Дикинсон Эмили
Стихотворения
Эмили Дикинсон
Стихотворения
Время собирать камешки. Леонид Ситник
Эмили Дикинсон. Торнтон Уайлдер
Эмили Дикинсон. Стихотворения
Росток, листок и лепесток... Перевод Л. Ситника
23 I had a guinea golden
У меня была гинея... Перевод Л. Ситника
49 I never lost as much but twice
Я все теряла дважды... Перевод Л. Ситника
Папа свыше! Перевод Л. Ситника
89 Some things that fly there be
Какие-то вещи летят, но они... Перевод Л. Ситника
106 The Daisy follows soft the Sun
Цветок следит за солнцем взглядом... Перевод Л. Ситника
115 What Inn is this
Что за приют... Перевод Л. Ситника
118 My friend attacks my friend!
Мой друг напал на друга! Перевод Л. Ситника
119 Talk with prudence to a Beggar
О сокровищах и злате... Перевод Л. Ситника
120 If this is "fading"
О если это -- "увяданье"... Перевод Л. Ситника
126 To fight aloud, is very brave
Сражаться смело -- славный труд... Перевод Л. Ситника
131 Besides the Autumn poets sing
Не только осенью поют... Перевод А. Гаврилова
139 Soul, Wilt thou toss again?
Душа, ты волнуешься снова? Перевод Л. Ситника
140 An altered look about the hills
Меняющийся вид холмов... Перевод А. Гаврилова
153 Dust is the only Secret
Прах -- одна только Тайна... Перевод Л. Ситника
172 "Tis so much joy! "Tis so much joy!
Веселее! Веселее! Перевод Я. Бергера
180 As if some little Arctic flower
Представь, что маленький цветок... Перевод Л. Ситника
182 If I shouldn"t be alive
Если мне живой не встретить... Перевод Л. Ситника
205 I should not dare to leave my friend
Не должен быть оставлен друг... Перевод А. Гаврилова
216 Safe in their Alabaster Chambers
Укрыты в алебастровых палатах... Перевод А. Гаврилова
235 The Court is far away
Правды нет -- и далек... Перевод Л. Ситника
239 "Heaven" -- is what I cannot reach!
Мне не допрыгнуть до небес... Перевод Л. Ситника
243 I"ve known a Heaven, like a Tent
Я знаю -- Небо, как шатер... Перевод А. Гаврилова
248 Why -- do they shut Me out of Heaven?
Почему меня на небе... Перевод Л. Ситника
266 This -- is the land -- the Sunset washes
Земля, чей берег омывают... Перевод Я. Бергера
275 Doubt Me! My Dim Companion!
Не веришь мне, мой странный друг! Перевод Л. Ситника
280 I felt a Funeral, in my Brain
Звук похорон в моем мозгу... Перевод Л. Ситника
289 I know some lonely Houses off the Road
Есть пустые дома в стороне от дорог... Перевод Л. Ситника
303 The Soul selects her own Society
Душа выбирает общество... Перевод Л. Ситника
318 I"ll tell you how the Sun rose
Я расскажу вам, как восходит солнце. Перевод Л. Ситника
347 When Night is almost done
К исходу долгой ночи... Перевод Я. Бергера
377 To lose one"s faith -- surpass
Утратить веру -- хуже, чем... Перевод Л. Ситника
389 There"s been a Death, in the Opposite House,
Скоро в доме, что напротив... Перевод Л. Ситника
409 They dropped like Flakes
Как Звезды, падали они... Перевод А. Гаврилова
441 This is my letter to the World
Здесь письма к миру от меня... Перевод Л. Ситника
449 I died for Beauty -- but was scarce
Я умерла за Красоту... Перевод А. Гаврилова
508 I"m ceded -- I"ve stopped being Theirs
Я удаляюсь -- я уже не ваша... Перевод Л. Ситника
509 If anybody"s friend be dead
Когда умрет ваш лучший друг... Перевод Я. Бергера
536 The Heart asks Pleasure -- first
Сперва мы просим радости... Перевод Я. Бергера
547 I"ve seen a Dying Eye
Я видел мертвые глаза... Перевод Л. Ситника
556 The Brain, within its Groove
В извилинах мозги... Перевод Л. Ситника
583 A Toad, can die of Light
Свет для жабы -- отрава... Перевод Л. Ситника
619 Glee -- The great storm is over
Радуйтесь! Кончилась буря! Перевод Л. Ситника
622 To know just how He suffered -- would be dear -
