За почти 400 лет существования этого титула его носили совершенно разные люди - от авантюристов и либералов до тиранов и консерваторов.
Рюриковичи
На протяжении многих лет Россия (от Рюрика до Путина) много раз меняла государственный строй. Сначала правители носили княжеский титул. Когда после периода политической раздробленности вокруг Москвы сложилось новое Русское государство, владельцы Кремля задумались о том, чтобы принять царское звание.
Осуществлено это было при Иване Грозном (1547-1584). Этот решился венчаться на царство. И решение сие было не случайно. Так московский монарх подчеркивал, что он - правопреемник Именно они даровали России православие. В XVI веке Византии уже не существовало (она пала под натиском Османов), поэтому Иван Грозный справедливо полагал, что его поступок будет иметь серьезное символическое значение.
Такие исторические лица, как этот царь, оказали большое влияние на развитие всей страны. Кроме того, что Иван Грозный сменил титул, он также захватил Казанское и Астраханское ханства, начав русскую экспансию на Восток.
Сын Ивана Федор (1584-1598) отличался слабым характером и здоровьем. Тем не менее при нем государство продолжало развиваться. Было учреждено патриаршество. Правители всегда много внимания уделяли вопросу престолонаследия. На этот раз он встал особенно остро. У Федора не было детей. Когда он скончался, династия Рюриковичей на Московском престоле пресеклась.
Смутное время
После смерти Федора к власти пришел Борис Годунов (1598-1605) - его шурин. Он не принадлежал к царствующей фамилии, и многие считали его узурпатором. При нем из-за природных катаклизмов начался колоссальный голод. Цари и президенты России всегда пытались сохранить спокойствие в провинциях. Из-за напряженной обстановки Годунову этого сделать не удалось. В стране прошло несколько крестьянских восстаний.
Кроме того, авантюрист Гришка Отрепьев назвал себя одним из сыновей Ивана Грозного и начал военный поход на Москву. Ему действительно удалось захватить столицу и стать царем. Борис Годунов до этого момента не дожил - он скончался от осложнений со здоровьем. Его сын Федор II был схвачен соратниками Лжедмитрия и убит.
Самозванец правил всего год, после чего был свергнут в ходе московского восстания, вдохновителями которого стали недовольные русские бояре, которым не нравилось, что Лжедмитрий окружил себя поляками-католиками. решила передать корону Василию Шуйскому (1606-1610). В Смутные времена часто менялись правители России.
Князья, цари и президенты России должны были тщательно охранять свою власть. Шуйский ее не удержал и был свергнут польскими интервентами.
Первые Романовы
Когда в 1613 году Москва была освобождена от иноземных захватчиков, встал вопрос о том, кого сделать государем. В этом тексте представлены все цари России по порядку (с портретами). Теперь пришло время рассказать о восхождении на престол династии Романовых.
Первый государь из этого рода - Михаил (1613-1645) - был совсем юношей, когда его посадили править огромной страной. Его главной целью стала борьба с Польшей за захваченные ею в ходе Смуты земли.
Таковы были биографии правителей и даты правления до середины XVII века. После Михаила правил его сын Алексей (1645-1676). Он присоединил к России левобережную Украину и Киев. Так, спустя несколько столетий раздробленности и литовского владычества братские народы, наконец, стали жить в одной стране.
У Алексея было много сыновей. Старший из них, Федор III (1676-1682), скончался в юном возрасте. После него настало одновременное царствование двух детей - Ивана и Петра.
Петр Великий
Иван Алексеевич был неспособен управлять страной. Поэтому в 1689 году началось единоличное царствование Петра Великого. Он полностью перестроил страну на европейский манер. Россия - от Рюрика до Путина (в хронологическом порядке рассмотрим всех правителей) - знает мало примеров настолько насыщенной переменами эпохи.
Появилась новая армия и флот. Для этого Петр начал войну против Швеции. 21 год длилась Северная война. В ходе нее шведская армия была разбита, а королевство согласилось уступить свои южные прибалтийские земли. В этом регионе в 1703 году был основан Санкт-Петербург - новая столица России. Успехи Петра заставили его задуматься о смене титула. В 1721 году он стал императором. Впрочем, эта перемена не отменила царского титула - в обыденной речи монархов продолжали звать царями.
Эпоха дворцовых переворотов
За смертью Петра последовал длительный период неустойчивости власти. Монархи сменяли друг друга с завидной регулярностью, чему способствовали Во главе этих перемен, как правило, стояла гвардия или определенные царедворцы. В эту эпоху правила Екатерина I (1725-1727), Петр II (1727-1730), Анна Иоанновна (1730-1740), Иван VI (1740-1741), Елизавета Петровна (1741-1761) и Петр III (1761-1762).
Последний из них был немцем по происхождению. При предшественнице Петра III Елизавете Россия вела победоносную войну против Пруссии. Новый монарх отказался от всех завоеваний, вернул королю Берлин и заключил мирный договор. Этим поступком он подписал себе смертный приговор. Гвардия организовала очередной дворцовый переворот, после которого на троне оказалась супруга Петра Екатерина II.
Екатерина II и Павел I
Екатерина II (1762-1796) обладала глубоким государственным умом. На престоле она начала вести политику просвещенного абсолютизма. Императрица организовала работу знаменитой уложенной комиссии, целью которой было подготовить всесторонний проект реформ в России. Также она написала Наказ. Этот документ содержал множество соображений о необходимых для страны преобразованиях. Реформы были свернуты, когда в 1770-е годы в Поволжье вспыхнуло крестьянское восстание под руководством Пугачева.
Все цари и президенты России (в хронологическом порядке мы перечислили всех царственных особ) заботились о том, чтобы страна достойно выглядела на внешней арене. Не была исключением Она провела несколько успешных военных кампаний против Турции. В итоге к России был присоединен Крым и другие важные причерноморские регионы. В конце царствования Екатерины произошло три раздела Польши. Так Российская империя получила важные приобретения на западе.
После смерти великой императрицы к власти пришел ее сын Павел I (1796-1801). Этот склочный человек не нравился многим в петербургской элите.
Первая половина XIX века
В 1801 году произошел очередной и последний дворцовый переворот. Группа заговорщиков расправилась с Павлом. На троне оказался его сын Александр I (1801-1825). Его правление пришлось на Отечественную войну и вторжение Наполеона. Правители российского государства уже два столетия не сталкивались со столь серьезной вражеской интервенцией. Несмотря на захват Москвы, Бонапарт был разгромлен. Александр стал самым популярным и известным монархом Старого Света. Его также звали «освободителем Европы».
Внутри своей страны Александр в молодости старался претворять в жизнь либеральные реформы. Исторические лица часто меняют свою политику с возрастом. Вот и Александр вскоре отказался от своих идей. Он скончался в Таганроге в 1825 году при таинственных обстоятельствах.
В начале правления его брата Николая I (1825-1855) произошло восстание декабристов. Из-за этого на протяжении тридцати лет в стране торжествовали консервативные порядки.
Вторая половина XIX века
Здесь представлены все цари России по порядку, с портретами. Далее речь пойдет о главном реформаторе отечественной государственности - Александре II (1855-1881). Он стал инициатором манифеста об освобождении крестьян. Уничтожение крепостничества позволило развиться российскому рынку и капитализму. В стране начался экономический рост. Реформы также затронули судебную власть, местное самоуправление, административную и призывную системы. Монарх пытался поднять страну на ноги и усвоить те уроки, которые ему преподнесла проигранная начатая при Николае I.
Но радикалам было мало реформ Александра. Террористы несколько раз покушались на его жизнь. В 1881 году они добились успеха. Александр II погиб от взрыва бомбы. Новость стала шоком для всего мира.
Из-за случившегося сын погибшего монарха Александр III (1881-1894) навсегда стал жестким реакционером и консерватором. Но больше всего он известен как миротворец. Во время его правления Россия не провела ни одной войны.
Последний царь
В 1894 году Александр III скончался. Власть перешла в руки Николая II (1894-1917) - его сына и последнего русского монарха. К тому времени старый мировой порядок с абсолютной властью королей и царей уже изжил себя. Россия - от Рюрика до Путина - знала немало потрясений, но именно при Николае их произошло как никогда много.
В 1904-1905 гг. страна пережила унизительную войну с Японией. За ней последовала первая революция. Хотя волнения были подавлены, царю пришлось пойти на уступки общественному мнению. Он согласился учредить конституционную монархию и парламент.
Цари и президенты России во все времена сталкивались с определенной оппозицией внутри государства. Теперь люди могли избирать депутатов, которые выражали эти настроения.
В 1914 году началась Первая мировая война. Никто тогда не подозревал, что она окончится падением сразу нескольких империей, в том числе и Российской. В 1917 году вспыхнула Февральская революция, и последнему царю пришлось отречься от престола. Николай II вместе со своей семьей был расстрелян большевиками в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге.
