки, Браиловской волости, Винницкого у. (Подольской губ. - С.Т.), в своем извещении на имя уездного комиссара, заявляет, что он, комитет, не признает Временного правительства и его агентов на местах и считает «вернейшим вождем русского народа» - Государя Николая Александровича». Далее в извещении говорится, что если не уйдет Временное правительство, «мы примкнем к немцу».141 Современными исследователями были найдены и другие факты,142 но все эти случаи носят единичный характер. Понятно, что в сознании многомиллионного крестьянства должно было быть некоторое разнообразие, и несложно найти факты, подтверждающие эту или противоположную точку зрения. Но приходится признать, что государственный переворот действительно не вызвал никакого массового протеста, направленного на восстановление на престоле Императора. Очевидно также, что монархическую традицию это не затронуло.

Есть достаточно много свидетельств, говорящих в пользу того, что такая традиция сохранилась, но в иных формах. Известна фраза, сказанная английскому послу в России Г.Бьюкенену одним солдатом в дни Февральской революции: «Да, нам нужна республика, но во главе ее должен стоять хороший Царь».143 Американец Франк Голдер записал в дневнике 7 марта похожий случай: «Один солдат сказал, что хочет избрать президента, и когда его спросили: «Кого ты выберешь?», он ответил: “Царя”».144 Крестьянин Курской губернии П.С. Бабич вспоминал, что когда наступило время выборов в Учредительное собрание, крестьяне радовались: «Сами будем Царя выбирать».145 А.Н. Казаков, крестьянин Черниговской губернии, сообщает, что в 1917 г. среди крестьян ходили слухи, будто скоро будут выбирать Царя.146 Л.Г. Протасов замечает о крестьянах, что при выборах в Учредительное собрание 1917 г. «голосование за большевиков подчас было одновременно выражением симпатии к монархии. Такие случаи показал анализ бюллетеней с записями, сделавшими их недействительными. Голосуя за большевиков некоторые считали, что голосуют за монархию, поскольку их политический опыт знал лишь две формы власти: монархия и Временное правительство».147 То есть, приняв новую идею выборности верховной власти, крестьяне не мыслили во главе государства никого, кроме традиционного монарха.

О.Файджесом и Б.И. Колоницким изучены культы политических лидеров 1917 г., прежде всего, А.Ф. Керенского, в почитании которого много прямых и косвенных аналогий с традиционным почитанием Императора, вплоть до того, что «многие крестьяне, согласно наблюдениям, верили, что Керенский был “новым царем”».148 Точка зрения о воплощении монархической идеи в культе советских вождей, в особенности Сталина, с давних пор высказывалась в западной историографии. В отечественной науке постсоветского периода она была разделена многими историками.149

Не лишним будет отметить, что в первые годы после революции в связи с расстрелом Императора и всей Царской семьи, возродилось такое старинное русское явление как самозванство. М.Ю.Нечаева, изучавшая этот вопрос, пишет, что только в 1926-1928 гг. по неполным данным в России действовало до двадцати самозванцев, называвшихся именами «царя Николая», «князя Михаила», «наследника Алексея», великих княжон - царских дочерей, и даже неких «Андрея Ивановича царского рода» или «Вячеслава, сына Ксении Александровны». Самозванцы имели наибольшей успех в кругах верующего простонародья. В связи с этим Нечаева замечает: «В самозванстве получила своеобразное продолжение идеологическая триада дореволюционной России «православие, самодержавие, народность». Именно православие теперь воспринималось как последнее убежище свергнутых и чудесным образом воскресших Романовых. Непременным эпизодом деятельности всех «лже-Романовых» стало паломничество по святым местам, проживание в монастырях или возле монастырей. Православие воспринималось как спаситель самодержавия, а народные низы, сохранившие веру, - как исполнители этой спасительной роли».150

Крестьянские волнения

Одним из важных показателей лояльности крестьян к власти являются крестьянские волнения. Нетрудно догадаться, что данная тема находилась в фокусе исследований крестьянства в советские годы. Советские историки, изучая крестьянское хозяйство в период Первой мировой войны, говорили о распаде производительных сил в сельском хозяйстве, что явилось фактором, обострившим «классовые противоречия» в деревне, и вызвало усиление революционного настроения крестьянства.151

Любопытно, что исследователи, занимавшиеся статистикой крестьянского движения в годы войны и предвоенное время, отмечают повсеместное затишье. Лишь А.М. Анфимов говорит об увеличении в 1916 г. выступлений против дороговизны.152 Впрочем, трудно причислить эту форму борьбы к политическим. Значительный рост выступлений, правда, опять же, не политических, наблюдается уже после Февральской революции.153 Известно, что самым массовым политическим движением в России начала XX в. было черносотенное, в рядах которого находилось много простонародья.154

Чрезвычайно много в историографии крестьянского движения эпохи Первой мировой войны было сказано о волнениях в народе, связанных с мобилизацией. Единственный всплеск крестьянских выступлений за все время войны имел место в период первой мобилизации в 1914 г. Этот факт расценивался советскими историками как свидетельство о «пораженческих» настроениях крестьян и связывался с предшествующим революционным движением.155 Утверждалось, что крестьянство в целом, за исключением кулацких слоев, встретило объявление войны «резко отрицательно».156

Уже в наше время данный тезис был пересмотрен рядом историков. Как известно, 22 августа 1914 г. в России был впервые введен сухой закон. Это обстоятельство, по-видимому, препятствовало обильным возлияниям, традиционно сопровождавшим проводы призывников на фронт. Недовольство подчас выливалось в бунты. Таким образом, в выступлениях мобилизованных, проходивших в форме стихийных погромов, усматривается наличие социальных мотивов, но ставится под сомнение их антивоенный характер, как это утверждали советские историки.157

Итак, накануне 1917 г. деревня была относительна стабильна. Но как же тогда объяснить мощный подъем крестьянского движения в 1905-1907 гг.? Специфике восприятия народом чиновничества было уже уделено достаточно внимания. Здесь необходимо сказать об отношении к помещикам. Для крестьян в целом было характерно противопоставление Царя как светлого начала, защитника крестьян, и помещика - притеснителя. Важнейшую роль в данном случае играл вопрос о земле. Если прежде помещичье землевладение оправдывалось в глазах крестьян нуждами армии, то в XVIII-XIX вв., в связи с освобождением дворян от обязательной службы, это оправдание упразднилось. Постепенно убежденность в незаконном владении помещиками землей переросла в идею насильственного ее отчуждения. Реформа 1861 г. и последующие события лишь усугубили положение. «Царь освободил, помещики убили его», - говорили крестьяне об Александре II. «Таким образом, - комментирует О.Г. Вронский, - патриархальная вера в Государя легко уживалась в сознании крестьян с идеей насильственного раздела помещичьей земли. Поэтому традиционный монархизм русского крестьянства не был надежным предохранителем от аграрных беспорядков».158

Губернатор Симбирска Л.В. Яшвиль вспоминает, что на политических митингах в деревне в 1905-1906 гг. крестьяне охотно слушали об отобрании земли у помещиков, но как только заходила речь об упразднении царской власти - говорившего останавливали и просили уехать.159

Важную роль играла и особенность отношения крестьян к земле и вообще к собственности. Б.Н. Миронов пишет: «В качестве главного источника собственности крестьянское правосознание выдвигало личный труд. Логическое развитие этого принципа приводило к мысли, что если труд приложен к невозделанной земле, то земля должна перейти в собственность того, кто ее обработал. Глубокое убеждение крестьян, что вся земля должна принадлежать тем, кто ее возделывает и кого она кормит, как раз и порождено двумя главными принципами крестьянского правосознания: собственность - всегда результат личного труда; назначение собственности - кормить человека, а не служить средством эксплуатации других или средством удовлетворения “прихотей” и “затей”».160 С другой стороны, все природные богатства считались даром Божьим, который не может находиться в чьей-либо личной собственности. С.Т. Семенов передает свой разговор с мужиками по поводу воровства помещичьего леса: «“Он не чужой, а Божий, - говорили мне. - Хлеб с поля грех брать, потому его сеяли, над ним трудились, а над лесом кто трудился?..” Так думали большинство, уверенные, что на их стороне правда».161 Эти ментальные установки должны были оправдать стремление крестьян к захвату помещичьих земель.

Любопытно, что и в 1917 г. эти убеждения не претерпели изменения. На первом крестьянском съезде в Кургане, проходившем 8-9 апреля 1917 г., крестьяне рассуждали буквально следующее: «Бог сотворил человека, землю, воздух, воду. Есть и такие предметы, которые творит человек - пусть же эти предметы ему и принадлежат. Те же предметы, которые сотворены Богом, не могут принадлежать одному лицу. Таким предметом является земля. Стоимость всякого предмета определяется суммой затраченного на него труда. Стоимость земли определить нельзя - никто в нее не вкладывал ни денег, ни труда, тем не менее, земля сделалась предметом торга».162

В дореформенное время главной темой обращений крестьян в жалобах к Императору была просьба о защите от помещичьего произвола.163 Другим способом повлиять на власть был народный бунт, что, однако, не входило в противоречие с крестьянским монархизмом. Все крупнейшие крестьянские войны в истории России прошли фактически под знаменем монархии.