Узнать, как страдал он -- уже награда... Перевод Л. Ситника
623 It was too late for Man
Слишком поздно для человека... Перевод Л. Ситника
664 Of all the Souls that stand create
Из сонма сотворенных Душ... Перевод А. Гаврилова
670 One need not be a Chamber -- to be Haunted
Не нужно комнат привидению... Перевод Я. Бергера
682 "Twould ease -- a Butterfly
Легко быть мотыльком... Перевод Л. Ситника
709 Publication -- is the Auction
Публикация -- продажа... Перевод А. Гаврилова
732 She rose to His Requirement -- droppt
Она доросла до того, чтобы, бросив... Перевод Л. Ситника
742 Four Trees -- upon a solitary Acre
Четыре дерева -- в пустынном месте... Перевод Л. Ситника
759 He fought like those Who"ve nought to lose
Он бился яростно -- себя... Перевод А. Гаврилова
764 Presentiment -- is that long Shadow -- on the Lawn
Предчувствие -- это длинная тень на лугу... Перевод Л. Ситника
793 Grief is a Mouse
Печаль -- это мышь... Перевод Л. Ситника
797 By my Window have I for Scenery
Пейзажем я вижу из моего окна... Перевод Л. Ситника
822 This Consciousness that is aware
Сознание, что сознает... Перевод А. Гаврилова
887 We outgrow love, like other things
Мы вырастаем из любви... Перевод Л. Ситника
975 The Mountain sat upon the Plain
Горы садятся в долину... Перевод Л. Ситника
976 Death is a Dialogue between
Смерть -- это долгий разговор... Перевод Л. Ситника
1055 The Soul should always stand ajar
Душа должна жить нараспашку... Перевод Л. Ситника
1067 Except the smaller size
Лишь маленькая тварь... Перевод А. Гаврилова
1075 The Sky is low -- the Clouds are mean.
Небо ниже -- чем облака. Перевод Л. Ситника
1129 Tell all the Truth but tell it slant
Скажи всю Правду, но лишь вскользь... Перевод Л. Ситника
1182 Remembrance has a Rear and Front
Память имеет окна и стены... Перевод Л. Ситника
1186 Too few the mornings be
Здесь слишком кратки дни... Перевод Л. Ситника
1207 He preached upon "Breadth" till it argued him narrow
Он учил "широте", и в том была узость... Перевод Л. Ситника
1212 A word is dead
Мысль умирает... Перевод Л. Ситника
1216 A Deed knocks first at Thought
Поступок будит Мысль... Перевод Л. Ситника
1287 In this short Life
В короткой жизни сей... Перевод А. Гаврилова
1396 She laid her docile Crescent down
Косу свою сложила смерть... Перевод Я. Бергера
1398 I have no Life but this
Мне жизни нет иной... Перевод Л. Ситника
1478 Look back on Time, with kindly eyes
Взгляни на время благодарно... Перевод Я. Бергера
1544 Who has not found the Heaven -- below
Кто не нашел небес внизу... Перевод Л. Ситника
1587 He ate and drank the precious Words
Он ел и пил волшебный слог... Перевод Л. Ситника
1593 There came a Wind like a Bugle
Вдруг в тишину ворвался шквал... Перевод А. Гаврилова
1599 Though the great Waters sleep
Пусть Великие Воды спят... Перевод Л. Ситника
1672 Lightly stepped a yellow star
Тихо желтая Звезда... Перевод А. Гаврилова
1732 My life closed twice before its close
Я дважды скончаюсь, и перед концом... Перевод Л. Ситника
1736 Proud of my broken heart, since thou didst break it
Гордись моим сломанным сердцем, сломавший его... Перевод Л. Ситника
Время собирать камешки
За Эмили Дикинсон водилось много странностей. Это ее неизменное белое платье или замкнутый образ жизни, когда она даже с друзьями разговаривала из-за полуоткрытой двери. Наконец, главное, -- поэтесса, впоследствии признанная гением американской литературы, при жизни так и осталась практически никому неизвестной. Впрочем, лучше, чем Оскар Уайлд об этом не напишешь, а посему я хочу ограничиться в своем вступлении самыми необходимыми замечаниями, касающимися странности ее стихов, да и то лишь в той степени, в какой это затрагивает переводы.