Описание истории в учебниках и многомиллионных тиражах художественных произведений в последние десятилетия подвергается, мягко говоря, сомнению. Огромное значение в изучении давних времен имеют правители России в хронологическом порядке. Интересующиеся родной историей люди начинают понимать, что, на самом деле, её настоящей, написанной на бумаге не существует, есть версии, из которых каждый выбирает свою, отвечающую его представлениям. История из учебников годится только на роль точки отсчета.
Правители Руси в период наивысшего подъема Древнего государства
Многое из того, что известно об истории Руси – России, почерпнуто из «списков» летописей, оригиналы которых не сохранились. Кроме этого даже копии часто противоречат сами себе и элементарной логике событий. Часто историки вынуждают принимать только свое мнение и утверждают его единственно верным.
Первыми легендарными правителями Руси, которых относят ко времени 2,5 тыс. лет до н.э., были братья Словен и Рус . Ведут свой род они от сына Ноя Яфета (отсюда же Вандал, Ободрит и др.). Народ Руса – русичи, русы, народ Словена – словены, славяне. На оз. Ильмень братья построили города Словенск и Руса (в настоящее время Старая Руса). На месте сгоревшего Словенска позже построен Великий Новгород.
Известны потомки Словена – Буривой и Гостомысл – сын Буривого, то ли посадник, то ли старшина Новгорода, который потеряв в боях всех своих сыновей, призвал на Русь из родственного племени русь (конкретно с острова Рюген) своего внука Рюрика.
Далее идут версии, прописанные немецкими «историографами» (Байер, Миллер, Шлетцер) на русской службе. В немецкой историографии Руси поражает, что её писали люди, не знавшие русского языка, традиций и верований. Которые cобирали и переписывали летописи, не сохраняя, а часто намеренно уничтожая, подгоняя факты под какую-то уже готовую версию. Интересно, что российские историографы на протяжении нескольких сотен лет вместо опровержения немецкой версии истории всячески подгоняли под нее новые факты и исследования.
Правители Руси по исторической традиции:
1. Рюрик (862 – 879) – призван дедом для наведения порядка и прекращения междоусобиц между славянскими и фино-угорскими племенами на территории современных Ленинградской и Новгородской областей. Основал или восстановил г. Ладога (Старая Ладога). Правил в Новгороде. После Новгородского восстания 864 года под руководством воеводы Вадима Храброго объединил под своим началом северо-западную Русь.
По легенде отправил (или они сами ушли) дружинников Аскольда и Дира водным путем воевать в Константинополь. Они по дороге захватили Киев.
Как умер родоначальник династии Рюриковичей точно неизвестно.
2. Олег Вещий (879 – 912) – родственник или преемник Рюрика, оставшийся во главе новгородского государства то ли в качестве опекуна сына Рюрика – Игоря, то ли на правах правомочного князя.
В 882 году идет на Киев. По дороге мирным путем присоединяет к княжеству множество родоплеменных славянских земель вдоль Днепра, в том числе земли Смоленских кривичей. В Киеве убивает Аскольда и Дира, делает Киев столицей.
В 907 году проводит победоносную войну с Византией – подписан выгодный для Руси торговый договор. Прибивает свой щит на ворота Царьграда. Совершает множество удачных и не очень военных походов (в том числе защищая интересы Хазарского каганата), став создателем государства Киевская Русь. По легенде умирает от укуса змеи.
3. Игорь (912 – 945) – борется за единство государства, постоянно усмиряя и присоединяя окружающие киевские земли, славянские племена. Воюет с 920 года с печенегами. Совершает два похода на Царьград: в 941 году - неудачный, в 944 - с заключением на более благоприятных для Руси условиях договора, чем у Олега. Погибает от руки древлян, отправившись за повторной данью.
4. Ольга (945 – после 959) – регент при трехлетнем Святославе. Дата рождения и происхождение точно не установлены - не то незнатная варяжка, не то дочь Олега. Жестоко и изощренно отомстила древлянам за убийство мужа. Четко установила размеры дани. Разделила Русь на управляемые тиунами части. Ввела систему погостов – мест торговли и обмена. Строила крепости и города. В 955 году приняла крещение в Константинополе.
Время ее правления характеризуется миром с окружающими странами и развитием государства во всех отношениях. Первая русская святая. Умерла в 969 году.
5. Святослав Игоревич (959 – март 972) – дата начала правления относительна – страной управляла до своей смерти мать, сам же Святослав предпочитал воевать и в Киеве бывал редко и не долго. Даже первый набег печенегов и осаду Киева встречала Ольга.
Святослав разгромил в результате двух походов Хазарский каганат, которому Русь долгое время платила дань своими воинами. Покорил и обложил данью Волжскую Булгарию. Поддерживая древние традиции и в согласии с дружиной, презирал христиан, мусульман и иудеев. Покорил Тьмутаракань и сделал вятичей данниками. В период с 967 по 969 годы успешно воевал в Болгарии по договору с Византийской империей. В 969 году распределил Русь между сыновьями на уделы: Ярополку - Киев, Олегу - древлянские земли, Владимиру (побочному сыну от ключницы) - Новгород. Сам же отправился в новую столицу своего государства – Переяславец на Дунае. В 970 - 971 годах воюет с Византийской империей с переменным успехом. Убит печенегами, подкупленными Царьградом, по дороге в Киев, так как стал слишком сильным противником для Византии.
6. Ярополк Святославич (972 – 11.06.978) – пытался установить взаимоотношения со Священной Римской империей и Папой. Поддерживал христиан в Киеве. Чеканил собственную монету.
В 978 году разбил печенегов. С 977 года, по наущению бояр, начал междоусобную войну с братьями. Олег погиб затоптанный лошадьми во время осады крепости, Владимир сбежал «за море» и вернулся с наемным войском. В результате войны Ярополк, приглашенный на переговоры, убит, и Владимир занял великокняжеское место.
7. Владимир Святославич (11.06.978 – 15.07.1015) – проводил попытки реформирования славянского ведического культа, применяя человеческие жертвы. Отвоевал у поляков Червенскую Русь и Перемышль. Покорил ятвягов, чем открыл путь для Руси к Балтийскому морю. Обложил данью вятичей и родимичей, объединив при этом Новгородские и Киевские земли. Заключил выгодный мир с Волжской Булгарией.
Захватил в 988 году Корсунь в Крыму и угрожал пойти на Константинополь, если в жены не получит сестру императора Византии. Получив жену, там же в Корсуни крестился и начал «огнем и мечом» насаждать христианство на Руси. Во время насильственной христианизации страна обезлюдела – из 12 миллионов осталось 3. Только Ростово – Суздальская земля смогла избежать насильственной христианизации.
Много внимания уделял признанию Киевской Руси на Западе. Построил несколько крепостей для обороны княжества от половцев. С военными походами доходил до Северного Кавказа.
8. Святополк Владимирович (1015 – 1016, 1018 – 1019) – пользуясь поддержкой народа и бояр, занял киевский престол. В скором времени погибают три брата – Борис, Глеб, Святослав. Открытую борьбу за великокняжеский престол начинает вести родной брат, новгородский князь Ярослав. После поражения от Ярослава Святополк бежит к тестю, королю Польши Болеславу I Храброму. В 1018 году с польскими войсками разбивает Ярослава. Поляки, начавшие грабить Киев, вызывают народное возмущение, и Святополк вынужден их разогнать, оставшись без войск.
Вернувшийся с новыми войсками Ярослав без труда берет Киев. Святополк с помощью печенегов пытается вернуть себе власть, но безуспешно. Умирает, решив уйти к печенегам.
За приписанные ему убийства братьев прозван Окаянным.
9. Ярослав Мудрый (1016 – 1018, 1019 – 20.02.1054) – впервые обосновался в Киеве во время войны с братом Святополком. Поддержку получил от новгородцев, а кроме них имел наемное войско.
Начало второго периода правления ознаменовалось княжескими усобицами с братом Мстиславом, разбившим войска Ярослава и захватившим левобережье Днепра с Черниговом. Между братьями был заключен мир, они ходили в совместные походы на ясов и на поляков, но великий князь Ярослав до смерти брата пребывал в Новгороде, а не в стольном Киеве.
В 1030 году разгромил чудь и заложил г. Юрьев. Сразу после смерти Мстислава, опасаясь конкуренции, заключает в тюрьму своего последнего брата Судислава и переезжает в Киев.
В 1036 году разбивает печенегов, освобождая Русь от набегов. В последующие годы совершает походы на ятвягов, Литву и Мазовию. В 1043 - 1046 годах воюет с византийской империей из-за убийства знатного русского в Константинополе. Разрывает союз с Польшей и выдает за французского короля дочь Анну.
Основывает монастыри и строит храмы, в т.ч. Софийский собор, возводит каменные стены Киеву. По приказу Ярослава переводят и переписывают множество книг. Открывает первую школу для детей священников и сельских старост в Новгороде. При нем появляется первый митрополит русского происхождения – Илларион.