Бунты, как правило, носили спонтанный, стихийный характер. Они не имели ни четкой программы, ни организаций.164 Бунты не имели и строго определенных причин. Еще в 1970-е гг. Ю.Ю. Кахк и Х.М. Лиги пытались проследить связь между выступлениями крестьян и их экономическим положением и прямой зависимости не обнаружили.165 В 1990-е гг. Ю.П. Бокарев при помощи корреляционного анализа искал связь между крестьянскими выступлениями, урожаями и историческими событиями, влияющими на положение крестьян за 1826-1849 гг. Он пришел к выводу, что число крестьянских выступлений не связано ни с принимаемыми властью «за» или «против» крестьян мерами, ни с урожаем, ни с эпидемиями. Бокарев полагает, что волнения крестьян вызывались в большинстве случаев распространяемыми слухами. «Получается, что не столько сама действительность управляла крестьянским поведением, сколько ее преломление через особенности крестьянской ментальности. Скажем, неурожаи или усиление помещичьего гнета были явлением обычным и не вызывали возмущений. Но стоило появиться слуху о том, что по укрытому от крестьян распоряжению в случае смерти помещика крестьянам должны давать вольную, как сразу началось их упорное сопротивление вступлению во владение законных наследников». Царские указы обычно встречались с покорностью. Почти все неповиновения связаны опять же со слухами о том, будто указ не от Царя.166

Надо заметить, что советская историография имела склонность к преувеличению крестьянского движения. При этом иногда в число выступлений включались чисто уголовные дела, такие как поджоги, убийства помещиков и их служащих, которые могли быть совершены вовсе не по социально-политическим соображениям, а ради ограбления, из мести или ревности.167 Здравый смысл требует относить к революционным только те крестьянские выступления, которые проходили под руководством политических организаций и под относительно четкими лозунгами изменения существующего строя. История свидетельствует, что подобные выступления никогда не доминировали в общей структуре крестьянского движения и даже не были сколько-нибудь заметной величиной. Характерно также, что ни одна партия, включая эсеров, не могла подчинить себе - организационно и политически - крестьянство.

Между прочим, советские историки в данном случае повторяли мнение радикально настроенной дореволюционной интеллигенции. О.Г. Вронский пишет: «Если власть излишне долго оставалась под гипнозом иллюзии о незыблемой лояльности крестьянства, то образованное общество слишком быстро поверило в то, что аграрный радикализм крестьянства является гарантией широкого распространения в деревне радикализма политического, - в каждой потраве помещичьих посевов, каждой порубке казенного леса освобожденной прессе виделись признаки революционных деяний».168

Итак, начало XX в. в действительности ознаменовалось мощными крестьянскими выступлениями против помещиков, однако политический их характер можно подвергнуть серьезному сомнению. В данном случае уместно привести мнение Г.В. Плеханова, который писал, что «когда крестьянин требовал отобрание земли у помещиков, и даже когда он сам принимался отбирать ее, он вел себя не как ревизионер, а, напротив, как самый убежденный охранитель: он охранял ту аграрную основу, на которой так долго держался весь общественно-политический строй России. Противящиеся «черному переделу» помещики восставали против этой основы, и потому являлись в глазах крестьян самыми опасными бунтовщиками. Естественным следствием этого было то, что, выдвигая такое радикальное экономическое требование, как требование земельного передела, наши земледельцы в то же самое время оставались совершенно чуждыми всякого политического радикализма».169

Один из «веских» аргументов сторонников «крестьянской революционности» - приговорное движение в начале XX века. Приговорами обычно назывались документы, фиксирующие решения сельских сходов. В годы первой революции было зафиксировано множество случаев, когда крестьяне принимали приговоры с политическими требованиями, подчас самого радикального характера. Между тем, историками высказывались серьезные сомнения в том, что эти документы были составлены именно крестьянами и отражают их мировоззрение.170

Еще дореволюционные исследователи отмечали существенную роль политических агитаторов при составлении приговоров и подчеркивали противоречие требований, предложенных агитаторами и добавленных самими крестьянами.171 Советская историография до середины 1950-х гг. давала еще более строгую оценку политических приговоров как исторического источника. Считалось, что из-за сильного воздействия партий они не соответствуют реальному сознанию крестьян.172 Это сомнение не было преодолено и в последующий период. Советский историк Б.Г. Литвак пишет: «Следует также учесть, что эти, скажем условно, «публичные» приговоры иногда оказывались продуктом эсеровских или околоэсеровских авторов, затемнявших здоровые импульсы крестьянского движения эсеровской (а порой и левокадетской) фразеологией».173

Дело в том, что в период первой революции известны факты так называемых образцовых приговоров, которые распространялись политическими партиями и предлагались крестьянам на сходах для принятия за основу.174 Особенно усердствовал в этом Всероссийский Крестьянский Союз, осенью 1905 г. издавший «Образцовый крестьянский приговор» тиражом в 8 тыс. экземпляров.175 Есть и еще примеры. В 1906 г. 20 «замужних крестьянок» Зеньковского уезда Полтавской губернии представили в Думу требования, датированные 24 июня, большинство пунктов которых повторяют положения кадетского ответного адреса Думы, ранее изданного массовым тиражом.176 Естественно, что содержание всех таких документов соответствовало политическим программам партий, являвшихся, таким образом, их фактическими авторами. В этом отношении интересен факт, приводимый О.Г. Вронским: крестьяне подали жалобу на сельскую администрацию и земского начальника, которые принудили их подписать приговор с демократическими требованиями.177

Так или иначе, все сказанное относится к 1905-1907 гг. Накануне 1917 г. революционное движение в деревне в каких-либо заметных масштабах отсутствовало.

Крестьяне и община

В пореформенный период происходил постепенный распад традиционных устоев общины, сопровождаемый формированием в крестьянской среде нового типа личности - индивидуалистского характера, однако община для основной народной массы сохранила значение гаранта выживания. «Мощный подъем крестьянского движения, послуживший основой всей российской революции, явился в конечном итоге проявлением и торжеством именно общинно-уравнительной ментальности».178 Столыпинская реформа, направленная на разрушение общины, вызвала неоднозначную реакцию села. Крестьянская борьба против реформы имела значительный размах, хотя очевидно, что раскол крестьянства по вопросу об отрубном владении все же произошел. Этот раскол порождал внутриобщинные конфликты на селе, обострившиеся во время войны.179 Многие крестьяне настойчиво обращались к власти с требованием защитить их от произвола общины, связанного с препятствием выдела на отруба.180 С другой стороны, и общества искали у власти управу на крестьян-отрубников, когда те, с точки зрения общинников, превышали свои права.181

По подсчетам С.М. Дубровского, число выступлений против столыпинской реформы к 1914 г. в целом снижается,182 однако появляются неизвестные доселе формы: в годы войны крестьяне предъявляют требования о приостановлении землеустроительных работ до возвращения мужей и сыновей из армии.183 Такие требования включаются и в прошения в органы власти.

Любопытное письмо было написано Петроградскому губернатору 30 июня 1915 г. четырьмя крестьянами-солдатами, командированными по делам службы на родину, в деревню Старое Паново (Петроградская губ.). Этот документ иллюстрирует отношение солдат к тому, что происходило у них на селе в их отсутствие. Крестьяне жаловались на своего сельского старосту, который выделил из общинного владения участок земли и оформил на имя жены, а затем продал частному лицу. «В виду этого, - пишут крестьяне, - мы из боязни, пока находимся с другими односельчанами на войне, чтобы таким образом не распродали всю нашу общественную землю…»184

Как видно из циркуляра Тульского губернатора земским начальникам от 4 июня 1915 г., основанием подобных требований после 29 апреля 1915 г. могло быть получившее широкое распространение в газетах циркулярное письмо от этого числа главноуправляющего землеустройством и земледелием о временной, до окончания войны, приостановке землеустроительных работ «в тех случаях, когда полное согласие односельчан не достигнуто, а между тем часть заинтересованных в землеустройстве лиц ходатайствует о приостановлении работ впредь до возвращения членов их семейств с войны». Как пояснял губернатор, это вовсе не означает, что «землеустройство, в виду военного времени, совершенно приостанавливается, а закон о землеустройстве 29 мая 1914 года отменяется».185 Циркуляр действовал только в некоторых конкретных случаях, тем не менее, крестьяне были склонны толковать все постановления власти в свою пользу. Требования о приостановлении землеустройства до окончания войны были основаны на уверенности крестьян, подкреплявшейся письмами с фронта, в улучшении их земельного положения после войны за счет помещичьих земель, что заставляло даже начавших процесс выделения пытаться приостановить землеустройство в надежде на лучшую долю.186