Уже немало было написано об особенностях пунктуации в стихах Дикинсон. Прежде всего -- об употреблении тире. Утверждалось, что тире для Дикинсон -это более тонкий инструмент ритмического деления, дополнительное средство смысловой структуризации, просто универсальный заменитель всех остальных знаков препинания. В ее текстах при желании можно отыскать столь же много примеров, подтверждающих любую теорию, сколь и случаев, говорящих о том, что все эти тире свидетельствуют исключительно о психическом состоянии спешки и нетерпения, что они являются своеобразными ускорителями письма и, я бы сказал, мысли. Кроме того, давно подмечено, что поэты любят тире, в то время как люди ученые предпочитают двоеточия.
Не больше смысла видится мне и в углубленном анализе употребления строчной или прописной буквы в начале слов. Почему Бог или Смерть во всех стихах написаны с прописной -- предельно ясно, но зачем в стихотворении 508 писать с прописной слово Куклы рядом со словом церковь, написанным со строчной, объяснить невозможно ничем, кроме как небрежностью и той же спешкой. Для переводчика в этих тире и заглавных буквах важно только одно -они есть, и они сообщают стихам тот неповторимый вид, который они имеют.
Что же касается особенностей синонимических рядов в поэзии Дикинсон, просодических характеристик, структур катренов, всевозможных синкоп, ассонансов и диссонансов, а также сочетания новаторства и традиционности, то, признаюсь, что это слишком специальная для меня тема. Рассуждения же о способах адекватной передачи всего этого в русском переводе наводят на меня тоску. Ее стихи написаны достаточно плохо, чтобы еще и нарочно коверкать их по-русски ради сохранения какой-нибудь специфики синтаксических моделей. Если бы я мог, я вообще написал бы все это иначе, лучше. Но я не могу. Поэтому и занимаюсь переводами.
Нет у меня охоты рассуждать и о культурно-историческом значении поэзии Эмили Дикинсон. Это тема слишком для меня общая. Для великих поэтов и без того заготовлено много дежурных слов. Эмили Дикинсон говорила с вечностью! По отношению к американке эта фраза встречается чаще всего. Я ничего не хочу говорить о вечности. В любом случае, наиболее цитируемые строки Дикинсон -о Письмах Миру, о Душе, Запирающей Дверь, об Экипаже Кавалера-Смерть -кажутся мне ничуть не более глубокими, чем стихи о цветах и бабочках -совсем простые и детские.
Наполовину старая дева, наполовину любопытный тролль,
а в сущности - смелый и «сосредоточенный» поэт,
по сравнению с которым мужчины, поэты ее времени,
кажутся робкими и скучными.
Джон Бойтон Пристли
Судьба - жилище без дверей.
Эмили Дикинсон
Коль чью-то жизнь я сохранила -
Не зря я в мир пришла.
Эмили Дикинсон
Глава из книги И.И.Гарина "Непризнанные гении". Примечания и цитирования указаны в тексте книги.
Для читателей этой книги «случай Дикинсон» интересен тем, что, хотя семья и близкие знали о том, что Эмили Дикинсон (1830–1886) пишет стихи, масштаб ее творчества стал известен только после смерти поэтессы, когда младшая сестра Лавиния обнаружила ее сшитые вручную тетрадки с огромным количеством стихов, которые были созданы в добровольном самозаточении. Тогда выяснилось, что в тетрадях содержится 1775 стихотворений, из которых только семь были опубликованы при жизни поэтессы. Все эти семь стихотворений вышли против ее желания, анонимно и без гонорара и, кроме того, подверглись серьезной редакторской переработке для приведения в соответствие с поэтическими нормами того времени.