Издает Церковный устав и первый известный свод законов Руси «Русскую правду».
10. Изяслав Ярославич (20.02.1054 – 14.09.1068, 2.05.1069 – март 1073, 15 .06.1077 – 3.10.1078) – не любимый киевлянами князь, вынужденный периодически прятаться за пределами княжества. Совместно с братьями создает свод законов «Правда Ярославичей». Первое правление характеризуется совместным принятием решений всеми братьями Ярославичами – Триумвират.
В 1055 году братья разбивают торков под Переяславлем и устанавливают границы с Землей половецкой. Изяслав оказывает помощь Византии в Армении, захватывает земли балтского народа - голядь. В 1067 году в результате войны с Полоцким княжеством обманом захватывает в плен князя Всеслава Чародея.
В 1068 году Изяслав отказывается вооружить киевлян против половцев, за что его изгоняют из Киева. Возвращается с польскими войсками.
В 1073 году в результате заговора, составленного младшими братьями, оставляет Киев и долго скитается по Европе в поисках союзников. Престол возвращает после того, как умирает Святослав Ярославович.
Погиб в битве с племянниками под Черниговом.
11. Всеслав Брячиславич (14.09.1068 – апрель 1069) – полоцкий князь, выпущенный из под ареста киевлянами, восставшими против Изяслава и возведенный на великокняжеский престол. Покинул Киев, когда Изяслав приближался с поляками. Княжил в Полоцке еще более 30 лет, не прекращая борьбу с Ярославичами.
12.Святослав Ярославич (22.03.1073 – 27.12.1076) – пришел к власти в Киеве в результате заговора против старшего брата, при поддержке киевлян. Много внимания и средств уделял на поддержание духовенства и церкви. Умер в результате хирургической операции.
13.Всеволод Ярославич (1.01.1077 – июль 1077, октябрь 1078 – 13.04.1093) – первый период закончился добровольной передачей власти брату Изяславу. Второй раз занял великокняжеское место после гибели последнего в междоусобной войне.
Практически весь период правления отмечалась ожесточенная междоусобная борьба, особенно с Полоцким княжеством. Отличился в этой междоусобице Владимир Мономах – сын Всеволода, который с помощью половцев провел несколько опустошительных походов на полоцкие земли.
Всеволодом и Мономахом проведены походы на вятичей и половцев.
Всеволод выдал дочь Евпраксию за императора Римской империи. Освященный церковью брак закончился скандалом и обвинением императора в проведении сатанинских ритуалов.
14. Святополк Изяславич (24.04.1093 – 16.04.1113) – первым делом, вступив на престол, арестовал половецких послов, развязав войну. В результате вместе с В. Мономахом разбит половцами на Стугне и Желани, сожжен Торческ и разграблены три основных киевских монастыря.
Княжеские междоусобицы не прекратил состоявшийся в 1097 году съезд князей в Любече, закрепивший владения за ответвлениями княжеских династий. Святополк Изяславич остался великим князем и владетелем Киева и Турова. Сразу после съезда оклеветал В. Мономаха и других князей. Они ответили осадой Киева, закончившейся перемирием.
В 1100 году на съезде князей в Уветчицах Святополк получил Волынь.
В 1104 году Святополком организован поход на минского князя Глеба.
В 1103 – 1111 годах коалиция князей во главе со Святополком и Владимиром Мономахом с успехом провела войну против половцев.
Смерть Святополка сопровождалась восстанием в Киеве против ближайших к нему бояр и ростовщиков.
15. Владимир Мономах (20.04.1113 – 19.05.1125) – приглашен на княжение во время восстания в Киеве против администрации Святополка. Создал вошедший в «Русскую правду» «Устав о резах», который облегчал положение должников при полном сохранении феодальных отношений.
Не обошлось начало правления без междоусобиц: претендовавшего на киевский престол Ярослава Святополчича пришлось изгнать из Волыни. Период правления Мономаха стал последним периодом усиления великокняжеской власти в Киеве. Вместе с сыновьями великий князь владел 75 % территории летописной Руси.
Для укрепления государства Мономах часто использовал династические браки и свой авторитет военачальника – победителя половцев. Во время его правления сыновья победили чудь, разгромили волжских булгар.
В 1116 – 1119 годах Владимир Всеволодович успешно воевал с Византией. В результате войны, как откупное, получил от императора титул «царь всея Руси», скипетр, державу, царский венец (шапка Мономаха). По итогам переговоров, Мономах выдал свою внучку за императора.
16. Мстислав Великий (20.05.1125 – 15.04.1132) – первоначально владел только Киевской землей, но признавался старшим среди князей. Постепенно стал контролировать через династические браки и сыновей города Новгород, Чернигов, Курск, Муром, Рязань, Смоленск и Туров.
В 1129 году разграбил Полоцкие земли. В 1131 году лишил уделов и изгнал полоцких князей во главе с сыном Всеслава Чародея - Давыдом.
В период с 1130 по 1132 годы совершил несколько походов с переменным успехом на прибалтийские племена, в том числе на чудь и Литву.
Государство Мстислава – последнее неформальное объединение княжеств Киевской Руси. Он контролировал все крупные города, весь путь «из варяг в греки», накопленная военная сила дала ему право называться в летописях Великим.
Правители Древнерусского государства в период раздробленности и упадка Киева
Князья на Киевском престоле в этот период сменяются часто и правят недолго, в большинстве своем ничем замечательным себя не проявляя:
1. Ярополк Владимирович (17.04.1132 – 18.02.1139) – князь переяславский призван на правление киевлянами, но первое же его решение о передаче Переяславля Изяславу Мстиславичу, правившему до этого в Полоцке, вызвало возмущение среди киевлян и изгнание Ярополка. В этом же году киевляне призвали Ярополка повторно, но Полоцк, в который вернулась династия Всеслава Чародея, отложился от Киевской Руси.
В начавшейся междоусобной борьбе между различными ветвями Рюриковичей великий князь не смог проявить твердости и к моменту своей смерти потерял контроль, кроме Полоцка, над Новгородом и Черниговом. Номинально ему подчинялась только Ростово – Суздальская земля.
2. Вячеслав Владимирович (22.02 – 4.03.1139, апрель 1151 – 6.02.1154) – первый, полуторанедельный период правления закончился свержением с престола Всеволодом Ольговичем, черниговским князем.
Во второй период был только официальной вывеской, настоящая власть принадлежала Изяславу Мстиславичу.
3. Всеволод Ольгович (5 .03.1139 – 1.08.1146) – черниговский князь, силой сместил с трона Вячеслава Владимировича, прервав правление в Киеве Мономашичей. Не был любим киевлянами. Весь период правления искусно лавировал между Мстиславовичами и Мономашичами. Постоянно воевал с последними, старался не подпускать к великокняжеской власти собственных родичей.
4. Игорь Ольгович (1 – 13.08.1146) – получил Киев по завещанию брата, что возмутило жителей города. Горожане призвали на престол из Переславля Изяслава Мстиславича. После битвы между претендентами Игорь был посажен в поруб, где тяжело заболел. Выпущенный оттуда, постригся в монахи, но в 1147 году по подозрению в заговоре против Изяслава казнен мстительными киевлянами только потому, что Ольгович.
5. Изяслав Мстиславич (13.08.1146 – 23.08.1149, 1151 – 13.11.1154) – в первый период напрямую кроме Киева, правил Переяславлем, Туровом, Волынью. В междоусобной борьбе с Юрием Долгоруким и его союзниками пользовался поддержкой новгородцев, смолян и рязанцев. Часто привлекал в свои ряды союзных половцев, венгров, чехов, поляков.
За попытку избрания русского митрополита без одобрения патриарха из Константинополя отлучен от церкви.
Имел поддержку киевлян в борьбе с суздальскими князьями.
6. Юрий Долгорукий (28.08.1149 – лето 1150, лето 1150 – нач. 1151, 20.03.1155 – 15.05.1157) – суздальский князь, сын В. Мономаха. Три раза садился на великокняжеский престол. Первые два раза изгнан из Киева Изяславом и киевлянами. В своей борьбе за права Мономашичей опирался на поддержку новгород – северского князя Святослава (брата казненного в Киеве Игоря), галичан и половцев. Решающей в борьбе с Изяславом стала битва на Руте в 1151 году. Проиграв которую, Юрий по одиночке лишился и всех своих союзников на юге.
Третий раз подчинил Киев после того, как Изяслав и его соправитель Вячеслав умерли. В 1157 году совершил неудачный поход на Волынь, где обосновались сыновья Изяслава.
Предположительно, отравлен киевлянами.
На юге смог закрепиться в обособившемся от Киева Переяславльском княжестве только один сын Юрия Долгорукого - Глеб.