Вопрос о землеустройстве нельзя рассматривать односторонне, что подтверждают секретные донесения в МВД Тамбовского губернатора от 27 мая и 1 июня 1915 г. Губернатор тоже сообщает, что в связи с неправильным пониманием крестьянами циркуляра от 29 апреля 1915 г., главным образом от солдаток поступают ходатайства о приостановлении землеустроительных работ до окончания войны. Однако, например, в селе Малых Алабухах (Борисоглебский уезд Тамбовской губ.) общество противится выделу целой группы крестьян из 31 домохозяина. Общество подавало жалобы во все землеустроительные органы, когда же было получено известие об отказе в жалобе вторым департаментом Сената, члены общества, «в особенности жены крестьян общинников, призванных из запаса, вели себя крайне возбужденно, заявляя, что не допустят до приведения Указа Правительствующаго Сената в исполнение». Отрубники были также недовольны. Губернатор полагает, что для устранения этого внутриобщинного конфликта придется применить вооруженную силу. Аналогичный случай произошел в Александровском обществе того же уезда.187

Наряду с требованиями приостановить землеустройство, имели место просьбы противоположного содержания. В упомянутом циркуляре главноуправляющего землеустройством и земледелием от 29 апреля 1915 г. говорится: «Дело осложняется тем, что часть общества упорно добивается землеустройства, предъявляя ряд ходатайств членов своих семейств, находящихся на войне и настаивающих на скорейшем выделе, другая же часть ссылается на такой же уход родных на войну и ходатайствует, до их возвращения, не удовлетворять добивающихся выдела. Между тем, эти последние составляют большинство и, следовательно, имеют предоставленное им законом право требовать землеустройства».188

В архивном фонде МВД сохранился ряд документов, которые показывают, что правительство придавало проблеме землеустройства чрезвычайно большое значение. 26 марта 1916 г. главноуправляющий армиями Северного фронта генерал-адъютант А.Н. Куропаткин сообщил в телеграмме министрам внутренних дел Б.В. Штюрмеру и земледелия - А.Н. Наумову, что ему поступили жалобы от солдаток деревни Кувшиново-Залахтовье (Петроградская губ.) на действия землеустроительных комиссий, которые производят работы по выделу на хутора в отсутствии хозяев-солдат и нарушают при этом земельные права крестьян. Куропаткин пишет, что такие факты могут оказать пагубное влияние на солдат. А.Н. Наумов, между прочим, возразил в ответе А.Н. Куропаткину, что есть прошения таких же солдаток об ускорении землеустройства. В связи с телеграммой Куропаткина, Петроградским губернатором было произведено специальное расследование, в ходе которого выяснилось, что в деревне Кувшиново-Залахтовье только три солдатки и один призванный домохозяин подали жалобы на проект выдела - в уездную землеустроительную комиссию, будучи недовольны качеством земли на своих участках, и всего лишь одна крестьянка направила жалобу непосредственно Куропаткину, просто из нежелания принять отруб в отсутствие мужа. Ей было предложено выписать временно домой своего мужа, находившегося в то время в обозе в Финляндии, дабы он сам мог убедиться в том, что его права не нарушаются.189

Телеграмма А.Н. Куропаткина, вызванная, таким образом, всего одной, по сути дела неосновательной жалобой крестьянки А.Ф. Грязновой, имела последствия для всей России. Циркуляром от 4 мая 1916 г. министр земледелия А.Н. Наумов установил особый порядок производства землеустроительных работ, согласно которому землеустроительные учреждения обязаны были «тщательно исследовать и убеждаться, чтобы в каждой семье, где домохозяин призван в войска, были обеспечены представительство и защита его интересов». В случае конфликтов выделяющихся с обществом допускалось даже по согласованию с воинским начальством увольнение нижних чинов в кратковременный отпуск для разрешения всех недоразумений на месте. Такой порядок был обязателен для всей территории России, входившей в район армий Северного фронта.190

22 июня 1916 г. начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал М.В. Алексеев донес Б.В. Штюрмеру, что, несмотря на циркуляр А.Н. Наумова, на местах бывают случаи недовольства землеустроительными работами, проведенными в отсутствие заинтересованных лиц, и что на высочайшее имя по этому поводу поступила жалоба из окопов 19-й дивизии на неправильную нарезку земли в селе Свидовцве Козелецкого уезда Черниговской губернии. Император (бывший в то время верховным главнокомандующим, почему сообщение о жалобе и исходило от М.В. Алексеева) повелел обратить на это дело особое внимание. Отметим, что жалоба была анонимна: указывались только инициалы, между тем как в практике органов государственной власти анонимные жалобы почти никогда не рассматривались. Несмотря на это, в соответствии с волей Монарха, по данному документу началось следствие, курировавшееся двумя министерствами - внутренних дел и земледелия. Чиновник особых поручений при министерстве земледелия докладывал М.В. Алексееву о ходе следствия. Выяснилось, что проект разверстания обжаловали (в губернскую землеустроительную комиссию) всего три человека из 1200 владельцев укреплявшейся в собственность дачи. Личность солдата, написавшего жалобу Императору, так и не была достоверно установлена.191

Развитие событий в деревне после Февральской революции доказало живучесть общинных традиций. Для обозначения того, что происходило на селе после Февральской революции, некоторые историки использовали понятие «общинная революция», подразумевая под ним сопротивление общинного традиционализма власти, сделавшей ставку на индивидуализацию землевладения и форсированное развитие капиталистических отношений.192 Когда власть, поддерживавшая отрубников, была сокрушена, крестьяне, прежде всего, восстановили общину, вернув в нее хуторян. К 1927 г., по данным В.П. Данилова, на территории РСФСР община охватывала 95,5% крестьянских земель.193

Крестьяне и Первая мировая война

Изучение крестьянства в период мобилизации в советское время было обусловлено специфической позицией большевиков по отношению к Первой мировой войне. Как известно, война была названа ими «империалистической» и воспринята крайне отрицательно. Значительную роль в большевистской концепции войны играла оценка ими позиции различных классов российского общества по отношению к войне. По словам В.И. Ленина, среди крестьянства «правящей клике удалось вызвать шовинистические настроения».194 Вероятно, поэтому мировосприятие крестьян долгое время не было предметом специального рассмотрения в советской историографии, приоритет всегда отдавался рабочим. Сознание крестьян воссоздавалось в рамках истории революционного движения. Интерпретация настроений в деревне в период войны имела в основе концепцию созревания предпосылок социалистической революции, в частности, тезис о переходе крестьян к октябрю 1917 г. на позиции большевиков.

Мобилизация, проходившая в деревне в связи с началом войны, освещается в историографии по-разному. Некоторые дореволюционные наблюдатели отмечали, что всеобщий патриотический подъем коснулся и деревни.195 Сибирский крестьянин В.М. Наумов вспоминает: «Хорошо знаю, что когда была первая и вторая мобилизация, никто из населения не высказывал никаких протестов. Для каждого было ясно, что надо идти защищать Родину. Провожали на фронт с большим подъемом».196 Крестьянский патриотизм был, по-видимому, настолько очевиден для современников, что даже вошел в беллетристику. В частности, об этом есть упоминания в известном романе А.Н. Толстого «Сестры» (первая часть трилогии «Хождение по мукам»).197

Довольно часто в военной беллетристике эксплуатировался сюжет, по которому деревенский мальчик, начитавшись про подвиги на войне, тайком уходит на фронт и становится «сыном полка».198 Этот сюжет не был литературной фантазией. В Тигодском волостном правлении Новоладожского уезда (Петроградская губ.) имел место следующий случай. Призванного на войну волостного писаря временно заменил четырнадцатилетний крестьянский мальчик Семен Михайлов Лебедев. 19 ноября 1914 г. он исчез, оставив на письменном столе в правлении казенные деньги и записку о том, что идет добровольцем на фронт. Вскоре на железнодорожной станции он был настигнут своим отцом и доставлен обратно, причем при нем обнаружили паспорт, изготовленный им самим на свое имя. Лебедев еще раз пытался бежать - теперь уже со своим другом, крестьянским мальчиком того же возраста, Константином Ивановым Малакановым. Беглецы вновь были пойманы и возвращены домой своими родителями. Как сообщает новоладожский уездный исправник в своем рапорте Петроградскому губернатору от 27 декабря 1914 г., «на желание Лебедева поступить добровольцем повлияло чтение газет, из которых он узнал о случаях награждения Георгиевским крестом малолетних во время войны».199

Среди документов Государственной Думы есть прошение, написанное 31 января 1916 г. беженкой-крестьянкой Холмской губернии, Анной Васильевой Шулячук, которую можно назвать крестьянской «кавалерист-девицей». «Имея более патриотическия чувства и страстныя желания защищать свою Родину, - пишет она, - я с удовольствием - бы в настоящее время поступила - бы в ряды войск в мужском костюме: рядовым или - же санитаром - или сестрою милосердия, да и не я одна: найдутся нас таких много…» Свое желание она объясняет не только патриотическими чувствами, но и тяжелым материальным положением: «…в данное время, совершенно жить нечем по случаю такой дороговизны жизненных припасов…» Она просит Думу «удовлетворить такую мою патриатическую просьбу опредоставлении мне одной из названных выше должностей…».200