Первая книга стихов Эмили Дикинсон «Poems by Emily Dickinson» вышла посмертно: в 1890 году Лавиния убедила издателя опубликовать часть наследия сестры. Сама поэтесса так и не узнала о высокой оценке своего творчества, хотя интуитивно понимала свою значимость как поэтессы:
Если меня не застанет
Мой красногрудый гость -
Насыпьте на подоконник
Поминальных крошек горсть.
Если я не скажу спасибо -
Из глубокой темноты -
Знайте - что силюсь вымолвить
Губами гранитной плиты.
Тогда сборник также подвергся сильной редакторской правке, а полное и почти неотредактированное издание было выпущено только в 1955 году Томасом Джонсоном. Хотя первые публикации стихов Эмилии Дикинсон вызвали неблагоприятные отзывы критики, в настоящее время она признана одной из важнейших фигур американской и мировой поэзии. Ныне она - самый читаемый в США поэт всех времен.
Эмили Элизабет Дикинсон родилась в США в пуританской семье, жившей в Массачусетсе с XVII века. Ее отец, Эдвард Дикинсон, юрист и политик, входил в палату представителей и сенат штата, одно время был даже конгрессменом США. Мать Эмили, урожденная Норкросс, родила троих детей: брат Уильям Остин (Ости) был на год старше, а сестра Лавиния - на три года младше Эмили. В доме в Амхерсте, где родилась Эмили Дикинсон, сейчас находится ее мемориальный музей.
Эмили рано отдали в начальную школу, а с 1840 года она одновременно с сестрой обучалась в Академии Амхерста, которая только за два года до этого стала принимать девочек. Здесь она училась до 17-летнего возраста, пропустив несколько семестров по болезни. Надо признать, что пуритански настроенный отец, как мог, ограждал детей от «тлетворного» влияния светской литературы, поэтому пытливой Эмили пришлось доставать книги тайком с помощью брата и знакомых.
Закончив Академию летом 1847 года, она небольшое время училась в женской семинарии Маунт-Холиоук близ Амхерста, но, по неизвестным причинам, добровольно покинула ее, вернувшись в дом родителей. Всю жизнь Эмили прожила там, лишь изредка и ненадолго покидая родительский дом.
Весной 1844 года двоюродная сестра Эмили, София Холланд, с которой она всегда поддерживала близкие отношения, внезапно умерла от тифа. Эта смерть так сильно подействовала на психику девушки, что родители отправили ее в Бостон для восстановления душевных сил. Некоторое время Эмили проявляла интерес к религии, регулярно посещала церковь, но в 22-летнем возрасте этот интерес сошел на нет. До 25 лет она вела жизнь, типичную для молодой девушки ее времени.
Живя вдали от культурных центров, Эмили не имела ни литературных связей, ни писательских знакомств. Все ее жизненные отношения ограничивались немногими друзьями и многочисленными родственниками. Получив хорошее по тем временам образование, Эмили была неплохо знакома с современной литературой, а друг семьи Бенджамин Франклин Ньютон приобщил ее к поэзии У. Вордсворта и Р. У. Эмерсона.
Весной 1855 года Эмили вместе с матерью и сестрой совершила самое дальнее свое путешествие, проведя три недели в Вашингтоне, где отец представлял штат Массачусетс в Конгрессе, а затем семья провела две недели в Филадельфии. Здесь Эмили познакомилась с коллегой отца священником Чарльзом Вордсвортом, который позже станет ее ближайшим другом по переписке. Хотя после этого они виделись только дважды, Вордсворт вплоть до своей смерти в 1882 году оказывал на нее серьезное духовное влияние. Кстати, с большей частью друзей она также общалась почти исключительно эпистолярно.
Принято считать, что любовная лирика Эмили Дикинсон связана с этим ее знакомством. Она называла Чарльза «самым дорогим земным другом». Принято считать, что отъезд Ч. Вордсворта в Калифорнию привел Дикинсон к внутреннему кризису и последующему «белому затворничеству». Возможно, ее последующее поведение объясняется такого рода «предательством» человека, которого она любила больше всего, предательством, заставившем ее отгородиться от людей, разговаривать с ними через полуоткрытую дверь.
То - что Любовь - это всё -
Вот всё - что мы знаем о ней -
И довольно!
Изредка она включала свои стихи в письма к друзьям, но они оставляли их совершенно равнодушными, обижая ее невниманием или непониманием.