7. Ростислав Мстиславич (1154 – 1155, 12.04.1159 – 8.02.1161, март 1161 – 14.03.1167) – в течение 40 лет смоленский князь. Основал Великое княжество Смоленское. Первый раз занял киевский престол по приглашению Вячеслава Владимировича, призвавшего его в соправители, но вскоре умершего. Ростислав Мстиславич был вынужден выступить навстречу Юрию Долгорукому. Встретившись с дядей, смоленский князь уступил Киев старшему родственнику.
Второй и третий сроки правления в Киеве разделило нападение Изяслава Давыдовича с половцами, вынудившее Ростислава Мстиславовича прятаться в Белгороде, ожидая союзников.
Правление отличалось спокойствием, незначительностью междоусобиц и мирным решением конфликтов. Всячески пресекались попытки половцев нарушить спокойствие на Руси.
При помощи династического брака присоединил Витебск к Смоленскому княжеству.
8. Изяслав Давыдович (зима 1155, 19.05.1157 – декабрь 1158, 12.02 – 6.03.1161) – первый раз великим князем стал, разбив войска Ростислава Мстиславича, но вынужден был уступить престол Юрию Долгорукому.
Второй раз занял престол после смерти Долгорукого, но был разбит под Киевом волынским и галичским князьями за отказ выдать претендента на галицкий престол.
Третий раз захватил Киев, но был разбит союзниками Ростислава Мстиславича.
9. Мстислав Изяславич (22.12.1158 – весна 1159, 19.05.1167 – 12.03.1169, февраль – 13.04.1170) – первый раз стал киевским князем, изгнав Изяслава Давыдовича, но уступил великое княжение Ростиславу Мстиславичу, как старшему в роду.
Второй раз на правление призван киевлянами после смерти Ростислава Мстиславича. Не смог удержать правление против армии Андрея Боголюбского.
Третий раз обосновался в Киеве без боя, используя любовь к себе киевлян и изгнав Глеба Юрьевича, которого посадил в Киеве Андрей Боголюбский. Однако, покинутый союзниками, вынужден был вернуться на Волынь.
Прославился победой над половцами во главе коалиционных войск в 1168 году.
Считается последним великим киевским князем, обладавшим реальной властью над Русью.
С возвышением Владимиро – Суздальского княжества Киев все больше становится обычным удельным, хотя и сохраняет название «великого». Проблемы, скорее всего, нужно искать в том, что и как делали правители России, в хронологическом порядке наследования ими власти. Десятилетия междоусобиц принесли плоды – княжество ослабло и потеряло свое значение для Руси. Княжение в Киеве , чем главным. Часто киевских князей назначал или менял великий князь из Владимира.
О судьбе вечевого колокола сложено много легенд. В его судьбе кроме явно вымышленного, фантазийного или сильно переосмысленного с течением веков, много и реального, исторически оправданного. В1478 году, желая лишить Новгород самостоятельности и стремясь присоединить его огромные владения к Москве, Иван III с войском подошел к Господину Великому Новгороду и осадил его. При этом московский князь со всей строгостью поставил вопрос о вечевом строе: “вечю колоколу… не быти, посаднику не быти, а государство все нам держати”…И если “черные люди” встали на защиту вечевого строя, то бояре стремились “жалобниками” прийти к царю. Как писал Н.М.Карамзин: “Бояре не стояли ни за вечевой колокол, ни за посадника, но стояли за свои вотчины”.
События этого времени в летописях описаны буквально по дням.
14 декабря, как сообщает Софийская вторая летопись, “новгородские послы учали бити челом, а вечей колокол отложили, чтобы государь сердце сложил и нелюбия отдал, и вывода бы не ученил, и во вотчины бы их в земли и в воды не всупился и в животы их”.
Летописец указывает и ту цену, которую запросили новгородские бояре за отказ от вечевого колокола - неприкосновенность вотчин, отказ от “вывода” из новгородской земли, освобождение от пограничной службы.
10 января 1478 года, приняв это “жалование” Иван III потребовал освобождения новгородцами Ярославова Двора, на котором находилось вече и вечевые учреждения.
18 января верхи били челом о службе московскому государю, и документ, подтверждающий это, принимается уже не на вече, а на совете господ, на Владычном дворе. Летописец замечает: “По той бо день веча не бысть в Новгороде”.
“Марта 5 на Москву прииде князь велики… А после себя повелел князь велики из Новгорода и колокол их вечной привезти на Москву, и привезен бысть и вознесли его на колокольницу на площади с прочими колоколы звонити”.
Но с таким решением судьбы самого вольного колокола Руси народная молва не хотела соглашаться. И родилась легенда (вернее множество легенд) о том, что вечник новгородский, отправленный в Москву, туда, вопреки государевой воле, так и не явился - разбился на кручах валдайских и дал жизнь знаменитым колокольчикам Валдая, которым с момента их чудесного рождения суждено вечно скитаться по долгим российским дорогам, петь о вольности, то, тревожа души людей, то, утешая, и ждать, когда настанет время вернуться им в Новгород (а они вернуться только тогда, когда не Руси наступит воля), чтобы вновь слиться воедино, в вечевой колокол. Тогда и поплывет над Россией вольный звон, и кончатся все неустройства наши и неурядицы.
Какой он легендарный вечевой колокол?
Миниатюра Лицевого летописного свода. ХVI век
На миниатюре из Лицевого летописного свода изображен связанный веревками (как узник) вечевой колокол, погруженный на сани и подготовленный к отправке в Москву. А выше - панорама Новгорода с Софийским собором и Софийской звонницей, колокола которой осенены главой с крестом. Рядом изображена звонница с единственным колоколом - вечевым Софийским, над которым нет креста, так как он был гражданским, светским, а не церковным. На миниатюре изображены два вечевых колокола. И в этом нет ничего странного, ведь в Новгороде существовали два веча: на Ярославовом дворище и на Софийской стороне.
На другом изображении из Древнего летописца Лицевого летописного свода можно видеть одновременный созыв двух вечевых собраний, на каждом из которых звучит свой вечевой колокол. При всей условности рисунка все же видна особенность звона в качающийся, очапной колокол. Оба вечевых новгородских колокола были качающимися.
В принципе, мало что внешне отличало эти два колокола. Правда, дворищенский колокол был, видимо, более ранним и наиболее популярным - летописные известия о нем встречаются постоянно с XII по XV в. и значительно чаще, чем о Софийском.
Исследователи XIX века называли вечевой колокол “корсунским вечником”, подчеркивая тем самым не только то, что он был отлит европейским мастером, но и то, что приемы звона были теми же что и в Европе. Да и сама традиция использования наряду с церковными гражданских колоколов - европейская. Постепенно она ослабевала на Руси в связи с уничтожением системы вечевого управления, усилением единой централизованной государственной власти и особой роли в ней православной церкви, но главное в связи с развитием собственного своеобразного взгляда на природу колокола.
Звон в вечевой колокол производился с земли, что было очень удобно во время вечевого собрания.
Подниматься на звонницу не было необходимости, достаточно было дергать за веревку, одним концом опущенную почти до земли, другим привязанную к рычагу, вмонтированному в балку, которая, приходя в движение раскачивала колокол.
Звон “по старине” в вечевой колокол на Ярославовом дворе можно видеть и на миниатюре Голицинского тома Лицевого летописного свода.
Этот-то вечник, видимо, и был отправлен в Москву, но “в плен московский на позорище” не пошел, как говорит легенда, но, добравшись до пределов Новгородской земли, выбрал горочку покруче (а самые крутые они на Валдае), покатился под нее и, ударившись о камни, убился насмерть, крикнув умирая: “Воля!”. А кому-то послышалось, что он “Валда” кричал. Валдою (Валдаем) и стали звать те горочки, о которые убилась последняя русская вольность. Ударились осколки вечника о землю и превратились в маленькие колокольчики. Ямщики, случившиеся на дороге, быстро расхватали их, и весть о вольности разнесли по всему миру.
Брал каждый из них колокольчиков помногу. И сколько взял, столько и подвешивал в упряжи. С тех пор считается ненормальным если в упряжи звучит один колокольчик (валдайские колокольчики по одиночке не звучат, звучат только в наборе). В этом великий урок соборности и единению: мы ничто по одному, какими бы ни были гордыми, богатыми, властными - стоит подняться на жизненную “гору” тот час же “скатят”, как вечевой колокол, вниз. В России можно выжить только в единении…
Легенд о вечевом колоколе много, но летописи говорят о том, что колокол на Валдае не разбивался, а благополучно добрался до Москвы, был вознесен на колокольню, “с прочими колоколы звонити”, т.е., забыв о гордости, стал петь в один голос с другими русскими колоколами.
Однако единого взгляда на то, как сложилась его дальнейшая (московская) судьба тоже нет. Разные исследователи приводят разные версии.
Н.М.Карамзин в “Истории государства Российского” говорит о том, что в Москве Новгородский вечевой колокол повесили на колокольне Успенского собора.