Отношение крестьянского тыла к военным действиям практически не рассматривалось в историографии. Современные историки, упоминая об этом вопросе, как правило, указывают на слабую пропаганду войны правительством в деревне, явившуюся причиной равнодушия крестьян к исходу войны, а ближе к 1917 г. - желания ее скорейшего завершения. Сама по себе война не могла произвести большое впечатление на крестьян, так как затронула только окраины империи, преимущественно с нерусским населением. Так, например, Е.С. Сенявская, ссылаясь на наблюдения сестры милосердия княгини Л.Васильчиковой, полагает, что военные действия вдали от собственного дома совершенно не волновали крестьян, поэтому они были равнодушны к тому, кто останется победителем, до тех пор, пока война не затянулась. Когда же это случилось, они стали считать войну бесполезной и затеянной в интересах союзников, чтобы свести счеты с германцами. Мобилизация, лишавшая крестьянские хозяйства рабочих рук, вызвала антивоенные настроения. Пропагандистские лозунги были слишком абстрактны и высокопарны и не могли затронуть ни ум, ни сердце малообразованного, но прагматичного крестьянина.201

Х.Ф. Ян, изучавший правительственную пропаганду в народных массах, констатирует: «…патриотизм в простонародной среде не создал единой адекватной концепции, способной оправдать существующее государство или, тем более, саму войну».202

Некоторые наблюдения и исследования современников Первой мировой войны позволяют предположить, что пессимистическая оценка историками крестьянского патриотизма все же не совсем справедлива. Так, крестьянин С.Т. Семенов в своем очерке «Двадцать пять лет в деревне» писал еще о русско-японской войне, что многие крестьяне очень сочувственно относились к успехам в ней Русской армии, радовались о победах и сожалели о поражениях. Автор сам удивляется, почему их интересовала судьба войны с совершенно неизвестным противником.203 Очевидно, что война с более близким территориально врагом должна была вызвать еще больший интерес народа. Во всяком случае, первоначальный патриотический подъем в 1914 г., как было сказано выше, в какой-то мере коснулся и деревни.

Приведем результаты уникального в своем роде социологического исследования, выполненного в 1915 г. Оценочно-статистическим отделением Костромской губернской земской управы и показавшего, что антивоенные настроения, по крайней мере, в 1915 г. крестьянам были несвойственны.204 Отделение разослало по губернии анкеты с вопросами о восприятии крестьянами войны, ответы на которые писали сами крестьяне или близкие к сельскому миру лица: учителя, священники и др. Все ответы были разделены условно на три группы: с «бодрым», «неопределенным» и «угнетенным» настроением.205 39% опрошенных говорило о «бодром» настроении крестьян в отношении войны, 44% - об «угнетенном» и 17% о неопределенном. Группу «угнетенных» составляли ответы, в которых сообщалось об отношении крестьян к войне как к злу, приносящему разорение и человеческие жертвы, или как к праведной Божьей каре. При этом крестьяне желали скорейшей победы как способа окончания войны (в группе «бодрых» ответов мира не ждали и не желали вообще) и приветствовали все успехи армии.206

Показательно отношение крестьян к русским военнопленным. В течение 1915 и 1916 гг. в Земский отдел МВД обращались Екатеринославский, Петроградский, Пермский и Воронежский губернаторы с просьбой разъяснить, как следует относиться к приговорам крестьян об исключении из сельских обществ их членов-военнослужащих, добровольно, без оказания сопротивления сдавшихся в плен.207 Дело в том, что сельские общества имели право исключать из своей среды крестьян порочного поведения,208 но только в том случае, если поступки таких крестьян наносили вред обществу. Сама по себе сдача в плен военнослужащего, конечно, никак не могла отразиться на жизни его односельчан, что и вызывало недоумение администрации по поводу столь неординарного использования сельскими обществами своих прерогатив. Между прочим, в приговоре Мякинского общества Коркомякской волости Петроградского уезда и губернии крестьяне требуют запретить явку в их волость Владимира Яковлева Михайлова, сдавшегося в плен «без оказания надлежащего сопротивления», так как пребывание в среде их изменника «и нежелательно, и опасно в смысле развращения молодого поколения».209 Возникновение таких приговоров почти одновременно и независимо друг от друга в четырех губерниях позволяет рассматривать их как явление, иллюстрирующее патриотические настроения в деревне, хотя не исключено, что причиной изгнания из общины могло послужить и стремление избавится от неугодного общинника, и сведение личных счетов, и т.п.

Некоторые современные историки в целом признают патриотизм крестьян, хотя и с поправкой на его «стихийность», инстинктивный характер. О.С. Поршнева пишет, что «русские крестьяне в массе еще сохраняли средневековое по сути восприятие войны как крестового похода за землю и веру, в котором присоединение новой земли означает одновременно и расширение ареала истинной веры», тогда как рациональные по природе имперские, геополитические интересы были им малопонятны.210 В одной из народных песен, сложенной в годы войны, хорошо показано восприятие войны как стихийного бедствия, испытания, ниспосланного Богом, которое нужно принять с христианским смирением.211

Эх, кого винить, кого грехом корить,

Эх, кабы знать нам то, кабы ведати,

Да не немцы то, не поганые,

Не австриец, болгарин -

продана душа,

Да никто человек не винен войне.

Сама война с того света пришла,

Сама война и покончится…

После Февральской революции произошел новый подъем патриотизма, по словам П.В. Волобуева, «значительно более осознанного».212 Согласно протоколам крестьянских съездов, весной и летом 1917 г. крестьяне единодушно высказывались за войну до победного конца. Только осенью на съездах стали появляться призывы к миру. Но на съездах, вероятно, решающую роль играли не действительные крестьянские взгляды, а позиция политических партий. 213

Итоги

В начале статьи мы задавались вопросом, произошло ли в сознании крестьян к 1917 г. разочарование в традиционных политических ценностях, связанных с приверженностью монархическому государственному строю. Приведенные факты достаточно убедительно свидетельствуют, что ко времени Февральской революции крестьяне сохранили свойственные им и прежде политические традиции, такие как склонность к идеализации высшего начальства и отрицательное отношение к ближайшему начальству; монархизм, после Февральской революции выразившийся в автократизме, то есть приверженности к единоличному образу правления; этатизм, то есть признание руководящей роли государства во всех сферах жизни и деятельности и добровольное ему подчинение. Несостоятельной оказалась попытка советских историков записать крестьян в «пораженцы», активно протестующие против «империалистической» войны.214 Традиционализм крестьян выразился также в сохранении важной роли общины, несмотря на политику правительства, направленную на ее устранение.

Свержение монархии в феврале 1917 г. было встречено крестьянами пассивно и не вызвало массового сопротивления. Наиболее точно реакцию крестьян на это событие передает знаменитое пушкинское «народ безмолвствовал». Вероятно, усилия революционной пропаганды, направленные на дискредитацию Императора Николая II, достигли своей цели. Однако разочарование крестьян в последнем Государе не означало отказ от монархического образа правления. Можно предположить, что традиционный монархизм крестьян нашел свое воплощение в советской государственности.

125 Крастынь Я. Революционная борьба крестьян в годы империалистической войны (1914-1916 гг.). М., 1932. С.75; Шестаков А.В. Очерки по сельскому хозяйству и крестьянскому движению в годы войны и перед октябрем 1917 г. Л., 1927. С.120-121.

126 Вронский О.Г. Государственная власть России и крестьянская община... С.23.

127 Берман Л.Л. После первого марта 1881 года: Слухи политического характера и дела об оскорблении величества //Народовольцы. Сб. III /Ред. А.В. Якимова-Диковская и др. М., 1931. С.275-277, 283-285; Виноградов В.А. Источники для изучения мировоззрения пореформенного крестьянства //Источниковедение отечественной истории: Сб. статей. Вып.4. 1979. М., 1980. С.170-173; Кабытов П.С., Козлов В.А., Литвак Б.Г. Русское крестьянство: этапы духовного освобождения. С.56; Кирьянов Ю.И. Крестьянство Екатеринославской губернии в годы Первой мировой войны. С.18.

128 Поршнева О.С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат… С.120-122, 127-128, 249-250. См. также: Телицын В.Л. Октябрь 1917 г. и крестьянство: поведенческий императив и хозяйственная обусловленность. //1917 год в судьбах России и мира. С.148.

129 Баженов Н. Как у нас произошло аграрное движение: Записки крестьянина //Русское богатство. 1909. №4. С.100-101; Война и Костромская деревня (по данным анкеты статистическаго исследования). Кострома, 1915. С.73-75; Русанов Н.С. Двадцать пять лет спустя. С.58; Семенов С.Т. Двадцать пять лет в деревне. С.80-81. См. также: Бережной А.Ф. Русская легальная печать в годы Первой мировой войны. Л., 1975. С.28.

130 Figes O., Kolonitskii B. Interpreting the Russian Revolution. P.10-24; Колоницкий Б.И. «Политическая порнография» и десакрализация власти в годы Первой мировой войны (слухи и массовая культура) //1917 год в судьбах России и мира. Октябрьская революция… С.71-72, 75-76; Figes O. A People’s Tragedy: The Russian Revolution, 1891-1924. L., 1996, P.1-24.