Душа найдет родную душу,
Потом - замкнется изнутри -
Круг Собеседников незримых
Недосягаем с той поры.
Единственным литератором, с кем Э. Дикинсон изредка переписывалась, был малоизвестный у нас писатель и критик полковник Т. У. Хиггинсон. 15 апреля 1862 года Томас Хиггинсон получил странное письмо с несколькими не менее странными стихами. Начинающая поэтесса просила у него ответа на вопрос, «дышат» ли ее стихи и спрашивала совета: «…Я хотела бы учиться - Можете ли вы сказать мне - как растут в вышину - или это нечто не передаваемое словами - как Мелодия или Волшебство? …Когда я допустила ошибку - и Вы не побоитесь указать ее - я буду лишь искренне уважать - Вас».
Ответ не заставил себя ждать: критик сразу ощутил неподдельную искренность стихов Эмили, но его смутила их «дерзость» - «хаотичность и небрежность». Ответ был таков: стихи «живые», но публиковать их пока не стоит. Консервативного полковника Хиггинсона тогда смутило явное «нарушение канонов» классицизма, воспринятое им как поэтическая небрежность. Кстати, здесь следует заметить, что письмо полковнику Хиггинсону Эмили написала в самом начале своего поэтического пути (ей шел тогда 32-й год), об этом свидетельствует такая фраза: «Я не сочиняла стихов, за исключением одного или двух, до прошлой зимы, сэр».
Как раз перед тем, как послать первые образцы своих работ полковнику Хиггинсону, она выиграла решающую битву со своим навыком к легкости. Она нашла мужество писать стихи, «оскорблявшие разум» ее современников. Полковника Хиггинсона шокировало не то, что она иногда прибегала к «плохим» рифмам (столь частым в поэзии миссис Браунинг), и не то, что она подменяла рифму ассонансами, и даже не то, что она подчас отказывалась от рифмы вообще (подобные приемы он принимал у Уолта Уитмена, чьи работы он рекомендовал ей для чтения), - но то, что все эти неправильности соединялись и были глубоко внедрены в наиболее традиционную из всех стихотворных форм.
Критику Т. У. Хиггинсона Эмили выслушала, но его советам не воспользовалась, продолжая писать так, как считала нужным, как чувствовала, как выливались из нее сами стихи. Эмили признавалась, что приверженность правильным рифмам «затыкает меня в прозе».
Ночной восторг не так уж плох,
Босая - так пиши.
Опять застал меня врасплох
Восход моей души.
Как повторить его суметь:
Не подогнать - скорей!
…Он приходил почти как смерть
За матушкой моей…
Единственный совет Хаггинсона тогда был воспринят: писать в стол!.. Она ответила критику: «Я улыбаюсь, когда вы советуете мне повременить с публикацией, - эта мысль мне так чужда - как небосвод Плавнику рыбы - Если слава - мое достояние, я не смогу избежать ее - если же нет, самый долгий день обгонит меня - пока я буду ее преследовать - и моя Собака откажет мне в своем доверии - вот почему - мой Босоногий Ранг лучше».
Это была не вся правда, ибо трудно себе представить человека, пишущего о вечности и не думающего о своей собственной. Эпатажем и «непубличностью» она хотела показать лишь безразличие к одобрению «малых сих», подчеркнуть свое полное отстранение от человеческих суждений и пересудов. Я полагаю, мысль о возможности литературной славы все же не оставляла ее, не случайно она называла Вечность «главной частью Времени». Стихотворение за стихотворением она насмехалась над известностью: «Публикация - продажа Мыслей с молотка». Она сравнивала ее с аукционом и с кваканьем лягушек; но одновременно она приветствовала славу как посвящение в сан, как «жизненный свет» поэта и писала: «Стихи мои - посланье Миру, но он не отвечает мне». И еще:
Бессмертие - лишь слово -
Мы им не дорожим,
Но, из виду вдруг упустив,
Стремимся к встрече с ним.