Исследователь новгородской старины А.А.Навроцкий сообщает, что колокол висел в кремле, в настенном шатре, справа от Спасских ворот. Сюда входили русские цари после коронования показаться народу, собравшемуся на Красной площади. В 1583 году колокол был перелит и сделан московским набатным или всполошным. В 1681 году испугав неожиданным полуночным звоном царя Федора Алексеевича, был сослан в Николаевский Корельский монастырь в 34-х верстах от Архангельска.
М. И. Полянский, занимавшийся историей вечевого колокола в начале XX века, утверждал, что этот колокол два столетия служил всполошным в Московском Кремле у Спасских ворот. В 1713 году во время пожара он разбился.
Петр I, учитывая его большую историческую ценность, велел собрать осколки колокола и отлить его заново по старой форме, и хранить в Московской Большой казне (Оружейной палате), где колокол находится до сих пор. Имеется в виду колокол И. Моторина 1714г. весом в 108 пудов. Полянский приводит надпись, сделанную на нем в XVIII веке: “1714 года июля в 30 день вылит, сей набатный колокол из старого набатного же колокола, который разбило Кремля города ко Спасским воротам…”. Речи о вечевом колоколе нет, таких размеров вечевой колокол вряд ли мог быть, такой формы и декора точно быть у него не могло (а речь шла о точном повторении разбившегося колокола)…
Правда, в 1917 году на запрос Новгородской городской управы относительно судьбы вечевого колокола и возможности его возвращения в Новгород, московское археологическое общество отвечало, что колокол перелит в XVIII веке и хранится в Оружейной палате, имея в виду колокол И. Моторина.
М. И. Пыляев в “Старых годах”, рассказывая о судьбе этого колокола, добавляет, что во время бунта 1771 года, бунтовщики звонили в него, созывая на Красную площадь народ, за что Екатерина II повелела снять с него язык. Через 32 года Александр I вернул язык на место.
В 1812 году Колокол в числе главных реликвий был вывезен из Москвы, а по возвращении навечно поставлен в Оружейной палате.
Одно из народных преданий говорит о том, что вечевой колокол был брошен в реку Тверцу, на берегу которой в Млевско-Троицком монастыре была похоронена легендарная защитница вечевого Новгорода Марфа Борецкая.
В разнообразии представлений о вечевом колоколе и его роли в жизни не только новгородцев, но и россиян, говорит о том, что Крушение Новгорода, как ни одно другое событие русской истории XV века, породило огромное множество откликов и глубоких раздумий.
ВЕЧЕВОЙ КОЛОКОЛ НОВГОРОДА.
(Легенды и Реальность)
Все, что связано с Новгородской вечевой республикой, «Вече», «Вечевым» колоколом до сих пор будоражит воображение и обрастает легендами. Цель представленного материала попытаться воссоздать картины исторического вымысла и исторических реалий. Материалы публикуются с соблюдением всех правил публикации исторических документов, с исключением твердых знаков в правописании слов и изменением их окончаний (не затрагивая цитируемых текстов).
ВЕЧЕВОЙ КОЛОКОЛ.
В ряду исторических имен и исторических реликвий, которые оставила потомству история Русской земли, на долю двух из них, далеко не крупных, как имени, так и реликвии, бесспорно, выпала довольно крупная известность.
Кто незнает того имени и той реликвии, которые я разумею? – Имя это – Марфа Борецкая, вдова одного из бывших новгородских посадников, известная более под именем Марфы-посадницы, а реликвия – вечевой колокол.
Какие же были особенные причины, вследствие которых на этих двух, далеко не крупных, исторических величинах отразилось, почти одинаково и нераздельно, историческое бессмертие? Почему эти величины так ярко врезались в общую нашу память?
События, с которыми связаны эти исторические величины, принадлежат к ХV-му столетию, очень отдаленному от нас и далеко не яркому в истории Русской земли. Все это столетие было довольно бесцветное, без исторических рельефов, за которые легко зацепляется человеческая память и несет их с собою к бессмертию; ХIV-е столетие дало нам более выдающееся исторические рельефы; ХVI-е тоже, и даже очень яркие. В ХIV-м столетии ярко выступают такие историческая события, как Куликовская битва, нашествие Тохтамыша, Тамерлана. В ХVI-м столетии рельефно выделяются на общем фоне истории Русской земли: покорение Астраханского царства, взятие Казани – этих последующих свидетелей господства над Русскою землею татарского ига, появление на Русской земле типографского станка, легендарное покорение Сибирского царства такими же легендарными историческими деятелями (Ермак, Кольцо).
Ничего подобного, по-видимому, не представляет ХV-й век, столь громкий в истории всего мира (мученичество Гуса, сожжение Иоанны д"Арк, начало печатного дела, открытие Америки, морской путь Васко-де-Гамы; а сколько ярких имен!). В истории Русской земли этот век – полная бесцветность.
Но из этой бесцветности ярко выступает одно только событие – покорение Новгорода, и в фокусе этого события стоят, как яркие точки, те две исторические величины, которые я назвал выше. Едва ли кто станет оспаривать, что эти две, сравнительно мелкие, даже ничтожные, величины в воображении нашем заслоняют собою такую, бесспорно, очень крупную в истории Русской земли величину, как московский великий князь Иван Васильевич III, покоритель Новгорода, выдвинувший на высоту исторического бессмертия и эту самую Марфу, и этот ничтожный колокол, который бы ныне казался жалким в любом русском селе.
Но все же для нас до сих пор остается неясною причина этой яркости. В чем она? Она в нашем воображении, в наших исторических рефлексах. Но почему воображение наше не останавливается над покорением Пскова? Ведь судьба его была не менее трагична, как и судьба Господина Великого Новгорода. Разве не глубоко-трогателен этот плач летописца о гибели своего города? – «О славнейший граде Пскове Великий Почто убо сетуеши и плачеши? И отвеща прекрасный град Псков: како ми не сетовати, како ми не плакати и не скорбети своего опустения? Прилетел бо на мя многокрыльный орел, исполнь крылее львовых ногтей и взят от мене три кедра Ливанова – и красоту мою, и богачество, и чада моя восхити, Богу попустившу за грехи наша, и землю пусту сотвориша, и град наш разориша, и люди моя плениша. и торжища моя раскопаша, а иныя торжища коневым калом заметаша, а отец и братию нашу разведоша, где не бывали отцы и деды и прадеды наша, и тамо отцы и братию нашу и други наша заведоша, и матери и сестры наша в поругание даша. А иные во граде мнози постригахуся в чернцы, а жены в черницы, и в монастыри поидоша, не хотяще в полон пойти от своего града во иные грады» (Псков, лет[опись] I, 287).
И, между тем, этот трагический момент остается в тумане, а такой же момент в жизни Новгорода влечет к себе и наше воображение, и наши симпатии.
Почему именно над последним останавливается воображение художника, и карандаш его рисует эту седую Марфу, жалкую старуху, и этот жалкий колокол, везомый на дровнях? Почему кисть художника не воспроизводит сурового образа самого триумфатора, в победном шествии которого, в хвосте этого торжественного шествия, волокли и эту седую старуху, и этот опальный колокол, превращенный в позорное сиденье московского возницы?
Я не ошибусь, мне кажется, если позволю себе утверждать, что в ранней юности все мы плакали и над участью этой бедной старухи, и этого опозоренного колокола, а если не плакали, то глубоко сочувствовали, все таки, им.
Кто в свое время не читал «Марфы-посадницы» Карамзина? – Вот где, по нашему мнению, источник популярности и несчастной посадницы, и колокола – «вечного колокола», как его называет летописец.
Бесспорно, в обширных, монументальных познаниях в истории Русской земли и ее исторически-бытового колорита никто не посмеет отказать Карамзину. Кто вынес из мрака архивов на свет божий все наше историческое прошлое, кто десятки лет имел своими собеседниками вылинявшие от времени листы летописей и архивные свитки, тот не мог не проникнуться духом той отдаленной жизни и не впитать в себя ее живую, для нас мертвую, речь.
И, между тем, он заставляет Марфу-посадницу говорить такое ораторское слово:
«Скоро ударит последит час нашей вольности, и вечевый колокол, древний глас ее, падет с башни Ярославовой и навсегда умолкнет!.. Тогда, тогда мы позавидуем счастью народов которые никогда не знали свободы. Ее грозная тень будет являться нам подобно мертвецу бледному, и терзать сердце наше бесполезным раскаянием!.. Но знай, о Новгород! что с утратою вольности иссохнет и самый источник твоего богатства: она оживляет трудолюбие, изощряет серпы и златит нивы; она привлекает иностранцев в наши стены с сокровищами торговли; она же окрыляет суда новгородские, когда они с богатым грузом по волнам несутся... Бедность, бедность накажет недостойных граждан, не умевших сохранить наследие отцов своих! Померкнет слава твоя, град Великий, опустеют многолюдные концы твои; широкие улицы зарастут травою, и великолепие твое, исчезнув навеки, будет баснею народов. Напрасно любопытный странник среди печальных развалин захочет искать того места, где собиралось вече, где стоял дом Ярославов и мраморный образ Вадима: никто ему не укажет их. Он задумается горестно и скажет только: здесь был Новгород»!..