131 РГИА, ф.1278, оп.5, д.1219, л.21.

133 РГИА, ф.1278, оп.5, д.1203, л.114-114об.

134 Figes O., Kolonitskii B. Interpreting the Russian Revolution. P.23-24.

135 Тихомиров Л.А. Тени прошлого. С.659, 686-694. О создании пропагандой образа Распутина см.: Платонов О.А. Терновый венец России. Ч.I: Жизнь и смерть Григория Распутина. М., 1996. С.7-259.

136 Измозик В.С. К вопросу о политических настроениях российского общества в канун 1917 г. (по материалам перлюстрации) //Россия и Первая мировая война: Материалы международного научного коллоквиума /Отв. ред. Н.Н.Смирнов. СПб., 1999. С.166.

137 Колоницкий Б.И. «Политическая порнография» и десакрализация власти… С.72.

138 Телицын В.Л. Октябрь 1917 г. и крестьянство... С.148.

139 Поршнева О.С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат… С.141.

140 Кабытов П.С., Козлов В.А., Литвак Б.Г. Русское крестьянство: этапы духовного освобождения. С.87; Тюкавкин В.Г., Щагин Э.М. Крестьянство России в период трех революций. С.143-144.

141 Крестьянское движение в 1917 году. М.-Л., 1927. С.288-289. Между прочим, еще в 1917 г. Е.Н. Медынский, которого трудно заподозрить в симпатии к монархии, пишет: «Еще раздаются кое-где по деревням соболезнующие вздохи по адресу “обманутаго чиновниками бывшаго царя”». Медынский Е.Н. Революция и внешкольное образование. С приложением конспектов бесед с крестьянами на темы, связанные с революцией. М., 1917. С.3.

142 См. напр.: Figes O., Kolonitskii B. Interpreting the Russian Revolution. P.138. А.Корнеев на основе подобных примеров пытается доказать, что отношение к Николаю II было всегда положительным, и революция была совершена вопреки воле народа. Корнеев А. Отношение русского народа к Государю Николаю II //Русский вестник. 2001. №22-23 и 24-26.

143 Buchanan G. My Mission to Russia and Other Diplomatic Memoirs. L., 1923. Vol.2. P.86.

144 Golder F. War, Revolution and Peace in Russia: The Passages of Frank Golder, 1914-1927. Stanford, 1992. P.46.

145 Бабичев П.С. Корреспонденция крестьянина П.С. Бабичева //1917 год в деревне: Воспоминания крестьян. М., 1967. С.35.

146 Казаков А.Н. Воспоминания крестьянина А.Н. Казакова //Там же. С.130.

147 Анатомия революции. С.173.

148 Figes O., Kolonitskii B. Interpreting the Russian Revolution. P.74-96.

149 См. сноску №7, а также: Солоневич И.Л. Народная монархия. Минск, 1998. C.173, 487.

150 Нечаева М.Ю. Дела о самозванцах XX в. как источник по истории Русской Православной Церкви //Ежегодная богословская конференция… С.387-393.

151 Шестаков А.В. Очерки по сельскому хозяйству и крестьянскому движению в годы войны и перед октябрем 1917 г. Л., 1927.

152 Анфимов А.М. Российская деревня в годы Первой мировой войны (1914 - февраль 1917 г.). М., 1962. С.83, 362; Зырянов П.Н. Крестьянская община Европейской России. С.141, табл.10; Кирьянов Ю.И. Крестьянство Екатеринославской губернии в годы Первой мировой войны. С.34; Крастынь Я. Революционная борьба крестьян в годы империалистической войны. С.46, 48, 77, 86.

153 Сафонов А.А. Крестьянские волнения в Тамбовской губернии весной-осенью 1917 г. в связи с политикой Временного правительства //Крестьяне и власть. С.67; Седов А.В. Социально-политический аспект крестьянского движения 1917 года //Социально-политическое и правовое положение крестьянства в дореволюционной России. Воронеж, 1983. С.260.

154 Кирьянов Ю.И. Численность правых партий в России в 1914-1917 гг. //Россия и Первая мировая война. С.224. Степанов С.А. Черная сотня в России (1905-1914 гг.). М., 1992. С.244.

155 Крастынь Я. Революционная борьба крестьян…

156 Беркевич А.Б. Крестьянство и всеобщая мобилизация в июле 1914 г. //Исторические записки. Т.23. М., 1947. С.3-43.

157 Поршнева О.С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат... С.110, 112-113; См. реплики И.В. Алексеевой, В.П. Булдакова, Ю.И. Кирьянова. Россия и Первая мировая война: Материалы международного научного коллоквиума /Отв. ред. Н.Н. Смирнов. СПб., 1999. С.242, 244.

158 Вронский О.Г. Крестьянство и власть (1900-1923 гг.). Тула, 1993. С.16.

159 Яшвиль Л.В. Воспоминания о Симбирске. 1905-1906. Киев, 1906. С.25.

160 Миронов Б.Н. Историк и социология. Л., 1984. С.23; Яхшиян О.Ю. Собственность в менталитете русских крестьян. (Попытка конкретно-исторической реконструкции на основе материалов исследований русского обычного права, литературных описаний деревенской жизни второй половины XIX - первой четверти XX вв. и крестьянских писем 1920-х гг.) //Менталитет и аграрное развитие России. С.102.

161 Семенов С.Т. Двадцать пять лет в деревне. С.37.

163 Писарев С.Н. Учреждение по принятию и направлению прошений и жалоб, приносимых на Высочайшее Имя. 1810-1910 гг. Исторический очерк. СПб., 1909. С.43-44; Литвак Б.Г. Опыт статистического изучения крестьянского движения в России XIX в. М., 1967. С.9, 13.

164 Казинцева Л.В. Особенности политической жизни крестьянства //Крестьяне и власть: Тезисы докладов и сообщений научной конференции 7-8 апреля 1995 г. Тамбов, 1995. С.65-66.

165 Кахк Ю.Ю., Лиги Х.М. О связи между антифеодальными выступлениями крестьян и их положением //История СССР. 1976. №2. С.92.

166 Бокарев Ю.П. Бунт и смирение (крестьянский менталитет и его роль в крестьянских движениях) //Менталитет и аграрное развитие России. С.167-172; Бокарев Ю.П. «Умом Россию не понять» (поведение крестьян в революционную эпоху) //Революция и человек: социально-психологический аспект. М., 1996. С.81-84.

167 См.: Липинский Л.П. Классовая борьба в Белорусской деревней 1907-1914. Минск, 1981. С.9.

168 Вронский О.Г. Государственная власть России и крестьянская община... С.22.

169 Плеханов Г.В. История русской общественной мысли //Соч. М.-Л., 1925. Т.XX. С.112-113.

170 Буховец О.Г. Социальные конфликты и крестьянская ментальность в Российской империи начала XX в. М., 1996. С.69, 144-145.

171 См. напр.: Маслов П. Аграрный вопрос в России: Кризис крестьянского хозяйства и крестьянское движение. Т.II. СПб., 1908. С.176, 181.

172 Буховец О.Г. Социальные конфликты и крестьянская ментальность... С.137-138. Точка зрения самого О.Г. Буховца отражена на стр.69, 70. Она более оптимистична.

173 Литвак Б.Г. Очерки источниковедения массовой документации XIX - начала XX в. М., 1979. С.266-267.

174 Буховец О.Г. Социальные конфликты и крестьянская ментальность... С.70.

175 Дубровский С.М. Крестьянское движение в революции 1905-1907 гг. М., 1956. С.103.

176 Становление российского парламентаризма начала XX в. /Ред. Н.Б. Селунская. М., 1996. С.157.

177 Вронский О.Г. Крестьянство и власть. С.104-105.

178 Данилов В.П., Данилова Л.В. Крестьянская ментальность и община. С.33-34.

179 Бухараев В.М., Люкшин Д.И. Российская смута начала XX века как общинная революция //Историческая наука в меняющемся мире. С.156-157; Герасименко Г.А. Влияние столыпинской реформы на обострение классовой борьбы в деревне //Социально-экономическое положение и классовая борьба в поволжской деревне в период капитализма: Межвуз. сб. науч. статей. Куйбышев, 1988. С.99; Коновалов И.А. Очерки современной деревни. С.28-66; Риттих А.А. Зависимость крестьян от общины и мира. СПб., 1903. С.33-35; Чернышев И.В. Община после 9 ноября 1906 г.: По анкете Вольного Экономического Общества: В 2-х ч. Пг., 1917. Ч.I. С.49. Записки крестьянина Шелонника хорошо показывают разнородные мнения крестьян по поводу отрубного землевладения. Шелонник, крестьянин. Из записок крест-на //Жизнь для всех. 1912. №8. С.1126-1231. См. также воспоминания крестьянина-отрубника, С.Т.Семенова: Семенов С.Т. Двадцать пять лет в деревне. С.267-367.

180 Известны случаи, когда общества при переделе на новые участки включали в разверстку земли крестьян, уже укрепленные в личную собственность: ЦГИА СПб., ф.258, оп.23, д.198.