Ее взгляд на людей становился все более и более абстрактным. Она не отвергла нас окончательно, но ей все больше нравилась мысль, что наша ценность значительно повышается, когда мы умираем. Ей хватило смелости взглянуть в лицо тому факту, что, возможно, нет никакой другой жизни: в стихотворении «Their Height in Heaven Comforts Not» она признает, что всё это лишь «дом предположений… на границе полей возможного».
Она обращалась к потомкам, чтобы засвидетельствовать, насколько ей безразлично его одобрение, но она не уничтожила своего труда. Она не уничтожила даже наброски, черновики, написанные на краю стола.
Эмили Дикинсон могла быть свободной, только спрятавшись от мира, укрывшись в спасительном коконе своего воображения, которое - «лучший дом». Со временем Дикинсон стала почти затворницей, а после 1870-х годов почти не покидала дом. Можно говорить о патологии, аутизме или болезненном случае самоизоляции, необходимой художнику для удовлетворения всепожирающей творческой страсти. Сама она комментировала свой образ жизни очень просто: «Жизнь сама по себе так удивительна, что оставляет мало места для других занятий». В другой раз она назвала самозаточение свободой. Уединение никак не сказалось ни на живости ее ума, ни на обостренном восприятии внешнего мира. «Я никогда не общался с кем-либо, кто бы так сильно поглощал мою нервную энергию. Не прикасаясь, она буквально выкачивала ее из меня», - признавался Т. У. Хиггинсон своей жене, имея в виду Эмили.
Возможно, уединение помогало ей сосредоточиться на своем внутреннем мире, обострив до предела духовное мироощущение. В стихах она часто повторяла одну мысль - только «голодный» способен максимально ощутить вкус, только лишившись можно по-настоящему понять цену потерянного.
Я все потеряла дважды.
С землей - короткий расчет.
Дважды я подаянья просила
У господних ворот.
Дважды ангелы с неба
Возместили потерю мою.
Взломщик! Банкир! Отец мой!
Снова я нищей стою.
Чопорные соседи считали девушку слишком эксцентричной, в частности, за то, что она редко выходила приветствовать гостей, мало общалась с людьми, даже с редкими посетителями разговаривала через едва приоткрытую дверь, а позже старалась вовсе не покидать своей комнаты, за что получила прозвище «белой затворницы». Это случилось после расставания с человеком, которого она любила.
Единственный дошедший до нас портрет Эмили Дикинсон во взрослом возрасте - это дагеротип 1846–1847 гг.
В одном из стихов Эмили есть такая строка: «Смерть - это спор меж Духом и Прахом». В ее случае Дух победил Прах.
Два раза я прощалась с жизнью.
Теперь лишь ждать осталось мне,
Пока отдернется Завеса -
И Вечность разъяснит вполне
Всё то, что дважды не смогла я
Постигнуть много лет назад.
В Прощаниях есть сладость Рая,
Но все же их придумал Ад.
***
Я не спешила к Смерти -
И вот Она за мной
Пришла - c Бессмертьем нас вдвоем
В возок впустила свой.
Умерла Эмили Дикинсон в Амхерсте 15 мая 1886 года. В предсмертной записке она написала: «Маленькие кузины. Отозвана назад». Вряд ли тогда жители Амхерста понимали, что они хоронят величайшую поэтессу страны - возможно, самую великую за всю историю Соединенных Штатов. Здесь можно добавить только то, что поэтам в Америке долгое время не везло: кумира европейских романтиков и символистов Эдгара По, оказавшего огромное влияние на французских проклятых, на родине признали лишь в ХХ веке, Уолт Уитмен долгое время считался возмутительным маргиналом, величайший поэт ХХ века Томас Стернз Элиот эмигрировал из США в Великобританию, объявив Америку «царством вульгарности», а Сильвия Плат уже в наши дни повторила судьбу своей предшественницы, оставшись почти безвестной при жизни.
Академическое собрание стихотворений Дикинсон в 3-х томах было выпущено Торнтоном Уайлдером Джонсоном в 1955 году, через 70 лет после смерти поэтессы; он же издал в 1958 трехтомник ее писем.