В другом месте, во время похорон новгородцев, павших в Шелонской битве, Карамзин влагает в уста Марфы-посадницы такую витиеватую речь:
«Честь и слава храбрым! стыд и поношение робким! Здесь лежат знаменитые витязи; совершились их подвиги; они успокоились в могиле и ничем уже не должны отечеству, но отечество должно им вечною благодарностью. О воины новгородские! кто из вас не позавидует сему жребию? Храбрые и малодушные умирают; блажен, о ком жалеют верные сограждане и чьею смертию они гордятся! Взгляните на сего старца, родителя Михайлова: согбенный летами и болезнями, бесчадный при конце жизни, он благодарит небо, ибо Новгород погребает великого сына его. Взгляните на сию вдовицу юную: брачное пение соединилось для нее с гимнами смерти; но она тверда и великодушна, ибо ее супруг умер за отечество... Народ! есть ли Всевышнему угодно сохранить бытие твое; есть ли грозная туча рассеется над нами и солнце озарит еще торжество свободы в Новгороде, то сие место да будет для тебя священно! Жены знаменитые да украшают его цветами, как я теперь украшаю ими могилу любезнейшего из сынов моих... (Марфа рассыпает цветы)... и витязя храброго, некогда врага Борецких; но тень его примирилась со мною: мы оба любили отечество!.. Старцы, мужи и юноши да славят здесь кончину героев и да клянут память изменника Димитрия»!..
Как ни сентиментально все это и как ни фальшиво, в смысле колорита времени, в которое совершалось описываемое, однако, быть может, вследствие этого именно, и речи Марфы-посадницы, отдающие романтизмом, и трагическая судьба вечевого колокола неизгладимо врезывались в душу юных читателей, и оттого Марфа-посадница и вечевой колокол сделались, можно сказать, достоянием общественных симпатий более, быть может, чем исторические события и лица гораздо высшего разряда.
Я считаю лишним вызывать в памяти читателя все перипетии трагической борьбы Новгорода за свою автономию. Я напомню только исход этой борьбы.
Конечная цель желаний великого князя Ивана Васильевича III, «собирателя Русской земли», была – уничтожение последних остатков местных автономий, которые в то время держались еще в Новгороде и Пскове. И он ловко повел это дело. Воспользовавшись личной враждой двух знатных новгородцев. Захара Овинова и подвойского Назара, приехавших в Москву судиться, Иван Васильевич показал вид, что считает их послами от всего Новгорода. Новгород протестовал. Тогда великий князь выслал против него войско, но, чтобы не быть заподозренным в насилии, в нарушении вековечных прав могущественной республики, – он ловко вынудил у Новгорода то, чего хотел.
Думая, что повинная отвлечет от них грозу, новгородцы вину Назара и Захара перенесли на весь Новгород.
– Мы винимся в том, – говорили новгородские послы с владыкою Феофилом во главе: – что посылали Назара да Захара.
– А коли вы, владыка и вся отчина моя Великий Новгород, пред нами, великими князьями, виноватыми сказались, – отвечал Иван Васильевич: – и сами на себя теперь свидетельствуете, и спрашиваете: какого государства мы хотим, то мы хотим такого государства в нашей отчине Великом Новгороде, как у нас в Москве.
Ни о каком государстве новгородцы не спрашивали!
Вече посылает новое посольство – умилостивить великого князя усиленной данью. Но Ивану Васильевичу не того нужно: дань от него не уйдет. А ему нужно, чтоб новгородцы назвали его государем своим, вместо господина, как они титуловали его доселе.
– Я сказал вам, – повторил он новому посольству: – что хотим такого государства, какое в нашей низовской земле – на Москве.
Новгородцы все еще не хотели понять, чего от них требуют. Тогда Иван Васильевич заговорил уже прямо.
– Вы мне бьете челом, чтоб я вам явил, как нашему государству быть в нашей отчине (т. е. в Новгороде). Так знайте! – наше государство таково: вечу и колоколу в Новгороде не быть! посаднику–не быть! и земли, что за вами,- отдать нам, чтоб все это наше было.
Тогда в Новгороде раздался последний крик отчаяния.
– Идем биться! Умрем за святую Софью!
Но было уже поздно. Истомленный голодом и осадою, Новгород сдался. 15-го января 1478 года, новгородцы присягали великому князю, а скоро начались аресты более видных представителей новгородского общества. Все они в оковах отвозились в Москву.
Вечевой колокол был снят с вечевой башни, а скоро взята была и Марфа-посадница.
На прилагаемых здесь рисунках художника А. П. Рябушкина изображены: на заглавной виньетки – снятие с башни колокола, и на отдельном листе–поезд колокола и Марфы Борецкой, увозимых, по снежной дороге, в Москву.
Что особенно поражает в этом событии, это – необыкновенно суровый тон, с которым современники-москвичи относились к Новгороду и к его бессильным попыткам удержать хотя слабую тень прежней автономии. Читая Новгородские и Софийские летописи, заменявшие тогда собою общественное мнение и печать, тогда еще не существовавшую, – летописи, страницы которых так и пестрят беспощадным обвинением новгородцев в «измене», в «латынстве», в «безбожии» –не веришь, чтоб это писали благочестивые иноки, и невольно удивляешься – зачем эти желчные филиппики названы «Новгородскими» и «Софийскими» летописями. По всему тону видно, что пером летописца водили и московская рука, и московское сердце. Кое-где только в московский текст летописей как бы нечаянно попадали робкие вставки из летописей, действительно писанных в Новгороде, и писанных не желчью, подобно московским, а слезами. В одном месте Софийской I-й летописи эти слезы как бы невольно вылились из глаз новгородца и только по недосмотру московского летописца оставлены не стертыми: «И поеха (великий князь) прочь, и поимал новгородских бояр с собою, и Марфу Исакову (это – Марфу-посадницу) со внуком ее повел на Москву, и плени Новгородскую землю… а иное бы что писал, и не имею что писати от многия жалобы» (Софийск[ая] I, 19).
Бессмертный Карамзин, изучая летописи для своего бессмертного труда, чутьем художника угадал, на чьей стороне правда, – и потому все свои симпатии отдал Новгороду в своей тоже бессмертной повести – «Марфа-посадница».
В сущности, в чем же тогда обвиняли москвичи Новгород вообще и Марфу Борецкую в частности? Если мы переведем летописный язык на современный, то окажется, что Москва обвиняла тогда Новгород в том, в чем теперь обвиняет она Киев – в сепаратизме. Но если это и было в действительности, то беспристрастие обязывает утверждать, что Новгород вынужден был к этому именно Москвою, и притом с нескрываемым, хотя и замаскированным ею, умыслом. Что московские обвинения были неискренни, это гораздо раньше Карамзина было высказано людьми, почти современниками событий, о которых идет речь – людьми, для которых не было никакого расчета ни льстить Новгороду, давно уже переставшему существовать политически, ни клеветать на Москву и на ее народ, с которым они лично и обстоятельно ознакомились. В этом случае свидетельство Герберштейна получает значение исторической важности крупного размера. Он говорит: «Navagardia gentem guogue peste moscovitica, duam eo commeantes mosci secum invexerunt, corruptissima est». «Московская зараза, которую москвичи внесли в Новгородскую землю, превратила этот гуманнейший и честнейшей народ в самый развращенный», – это очень сильно сказано.
Повторяю, – как ни много трагизма в истории последних лет существования вечевого Новгорода, однако эти трагические годы, без сомнения, остались бы одною темною, бесцветною страницею в истории собирания Русской земли, если бы не художественный гений Карамзина.
В самом деле, что нам дают летописи об этих годах агонии одной из блестящих республик славянского севера? – Очень немного, особенно местные летописи. В них сама Марфа Борецкая является личностью совершенно бесцветною. О ней как будто боятся говорить, или же, если не боятся, то мало говорят, потому что считали излишним говорить о личности, слишком хорошо всем известной. Так о самом пленении знаменитой новгородской гражданки летописцы говорят как бы вскользь. Один: ....«и Марфу Исакову со внуком ее повел (великий князь) на Москву». Это говорит I-я Софийская летопись. Летописец II-й Софийской обмолвился немногим больше: «Того же дни (2-го февраля), в понедельник, в Новегороде князь великий велел поимати боярыню новугородскую Марфу Исакову» (II Соф., 220). Точно определен был только день ареста Борецкой – понедельник; истинно тяжел был этот понедельник для Марфы.