181 По подсчетам Б.Н.Миронова, в великороссийских губерниях к 1917 г. на традиционном общинном праве продолжали жить две трети русских крестьян, из них половина оставалась верна общинным традициям из принципа, вторая из-за нерешительности; остальные вышли на отруба. Миронов Б.Н. Социальная история России… Т.I. С.483.

182 С 1906 по 1910 гг. - 6275 выступлений, 1911 г. - 4567, 1912 г. - 1810, 1913 г. - 647, 1914 г. - 6. Дубровский С.М. Крестьянское движение в годы столыпинщины //На аграрном фронте. 1925. №1. С.101. А.Н. Анфимов по материалам департамента полиции насчитал в 1914 г. 104 выступления. Анфимов А.М. Российская деревня в годы Первой мировой войны… С.82. Прим.1.

183 Кабытов П.С. Формирование антивоенных настроений в российской деревне в период Первой мировой войны (1914 - февраль 1917 г.) //Социально-экономическое положение и классовая борьба в поволжской деревне в период капитализма. С.115.

184 ЦГИА СПб., ф.981, оп.3, д.45, л.2-2об. См. также: РГИА, ф.1412, оп.242, д.151, л.2-3; ЦГИА СПб., ф.493, оп.1, д.1784, л.4-5.

185 РГИА, ф.1291, оп.121, 1915 г., д.76, л.2-2об., 6-6об.

186 Анфимов А.М. Российская деревня в годы Первой мировой войны… С.334-335; Крастынь Я. Революционная борьба крестьян в годы империалистической войны… С.65.

187 РГИА, ф.1291, оп.51, 1915 г., д.151, л.1-4, 6.

188 Там же, л.33-33об.

189 Там же, л.12-20об.

190 Там же, л.26-26об.

191 Там же, л.27-43.

192 Бухараев В.М., Люкшин Д.И. Российская смута начала XX века как общинная революция. С.154-157. О.Г. Вронский считает термин публицистичным и неустойчивым, хотя соглашается с его содержанием. Вронский О.Г. Государственная власть России и крестьянская община. С.16-17.

193 Булдаков В.П. Война империй и кризис имперства: к социокультурному переосмыслению //Россия и Первая мировая война. С.414-415; Бухараев В.М., Люкшин Д.И. Крестьяне России в 1917 году. Пиррова победа «общинной революции» //1917 год в судьбах России и мира. Октябрьская революция… С.131-142; Данилов В.П. Аграрные реформы и аграрная революция в России //Великий незнакомец. С.319; Кабытов П.С., Козлов В.А., Литвак Б.Г. Русское крестьянство: этапы духовного освобождения. С.90.

194 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 26. С. 330.

195 Полянский В. Деревня во время войны //Орловские епархиальные ведомости. 7.09.1914. №36. Отд. неоф. С.931-934.

196 Наумов В.М. Мои воспоминания. Б.м., 1975. С.8. Прибавим точку зрения С.А. Дедюлина, которая относится к 1902 г.: «Крестьяне воинскою повинностью не тяготятся. Они несут ее сознательно, как долг пред Царем и Отечеством…» Дедюлин С.А. Крестьянское самоуправление в связи с дворянским вопросом. С.21.

197 Толстой А.Н. Хождение по мукам. Сестры //Собр. соч. в 10 тт. Т.5. М., 1983. С.121, 124.

198 См. напр.: Добровольцы: Рассказы. М., 2001. С.4-18, 42-61.

199 ЦГИА СПб., ф.258, оп.22, д.1184.

200 РГИА, ф.1278, оп.5, д.1194, л.17-17об.

201 Сенявская Е.С. Психология войны в XX веке: исторический опыт России. М., 1999. С.195, 198.

202 Ян Х.Ф. Русские рабочие, патриотизм и Первая мировая война //Рабочие и интеллигенция России в эпоху реформ и революций. 1861 - февраль 1917 г. /Отв. ред. С.И. Потолов. СПб., 1997. С.393; Там же. С.457. См. также: Поршнева О.С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат России… С.104-105.

203 Семенов С.Т. Двадцать пять лет в деревне. С.167-174.

204 Война и Костромская деревня (по данным анкеты статистического исследования). Кострома, 1915.

205 Аналогичная терминология использовалась в отчетах военной цензуры. См.: Дьячков В.Л., Протасов Л.Г. Великая война и общественное сознание: превратности индокринации и восприятия //Россия и Первая мировая война. С.63; Поршнева О.С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат России… С.126, 238.

206 Война и Костромская деревня… С.67-69.

207 РГИА, ф.1291, оп.54, 1915 г., д.19.

208 Общее положение о крестьянах. 19 февраля 1861 г. Разд.II, гл.II, отд.I, §51, пункт 2 //ПСЗ-II. 1861 г., №36657, с.148. См. также: Астырев Н.М. В волостных писарях. С.257-272.

209 РГИА, ф.1291, оп.54, 1915 г., д.19, л.13-13об.

210 Поршнева О.С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат России… С.108-109. См. также: Иванцова Н.Ф. Западносибирское крестьянство в 1917 - первой половине 1918 г. С.105.

211 Федорченко С.З. Народ на войне: Фронтовые записи. Киев, 1917. С.139.

212 Рабочие и интеллигенция России в эпоху реформ и революций. С.418.

213 Иванцова Н.Ф. Западно-сибирское крестьянство в 1917 - первой половине 1918 г. С.105. II Курганский крестьянский съезд 24 апреля 1917 г. высказался за войну до победного конца без аннексий и контрибуций. Первый Курганский Крестьянский Съезд 8-9 апреля 1917 года. Курган, 1917. С.15-16.

214 Подробнее см.: Тутолмин С.Н. Первая мировая война в крестьянских жалобах и прошениях. 1914-1917 гг. //Нестор: Ежеквартальный журнал истории и культуры России и Восточной Европы. Человек и война. №6 /Ред. С.В. Яров и В.И. Мусаев. - СПб., 2003. С.380-401.

Итак, я начинаю записывать свои воспоминания. Со мной часто случаются такие интересные вещи, и потом я так много чего замечаю и думаю, что, если эти листочки попадут когда-нибудь моим внукам или правнукам, право, они не проскучают, читая их.

Прежде всего скажу, кто я и что я.

Мне девять лет и зовут меня Марусей, но называют просто Мусей, a двоюродный брат, Володя, почему-то Муркой. Ведь мальчики всегда что-то не по-людски делают! Красотой я не отличаюсь… Зато мамочка моя прехорошенькая! Положим, это не совсем все равно, но все-таки приятно, что в семье есть кто-нибудь, кем можно похвастаться. A уж мамочкой своей смело могу гордиться: красавица она настоящая и совсем, совсем молоденькая! Ее все извозчики за барышню принимают, когда мы с ней идем по улице: «Пожалуйте, барышни, лихо прокачу»! Да и не одни извозчики, a все решительно не могут надивиться, как у такой молоденькой, хорошенькой мамочки такая большая толстенькая дочь, так как тумбочка я порядочная.

Папа и мама всегда повторяют мне, что я дурнушка; но от этого читателям еще ясно не станет, какова я, потому что и дурнышки бывают разные. Сейчас объясню поподробнее. Волосы у меня черные, вьющиеся, довольно короткие, которые приводят в настоящее отчаяние мою бедную мамочку: как их ни причеши - через полчаса торчат во все стороны («как у индейского царя», говорит Володя). Глаза у меня тоже совершенно черные, и папа называет их «тараканчиками». Нос у меня немного кверху, и противный Володька уверяет, что через него видно все, что я думаю. Конечно, это глупости, и говорит он это только, чтобы дразнить меня, но какое счастье, что на самом деле так быть не может! Ведь это было бы ужасно, если бы старшие иной раз увидали, о чем я думаю! Вообще моему бедному носу не везет: мамин брат, дядя Коля, тот всегда притискивает мне нос большим пальцем, приговаривая: «дзинь-дзинь!» и уверяет, что фасон - чудный для пуговки электрического звонка. Лицо у меня круглое, беленькое, и щеки всегда розовые; но дядя Коля и тут нашел к чему придраться и говорит, что оно точно циркулем обведено. По-моему - неправда: лицо как лицо. Да кроме того, разве это плохо, если обведено, как циркулем? значит аккуратное, не кривое - косое какое-нибудь.

Много бедной мамочке труда стоит заниматься со мной; очень мне ее жаль, но что же делать, когда, как нарочно, во время урока мне все что-то постороннее в голову лезет, и никак я не могу думать о том, что мне объясняют. Одни задачи у нас идут довольно благополучно, и даже мамочка меня хвалит, a уж она даром никогда этого не сделает.

Кто знает, быть может из меня когда-нибудь выйдет знаменитая женщина-математик. То-то публика тогда наперерыв кинется читать мои воспоминания! Но когда это будет? А теперь надо еще уроки на завтра учить.

Перечитала с самого начала все написанное. Какое счастье, что мамочка не видела этих строк! Не говорю уж про кляксы, но ошибки такие, что я некоторые слова сама еле разобрала… Стоит ли писать дальше? Пожалуй, мое потомство ничего не разберет?.. Впрочем, если только это попадет в печать, то в канцелярии, или в редакции (как оно там называется?), вероятно, раньше все ошибки поправят. Вон какая масса книг печатается, a ведь ошибок никогда там не бывает; не может быть, чтобы все писатели были уж так хорошо грамотны! Выдумать рассказ не трудно, но чтобы никто, никто решительно из сочинителей никогда не ошибался в букве «ять» и в окончании «ешь» и «ишь» никогда не поверю!

Кроме меня, детей у нас нет в доме. Это ужасно! Уж как я прошу у мамочки сестру - нет, так и не могу допроситься! И главное, им же самим хуже: если б я была не одна, я бы гораздо меньше им надоедала, a так мне скучно; великое, подумаешь, удовольствие сидеть с француженкой и разговаривать! Да и придира она: что я ни скажу, непременно поправит, все не так, все не по её; мудрит только; a кто ее знает, сама-то она верно ли еще говорит? Была бы сестра, совсем другое дело; мы бы вместе играли, бегали; даже учиться было бы веселей, a то одна да одна!

Папа и мама с утра уехали на похороны одного знакомого старичка-генерала, a потому уроков у меня не было. Mademoiselle рада радешенька, и сейчас же заперлась в своей комнате, уткнувши нос в какую-то книжку. Она всегда так делает, когда мамы дома нет. Я со скуки пошла разыскивать свою куклу Зину, которая давно уже, бедняжка, не одетая и не кормленная, сидит в своем кресле в детской за шкафом; a около неё на кроватке лежит маленькая Лили. Взглянула я на них, и совестно мне стало. Мне все почему-то кажется, что куклы все понимают, они не могут говорить, не могут двигаться сами, но я убеждена, что и они чувствуют все, и грустят, и радуются. Вот и теперь мне показалось, что Зина с таким укором взглянула на меня! Я вообще ее меньше люблю, чем хорошенькую белокурую Лили, я хотя и стараюсь этого не показывать: если поцелую одну, то и другую; если же Лили и перепадает иногда лишний поцелуй, то где-нибудь в другой комнате, когда я убеждена, что Зина не может видеть. Я вообще больше люблю кукол с мягким туловищем, набитым опилками, и с фарфоровыми головами, с ними играть удобнее. Была у меня одна такая, ее Тамарой звали, она у меня очень часто хворала, так я всегда после болезни делала в ней где-нибудь дырочку и высыпала из неё немного опилок; она, конечно, от этого худела; ну, тогда я начинала ее лечить, везла куда-нибудь за границу или в Крым; там она поправлялась и возвращалась сильно пополневши. Для этого я всыпала ей прежние опилки, a иногда еще и песку добавляла; выходило очень натурально. Один только раз я перестаралась и пересыпала песку, так что кожа не выдержала и лопнула; пришлось на это место заплатку нашивать.

Я думаю что наши мамы для того и дарят нам кукол, чтобы мы с детства приучались быть добрыми, заботливыми матерями. Мне очень стыдно, и это даже, вероятно, грешно, но мне кажется, что я буду очень плохая мать и жена. Маленькие дети: это так скучно, так пищит, так надоедает, a если они молчат, как мои куклы, то ведь тогда так легко забыть про них, уйти в гости, a они останутся дома голодными.

Вообще, что за охота выходить замуж? Что такое мужья? ведь вот все эти противные мальчишки, как Саша Соколов, Петя Угрюмов, Коля Стрепетов, да и все другие Володины товарищи, - ведь вот за кого мне, например, придется выходить замуж. Сохрани Бог! Ни за что, ни за что замуж не пойду!!!

В три часа наши вернулись с похорон и с ними один папин сослуживец, Леонид Георгиевич. За обедом мама говорила, что старичка похоронили в церкви под плитой, что это стоило две тысячи рублей, но зато это чудно. Я совсем этого не поняла, но не хотела при чужом спрашивать. Зачем хоронить человека под плитой, когда можно его зарыть в землю? Да и для чего там плита? Кто на ней готовит? Я понимаю, если бы еще там приготовляли пищу для святых, то была бы честь лежать под ней, но, во-первых, их нет на земле; a во-вторых, они бы и не ели ничего… Разве вот для священников варят?… Тогда, должно быть, только для холостых, потому что когда мы раз были у отца Ивана и там обедали, ему не из церкви приносили, a сама матушка в кухню ходила. И как это я никогда в церквах плит не замечала? Странно ужасно! Спрошу маму.

Уж очень много уроков мамочка задает; особенно досаждают мне французские диктовки. Прежде m-lle начала было мне их делать, но, кажется, она и сама не много лучше меня знает, потому что диктовки мои она всегда поправляла по книге, a однажды я ее спросила, как писать слово mИchant, так она сказала, что через «ai»; мамочка это услышала и после того сама стала со мной заниматься.

О жизни Веры Новицкой известно совсем немногое, даже годы рождения и смерти утрачены. Урожденная Шильдер-Шульднер, Вера Сергеевна жила в Петербурге в пору цветения последних дурманных цветов символизма, но это влияние обошло её стороной. В то время она писала ясные, чистые и на первый взгляд безыскусные книжки, прежде всего , Мусе, сперва девятилетней, затем взрослеющей. После «Хорошо жить на свете!» следовали «Веселые будни», «Безмятежные годы», «Первые грезы». Мир, созданный писательницей для своей маленькой героини, напоминает эдакий детский сад в райском уголке Северо-Восточного Сомерсета – городке Бате на реке Эйвон, где сплетала безобидные интриги своих воспитательных романов. Есть тут папочка и мамочка, месье и мадам Рутыгины, прогулки с друзьями, батистовые платьица, пение хором по вечерам. Довольно пресно, по-вашему? «Но зато как тут красиво, какой чудесный лес!»

Вера Новицкая закончила женскую гимназию в Санкт-Петербурге (1890), вышла замуж за Махцевича. Подозревают, что это был Александр Владимирович Махцевич, выпускник Виленского пехотного училища, уездный исправник Режицкого уездного полицейского управления (1901-03), полицмейстер города Двинска (1903-05). В 1905-07 гг. В.С. Махцевич проживала в Петербурге на ул. Бассейной. «По все видимости жила без мужа, так как его в адресной книге нет. При этом Вера Сергеевна значится женой коллежского советника».

Вера Новицкая прекрасно знала, о ком и для кого пишет. В 1908 году она стала учительницей в городе Лида Виленской губернии. А когда в том же году скончалась основательница и начальница лидской женской гимназии Мария Константиновна Новицкая, Вера Сергеевна унаследовала и её должность, и её мужа Федора Людвиговича, так же приняв его фамилию. На следующий год после начала Первой мировой войны город Лиду захватили германцы, затем прибрали к рукам поляки. Вера Новицкая исчезла в водовороте истории. Но не бесследно. Остался наивный и уютный детский мир веселых будней, безмятежных лет и первых грез, где так хорошо жить и где «мамочка копошится в соседней комнате, а на столе такой аппетитный крендель лежит и несколько поздравительных карточек: от тетушки Лидушки, от дяди Коли, от Володи и даже от Леонида Георгиевича».

26 ноября 1908 г. в возрасте 43 лет Мария Константиновна Новицкая (мать Веры) в девичестве Снитко скончалась «от разрыва сердца».

В ноябре 1909 г. Вера Сергеевна Махцевич становится Новицкой. Вместе с супругом она завершает дело начатое Марией Константиновной: в Лиде появляется полноценное среднее учебное заведение. 21 июня 1910 г. Император Николай II дал разрешение на преобразование лидского частного 7-классного учебного заведения в частную женскую гимназию, кстати, одновременно с прогимназиями Гречаниновой в Вильно и Рейман в Минске.

В продолжение 1912-14 гг. Вера Сергеевна под фамилией Новицкая издала в Санкт-Петербурге и Москве еще 5 книг для девочек: «Заветные уголки» (1911), «Безмятежные годы» (1912), «Басурманка» (1914), «Наташа Славина» (1914) и «Галя» (1914). Две из них - в весьма солидных издательствах Вольфа и Сытина. В эти годы она была начальницей лидской женской частной гимназии и полагаю, никто не станет сомневаться, что эти 5 произведений написаны в Лиде.

Лидская женская гимназия действовала до 1918 г. Вряд ли Новицкие покинули Лиду и эвакуировались в сентябре 1915 г. вглубь России. Двухэтажное здание гимназии, жилой дом, приличный участок, ученицы, немецкие корни Веры Сергеевны, должны были перевесить страхи перед кайзеровскими войсками. Вместе с тем, ни одного подтверждающего документа или воспоминания не сохранилось. Пересмотрел еще раз все немецкие фотографии и открытки 1915-18 гг, здание гимназии в поле зрения немецкого объектива не попало ни разу. Странно. В 1921 г в здании женской гимназии была открыта польская государственная гимназия, из чего следует, что Новицких в Лиде уже не было. Судьбы их не известны, оба исчезли в водовороте военных противостояний.