За то московский обличитель не пожалел красок, чтоб очернить несчастную женщину, в борьбе за священные права родины потерявшую двух взрослых сыновей-героев и оставшуюся с одним только внучком. Он относит к ее лицу самые бранные эпитеты: по его словам, это была бес-баба, которая будто бы вертела всем Новгородом, ему на пагубу, а бесу (вероятно, московскому) на утеху, которая будто бы склоняла всех к латинству, мало того – хотела выйти замуж – старуха-то! – за князя Михаила Олельковича, чтобы княжить в Новгороде и в Киеве разом, так как после смерти киевского князя Симеона Олельковича киевский престол доставался брату его, Михаилу.
Следовательно, летописи дают нам только отрицательную, или, скорее, порицательную оценку знаменитой русской женщины. И, не смотря на все филиппики московского Демосфена, личность Марфы перешла в память потомства самою симпатичною; даже больше – она одна скрасила собою неприглядные страницы истории ХV-го века Русской земли.
О Вечевом колоколе летописцы также говорят немного, но в этом немногом так было много трогательного.
И веле; (великий князь), – говорит один летописец, – колокол вечный спустити и вече разорити»... (Соф[ийская] I, 33).
...«не быти в Новегороде, – говорит другой летописец, – ни посадником, ни тысецким, ни вечю, и вечной колокол сняли долов и на Москву свезоша»... (Соф[ийская] I, 19).
Но особенно трогательно упоминание о дальнейшей участи этой святыни Господина Великого Новгорода:
...«и привезен бысть (это – колокол) на Москву, и вознесоша его на колокольницю, на площади, с прочими колоколы звонити»...
«С прочими колоколы!» – Да ведь таких «прочих колоколов» много было и в Новгороде; но их не взяли и не с ними повесили звонить вечевой колокол, а с московскими. Вот над чем кровью обливается новгородское сердце, и за слезами летописец писать не может – «от многия жалобы».
Надеюсь, что теперь более доказательной становится мысль, высказанная мною выше, – мысль, что упрочению в нашей общественной памяти исторических событий и лиц очень помогает не одна история, но и ее «незаконное дитя» – исторический роман.
Даровитнейший из русских историков Карамзин блистательно доказал это своею «Марфой-посадницей» и неразлучным с ее именем вечевым колоколом. Оно и неудивительно: «незаконное дитя истории» есть дитя любви прекрасной Клио.
Д. Мордовцев.
2февраля 1918 года в помещении библиотеки Новгородского Губмузея на свое очередное заседание собрались члены Новгородского общества любителей древности. В повестке дня значились целый ряд вопросом и один из них назывался так: «Сообщение П. Гусева «Вечевой колокол». Лишь через четыре года (в 1922 г) это сообщение появилось на страницах второго номера провинциального журнальчика послереволюционного Новгорода – «Новгородское Вече». Но загадкой была не только статья, а и имя ее автора.
Как выясняется мало кто знал и видел П. Гусева. Вопрос о нем возник в 1975 году в переписке новгородских историков, музейщиков Николая Григорьевича Порфиридова – первого директора Новгородского губернского музея (20 – 30 годы двадцатого столетия) и Сергея Михайловича Смирнова, друга и соратника Порфиридова по музею. Вот, что писал по поводу П. Гусева Н.Г. Порфиридов: «То, что ты цитируешь о П.Л. Гусеве из его статьи, действительно несколько странно: «человек – загадка», «никто никогда не видел его изображения и даже не знаем, как расшифровываются инициалы его имени и отчества».
Для нас милый, характерный Петр Львович, заведующий Библиотекой Археологического института, неизменный «дачник» Новгорода каждое лето, член обоих Новгородских дореволюционных ученых обществ – живая, конкретная фигура, с его длиннополым старомодным, «редиполем», длинным «полуметровым» мундштуком. У меня где-то есть и его фотография в зале Древлехранилища но, задумываюсь, – а ведь верно нигде не встречал биографических сведений о нём, где и когда родился? Что связывало его с Новгородом так крепко? Не у кого, пожалуй, сейчас и узнать». (ОПИ НГОМЗ. Ф. 11. Оп. 1. Ед. хр. 45. Л. 1.об. – 2.)
П. Гусев – член Новгородского общества любителей древности.
Новгородский вечевой колокол.
Историческая справка.
В до-монгольский период вечевые собрания, по-видимому, распространены были по всем княжествам русского славянства. По крайней мере, знаменитое место в Лаврентьевской летописи под 1176 г. определенно свидетельствует, что «Новгородци изначала, и смолняне, и кыяне, и полочане, и вся власти, яко же на думу, на веча сходятся». Но под влиянием усиливавшейся княжеской власти, собрания эти постепенно теряли свое значение везде, кроме Новгородской земли, в которой конституция 1017 г. (Ярославовы грамоты), напротив, вечевому установлению дала преимущество перед княжеской властью. Таким образом, только в Новгороде вечевые собрания получили впоследствии силу постоянного государственного учреждения.
Как всякое учреждение, имеющее в себе жизненное начало, Новгородское вече испытало свою эволюции на протяжении четырех с половиною веков своего существования. Не сразу оно сложилось в те формы, которые мы видим значительно развитыми в XIV–XV столетиях. Тоже самое можно предполагать и о моменте созыва веча, т. е. именно о том предмете, о котором будет трактовать наша справка.
В I-й Новгор[одской] летописи, которая наиболее авторитетна для нас, – так как сохранилась большею своею частью в синодальном списке времен независимости, – сначала говорится о созыве веча в разных выражениях: иногда инициатива собрания исходит еще от князя, как, наприм[ер ]: «Мстислав (Удалой) съзва вече (1214 г.), Мстислав створи вече (1215 г.), Ярослав (Всеволодович) створи вече (1228, 1230 г.г.)»; а иногда Новгородцы самостоятельно «створиша вече (1209 г.), створше вече (1228 г.) створиши вече (1291 г.)». Об употреблении колокола для оповещения граждан ничего не говорится. Но вот впервые, в той же летописи, под 1270 г. записано: «созвониша вече на Ярославли дворе» и затем, в XIV в., «Федор и Ондрешко созвониша другое вече» (1342 г.), новгородцы позвониша вече (1346 г.). Значит ли это, что Новгородцы только в второй половине XIII в. стали употреблять колокол для созыва веча, а раньше собирали граждан посредством словесного оповещения, – утверждать нельзя, но предполагать можно. Утверждать нельзя потому, что церковные колокола были в Новгороде уже в XI веке: Всеслав полоцкий снимает колокола у св. Софии в 1066 г. Но, с другой стороны, вечевой колокол был особенным, не церковным колоколом, а единственным во всем Новгороде, принадлежностью вечевого ритуала на Ярославовом дворище, хотя тут же рядом стоял Никольский собор, у которого был свой колокол, но не вечевой. И вот этот-то особенный, ритуальный колокол и мог быть заведен не с самого начала Новгородской независимости, а впоследствии, при развитии вообще вечевого института.
Церковные колокола позаимствованы были новгородцами не из Византии, где колоколов вовсе не было (вместо них употреблялись била), а с Запада, может быть, из Германии. Вспомним, что св. Антоний Римлянин, в начале XII в., по преданию, привез с собою колокол. Колоколов на Руси не лили до XIV ст[олетия], и когда архиепископ Василий Новгородский в 1342 г. задумал вылить свой колокол для св. Софии, то «приведе мастера с Москвы» (II и III Новг[ородской] летоп[иси]), а мастер этот, по Никоновской летописи, был Борис – римлянин. Значит, и вечевой колокол был западного, католического типа, и потому не очень велик. Даже самый обычай созывать народное собрание звоном в известный колокол мог быть принесен с Запада, так как мы знаем, что в Лондоне, например (известие это находится в книге Трайля), народное собрание созывалось в ограде собора св. Павла, при ударах большого колокола.