Вера Сергеевна Новицкая

Безмятежные годы

Веселые будни

Молебен. – Японка

Ну, теперь я совсем настоящая гимназистка, даже и платье на мне форменное! То есть не то, чтобы уж очень форменное, потому на нем есть и складочки, и оборочки, передник тоже с крылышками и кружевом обшит, но все же платье на мне коричневое, а передник черный. Мне даже кажется, будто я немножко выросла, но это, быть может, только так кажется, потому что все-таки я самая маленькая в нашем классе. Как это приятно сказать – наш класс, наша гимназия!

Мундир свой я надела первый раз на молебен, а – представьте себе! – были же такие чудачки, которые в пестрых платьях явились. Вот охота!

Как только мы пришли, сама начальница забрала всех нас, новеньких, и повела в зал на молебен. Жарко было страшно. Две или три девочки из старших классов хлопнулись в обморок, но, говорят, это ничего, всегда так бывает.

Кончили мы молиться, подошла к нам девица в синем платье и повела по лестнице на самый верх, потому что малыши-приготовишки, мы, шестой и пятый классы – все в верхнем коридоре. Оказалось, это и есть наша классная дама, она сейчас же представилась нам.

Ужасно миленькая: небольшого роста, но толстушка порядочная, личико круглое-круглое, как дядя Коля говорит, «циркулем обведенное», глаза большие, карие, веселые и блестят, точно мокрые вишни. Носуля у нее совсем коротенький, верхняя губа тоже. Засмеется – точно ей все лицо веревочкой кверху подтянут! А зубы большие, белые, тоже как у инспектора, намин-даль похожи. Сама живая, веселая, так и крутится. Дуся!

Вот стала она нас по скамейкам рассаживать.

Я еще за молебном заметила одну ужасно миленькую девочку, в темно-синем платье, с двумя длинными светлыми косами. Мы с ней рядом стояли, а потом, пока шли наверх, и побеседовать немного успели. Зовут ее Юля Бек.

Мне очень хотелось сесть с ней на одну скамейку, да не тут-то было – она высокого роста, и ее на третью загнали, а меня посадили на первую, но не совсем вперед, а во второй колонне от учительского стола. Место-то чудесное, ворчать нечего, но если бы вы только знали, кого со мной посадили!

Ее я тоже раньше заметила, и мудрено проглядеть. Смотрю: японка, ну, право японка! И фасон лица такой, и глаза немного кверху. Фу! Правда, она довольно беленькая, и у нее дивная толстая каштановая коса ниже пояса – но все ж она японка. И вдруг именно меня с ней сажают! Я чуть не заплакала со злости.

Ничего не поделаешь, сидим рядом, но я нарочно с ней ни слова, будто ее и не существует. Вот еще, может, ее дядя или братья русских убивали, а я с ней разговаривать стану! И зачем ее только в нашу гимназию приняли?

Отвернулась. А все-таки интересно. Стала я сперва так вкось на нее поглядывать, а потом не выдержала, повернулась совсем: ведь вместе сидеть будем, поневоле придется в конце концов познакомиться.

Пока я обо всем этом раздумывала, классная дама ходила от одной скамейки к другой и у каждой девочки спрашивала, как зовут, фамилию и кто такая, православная или нет. Добралась и до нас. Я сказала. Потом японку спрашивает:

– Как ваша фамилия?

– Снежина.

– Вы православная?

Вот тебе и фунт!.. То есть pardon, я хотела сказать. Вот так штука, вот тебе и «японка»!

Я ужасно обрадовалась, что ошиблась, теперь можно будет подружиться с ней. Сейчас, конечно, и разговорились. А ведь она совсем миленькая, особенно когда говорит или улыбается, так потешно рот бантиком складывает, и веселая, хохотушка – так и заливается.

В этот день нас недолго в гимназии продержали, велели только записать, какие книги и тетради купить надо, а потом распустили по домам.

Мы, сколько могли, поболтали с Любой, но в какие-нибудь полчаса много ли успеешь? Ничего, мы свое наверстаем, потому ведь я ой-ой как люблю поговорить, да и «японка» моя, видно, по этой части тоже не промах.

После обеда мы с мамочкой отправились за всем нужным. Купили книги, тетради, и ранец – это было самое интересное! Мамочка хотела сумку; но тут я и руками и ногами замахала. Подумайте только: если купить сумку, то ее за мной горничная будет носить, – ужасно нужно! – тогда как ранец я сама на плечи нацеплю. И всякий издали увидит, что гимназистка идет!

Купили мы еще целую массу белой бумаги для обертки тетрадей, клякспапиру и ленточек. Конечно, клякспапир не обыкновенный, розовый, как во всякой тетради даром дают, – фи! Нет, у меня они двух цветов: чудесные светло-сиреневые, и к ним пунцовые ленточки, а другие светло-желтые с нежно-голубыми лентами. Разве плохой вкус? Совсем bon genre, даже мамуся одобрила.

Мой милейший двоюродный братец Володя смеется, конечно, говорит «бабство». Да что с мальчишки взять? – Пусть болтает! А все-таки красиво, и во всем классе таких тетрадей точно больше ни у кого не будет. Только бы клякс слишком много не насаживать, это уж вовсе не bon genre выйдет.

Наши учительницы

Ну, теперь я, кажется, всякий уголок и закоулочек у нас в гимназии знаю, все облетела и высмотрела.

В самом низу один только первый, выпускной класс, квартира начальницы, докторская, дамская и еще какая-то большая-большая комната с желтыми шкафами и столами, а на них все хитрые машины стоят; написано «физический кабинет», но кто его знает, что там делают. В среднем этаже второй, третий и четвертый классы, а на самом верху остальные. Во всех трех этажах есть коридор и зала, и оба верхних как две капли воды друг на друга похожи, только в средней зале есть образ «Благословения детей», потому что там всякое утро общая молитва бывает.

Нам, малышам, бегать вниз только до начала уроков позволяют, а потом ни-ни.

Класс у нас большой, светлый, веселенький. Уроков каждый день пять полагается, только в субботу четыре.

Вот одна за другой стали учительницы являться.

Русская – тот же самый милый толстый Барбос, который экзаменовал меня, настоящее его имя – Ольга Викторовна.

Француженка – тоже та самая, что меня на экзамене спрашивала, только теперь лицо у нее не такое смуглое, как тогда. Зовут ее Надежда Аркадьевна, и она русская француженка, не французская.

Девочки ее не любят, говорят «цыганка», а мне она нравится, хотя правда – некрасивая: глаза у нее черные и точно вон выскочить собираются, а прическа – как большое-большое гнездо. Все-таки она славная.

Попинька же у нас премиленький, настоящий душка; некрасивый и тоже желтоватый, но веселый, ласковый, постоянно шутит и нас иначе как «кралечками» да «красавицами» не называет. Евгения Васильевна (это нашу классную даму так зовут) говорила, кажется, что он академик, но, конечно, это вздор или я что-нибудь не разобрала, или она напутала. Первый раз слышу!..

То есть, понятно, не про академию, это я давным-давно знаю, да и дядя Коля мой – академик; но то совсем другое, он офицер, – так ему и полагается значок, шпоры и аксельбанты носить, но чтобы наш милый поп-батенька нарядился!..

Конечно, ерунда.

Ну и немка у нас! Откуда только такую откопали? Уж кого-кого, а ее точно циркулем не обводили – ни дать ни взять две дощечки в синее платье нарядились! И всю ее точно из треугольников сложили: локти углом, подбородок углом, нос углом. Глаза карие и ужасно блестящие, щеки – будто вдавленные, но розовые, а сама такая длинная, что хочется ее взять да посередине узлом завязать.

Зовут это сокровище мадемуазель Линде. Видно, злющая-презлющая, настоящая шипуля. А начнет по-русски говорить, все смеются: где только «л» попадется, она непременно мягкий знак поставит: «палька», «слюшайте». Ведь надо ж выдумать!

А я-то чуть не на первом же уроке отличилась!

Повесили нам на доску картину, а там нарисована девочка на стуле, и волосы у нее размалеваны – как раз как пестрые кошки бывают. Стала мадемуазель Линде вопросы задавать, а девочки отвечать должны. Уж и отвечают они – одно горе! На весь класс, кроме нас с Любой, всего пять-шесть есть, которые хоть что-нибудь маракуют. Вот немка и спрашивает одну девочку, Сахарову:

– Was für Haare hat das Mädchen?

Та стоит, рот разинув, ничего не понимает, а я Любе потихоньку и говорю:

Правда ведь пестрые! Сахарова, умница дорогая, возьми да и повтори:

Кто сообразил, понятно, так и покатился, мне тоже страшно смешно было, только я очень испугалась: ну, думаю, съест меня сейчас немка! Закусила я губу, сделала «святые глаза» и сижу тише воды ниже травы. Классная дама, кажется, видела, что это я шепнула, но она только собрала свою носулю на веревочку и хохочет-заливается.

Немка посмотрела-посмотрела – и ничего. Сказала только Сахаровой:

– Какие глюпости!

А потом объявила:

– Das Mädchen hat blondes Haar.

Хорошо, что сказала, иначе я бы до этого никогда не додумалась!