Какого же внешнего вида был Новгородский вечевой колокол? и как в него звонили? Об этом мы имеем археологический памятник не очень высокого качества, – это миниатюру «Царственного летописца» конца XVI в., воспроизведенную в Сборнике Новгор[одского] общества люб[ителей] древн[ости] вып. 2-ой, рис. 8-ой, на котором представлено, как в 1342 г. Онцифор и Матвей зазвонили вече у св. Софии (вверху), а Федор и Андрей зазвонили вече на Ярославлем Дворе (внизу). Видно, что звон колоколов производился не раскачиванием языка, как теперь, а раскачиванием самого колокола, как и ныне звонят в Западной Европе. Соблазнительно было бы предположить, что созыв веча производился именно таким способом звонить, раскачивая самый колокол; тогда такой звон резко отличался бы от церковного звона посредством раскачивания языка. Но дело в том, что кое-где в России еще до сих пор сохранились церковные колокола, приводимые в движение раскачиванием и даже в том же лицевом «Царственном летописце», в части его, посвященной концу княжения Василия Ивановича и началу царствования Ивана Васильевича Грозного, есть, между прочим, рисунок, копия с которого приложена к статье Ф.И. Буслаева. «Для истории русской живописи XVI в.». (Истор[ические] очерки народн[ой] словесности и искусства, т. II, стр. 312, рис 13). Рисунок этот, объясняется текстом: «то я же весны, месяца июня 3, начаша благовестити вечерню, и отломишася уши у колокола у благовестника, и паде с деревянные колокольницы, а не разбися. И повеле благоверный царь приделать ему уши железныя; и приделаша ему уши после великого пожару, и поставиша его на древянной же колокольницы, на том же месте, у Ивана Святого под колоколы, и глас звонной по старому». (Царств[ная] книга, по списку патриаршей библиотеки, Спб. 1769 г., стр. 136–137). Здесь также звонят в колокол посредством особого деревянного рычажка, приделанного к балке, на которой висит колокол, который и качается вместе с языком, по западному обычаю. Выходит, что на Руси везде, до сооружения больших колоколов, которые уже нельзя было раскачивать, в малые колокола звонили не языком, а качанием всего колокола. Правда, что все иллюстрации огромного кодекса, известного под именем «Царственного Летописца», крайне ремесленны, шаблонной работы, вероятно, мастеров царской школы иконописцев в Москве. Извлекать чертво быта даже и Московского XVI в. из этих иллюстраций очень трудно, а для более древнего периода прямо опасно. Поэтому на поставленный, нами вопрос, можно только сказать, что вечевой колокол был не велик, висел, по-видимому, на особой колокольнице, и в него звонили, раскачиванием самого колокола вместе с языком; чем же отличался звук его от других городских церковных колоколов, определить в настоящее время нельзя.
При ликвидации вечевого порядка в Новгороде в 1478 году, о колоколе имеются некоторые летописным известия. «Февраля 8 на сборе, князь великый веле колокол вечный спустити и вече разорити» (Соф[ийская] I-я [летопись]) и далее: «Марта 5 на Москву прииде князь велики в четверг на 5 недели поста. А после себя велел князь велики из Новгорода, и колокол их вечной привезти на Москву; и привезен быть, и вознесли его на колокольницу на площади с прочими колоколы звонити». (Соф[ийская] II-я [летопись]). Карамзин понял это известие несколько иначе. «Привезли в Москву славный вечевой колокол Новгородской, – говорит он,-и повысили его на к о л о к о л ь н е У с п е н с к о г о собора, на площади» (История гос[ударства]. Рос[сийского]. VI, 81).
Дальнейшая история колокола уже опирается на предания и документы неясные. Возможны догадки, но ничего строго определенного.
Одно предание указывает, что вечевой колокол был перелит при Грозном и помещен не на колокольне Успенского собора, а в Кремле же, но на стене у Спасских ворот, в особой небольшой башенке и служил для набата, а затем царем Феодором Алексеевичем был отослан в Николо-Корельский монастырь, в 34 верстах от Архангельска.
Предание это имеет свои основания в свидетельстве «Истории российской иерархии». Там, в описании Корельского Николаевского монастыря, при перечислении царских грамот монастырю, сказано: кроме того, государь сей (т. е. Феодор Алексеевич) пожаловал в монастырь колокол, со следующею надписью: «Лета 7182 года июля въ 25 день вылитъ сей набатной колоколъ Кремля города Спасскихъ воротъ весу 150 пудовъ». Пониже той надписи вырезано: «7189 года марта въ 1-й день по Имянному Великаго Государя и великаго князя Феодора Алексиевича вся великия и малыя и белыя России самодержца указу, данъ сей колоколъ къ морю въ Николаевской Корельской монастырь за Государское многолетное здравие и по его Государскихъ родителяхъ въ вечное поминовение неотъемлемо при игумене Арсении». – В документе этом нет никаких упоминаний о вечевом Новгородском колоколе, и вся догадка возникла, по-видимому, от того, что колокол был послан именно в Корельский монастырь, основанный некоей двинскою боярынею, Марфой, которую до недавнего времени отожествляли с знаменитой Марфой Борецкой.
Другое предание базируется на том, тоже перелитом колоколе, который доныне находится в Московской Оружейной Палате.
Еще Карамзин, в 182-м примечании к VI тому своей истории, заметил, что «в Кремлевском Арсенале показывают наботный колокол, вылитый в 1714 году из старого набатного: уверяют, что сей последний был вечевый Новгородский».
В описи, Московской Оружейной Палаты (ч. VII, т. 10-й М. 1893 г.), в разряде «разные предметы», под № 9434 зарегистрирован: «колокол набатный», с надписью: «1714 года (июля?) въ 30 день вылитъ сей набатный колоколъ, который разбился, Кремля города къ Спасскимъ воротамъ. Весу въ немъ 108 пудовъ». Поступил в Палату из Московского Арсенала в 1821 году. Несмотря на официальный характер этой описи, нельзя особенно доверять точности надписи, приведенной здесь. М.И. Полянский, в своей «Памятке» (ст. 6-я. Вечевой и древние церковные колокола, стр. 57) уверяет, что лично видел на колоколе надпись в таком виде: «1714 года июля въ 30 день вылитъ сей набатный колоколъ изъ стараго наатнаго же колокола, который разбило. Кремля города къ Спасскимъ воротамъ. Весу въ немъ 108 пудовъ. Лилъ сей к о л о к о л ъ м а с т е р ъ И в а н ъ М о т о р и н ъ ».
Не имея возможности точно установить преемственность перелитого в 1714 г. колокола от древнего Новгородского вечевого, тем не менее, приходится признать, что этот колокол имеет наибольшие права на происхождение от Новгородского. По крайней мере, в Москве, в самом начале прошлого столетия, до 1812 г., в Арсенале еще, Карамзину выдавали этот колокол за, перелитый из Новгородского вечевого.
Сообщение П. Гусева –Новгород. «Веч[евой] Колокол» заслушано на заседании Новгородского общества любителей древности 2 февраля 1918 года.
На широкой Вадимовой площади,
Заунывно гудит-поет колокол.
Для чего созывает он Новгород?
Не меняют ли снова посадника?
Не волнуется ль Чудь непокорная?
Не вломились ли шведы иль рыцари?
Да не время ли кликнуть охотников
Взять неволей иль волей с Югории
Серебро и меха драгоценные?
Не пришли ли товары ганзейские,
Али снова послы сановитые
От великого князя Московского
За обильною данью приехали?
Нет! Уныло гудит-поет колокол...
Поет тризну свободе печальную,
Поет песню с отчизной прощальную...
"Ты прости, родимый Новгород!
Не сзывать тебя на вече мне,
Не гудеть уж мне по-прежнему:
Кто на бога? Кто на Новгород?
Вы простите, храмы божий,
Терема мои дубовые!
Я пою для вас в последний раз,
Издаю для вас прощальный звон.
Налети ты, буря грозная,
Вырви ты язык чугунный мой,
Ты разбей края мне медные,
Чтоб не петь в Москве, далекой мне,
Про мое ли горе горькое,
Про мою ли участь слезную,
Чтоб не тешить песнью грустною
Мне царя Ивана в тереме.
Ты прости, мой брат названый, буйный Волхов мой, прости!
Без меня ты празднуй радость, без меня ты и грусти.
Пролетело это время... не вернуть его уж нам,
Как и радость, да и горе мы делили пополам!
Как не раз печальный звон мой ты волнами заглушал,
Как не раз и ты под гул мой, буйный Волхов мой, плясал.
Помню я, как под ладьями Ярослава ты шумел,
Как напутную молитву я волнам твоим гудел.
Помню я, как Боголюбский побежал от наших стен,
Как гремели мы с тобою: "Смерть вам, суздальцы, иль плен!"
Помню я: ты на Ижору Александра провожал;
Я моим хвалебным звоном победителя встречал.
Я гремел, бывало, звучный,- собирались молодцы,
И дрожали за товары иноземные купцы,
Немцы рижские бледнели, и, заслышавши меня,
Погонял литовец дикий быстроногого коня.
А я город, а я вольный звучным голосом зову
То на немцев, то на шведов, то на Чудь, то на Литву!
Да прошла пора святая: наступило время бед!
Если б мог - я б растопился в реки медных слез, да нет!
Я не ты, мой буйный Волхов! Я не плачу,- я пою!
Променяет ли кто слезы и на песню - на мою?
Слушай... нынче, старый друг мой, по тебе я поплыву,
Царь Иван меня отвозит во враждебную Москву.
Собери скорей все волны, все валуны, все струи -
Разнеси в осколки, в щепки ты московские ладьи,
А меня на дне песчаном синих вод твоих сокрой
И звони в меня почаще серебристою волной:
Может быть, из вод глубоких вдруг услыша голос мой,
И за вольность и за вече встанет город наш родной".
Над рекою, над пенистым Волховом,
На широкой Вадимовой площади,
Заунывно гудит-поет колокол;
Волхов плещет, и бьется, и пенится
О ладьи москвитян острогрудые,
А на чистой лазури, в поднебесье,
Главы храмов святых, белокаменных
Золотистыми слезками светятся.