Критики считают, что творческое наследие Дикинсон весьма неоднородно: лишь десятая его часть представляет собой настоящие произведения искусства, и только три-четыре десятка стихотворений можно причислить к шедеврам, поражающим необычно богатой образностью, красотой формы и богатством мысли. Это стихи, отражающие богатый духовный мир человека, в котором нашли воплощение два полюса человеческих эмоций - экстаз и отчаяние, надежду на бессмертие в ожидания неотвратимого конца. Некоторые стихи содержат мотивы смерти и бессмертия, эти же сюжеты пронизывают ее письма к друзьям.
Во многих стихах ей так и не удалось преодолеть банальности или восторженности - безвкусицы, по словам Торнтона Уайлдера. Я не исключаю, что это было не нарочито плохое письмо, а полное отсутствие «обратных связей» с читателем. Как поэт, полностью оторванный от поэтической среды, Эмили Дикинсон не могла не испытывать тех трудностей, на которые обращал внимание Торнтон Уайлдер - я имею в виду невероятную легкость стихотворчества в сочетании с увлечением дурными образцами. Но будучи «поэтом от Бога», она довольно легко преодолела эти трудности, устремившись к самым высоким образцам (Шекспир, Мильтон, Вордсворт, Эмерсон) и не подавляя при этом собственную индивидуальность. Неоднородность ее дарования, особенно на ранних этапах творчества, я объясняю наличием или отсутствием поэтических экстазов, но никак не «влиянием церковных гимнов» и, тем более, дурного вкуса. Поразительные новации, уложенные поэтессой в стандартные формы шестистопной строфики, - результат ее просветлений и поэтической смелости, еще - внутренней борьбы с внешней эффектностью и легким пафосом.
Новые высоты в поэзии нуждаются в новых формах. Не отказываясь от привычной ритмики, поэтесса отвернулась от правильных и консервативных рифм, считая их «рабством» и «прозой». А если пользовалась ими, то исключительно для того, чтобы завершить ряд, отказавшись от рифмы вообще. У нее весьма специфическая и непривычная образная и ритмическая системы. Мастер намеков (under- statement), она исключительно изящно и тонко приоткрывает постороннему глазу внутренний мир глубоко чувствующего и страдающего человека.
Изобилие тире для Дикинсон - это инструмент ритмического деления, средство смысловой структуризации и просто универсальный заменитель всех остальных знаков препинания. Критики видят в этом свидетельство психического состояния спешки и нетерпения, способ своеобразного ускорения мысли и письма.
Некоторые видят в особенностях синонимических рядов, просодических характеристиках, синкопах, ассонансах и диссонансах Дикинсон огрехи мастерства, непрофессионализм, но с современных позиций всё это признаки страстной оригинальности и неповторимости поэта, говорящего с вечностью на понятном ей языке. Само ее творчество для меня является отражением той вечности, о которой некогда вдохновенно писал Исаак Ньютон, глядя на камешки на берегу океана.
Модернистские стихи Эмили Дикинсон не имеют аналогов в современной ей поэзии - и дело здесь не в необычной пунктуации, «тиремании» и злоупотреблении заглавными буквами, а в тематике, стилистике, ликах души…
Чтобы вжиться в поэзию Дикинсон, ее надо читать и перечитывать.
Общим местом стало проведение аналогии между Эмили Диккинсон и Мариной Цветаевой, прежде всего касательно ломки канонических стихотворных размеров и способов рифмовки. Но когда наши критики говорят о «цветаевском стиле» Дикинсон, следует помнить хронологию. Дикинсон упредила Марию Цветаеву и Сильвию Плат эмоциональной порывистостью, ассонансами и диссонансами, многими поэтическими «вольностями». Причем у Эмили Дикинсон всё это вполне уживается со стихотворной формой, основанной на размере английских церковных гимнов.
Творчество Эмили Дикинсон оказало влияние на многих поэтов - навскидку назову имена Уильяма Карлоса Уильямса, Карла Сэндберга, Сильвии Плат.
Все переводчики единодушны в мысли о трудности перевода стихов Дикинсон. Эта трудность заложена как в формах, так и в содержании ее поэзии, в уникальности ее поэтики и в самой личности поэтессы. Перевод всегда несет на себе отпечаток личности, а, как вы уже заметили, личности всех моих героев неповторимы. Тем более нельзя позавидовать тем смельчакам, которые берутся ее переводить. Тем не менее лирика Эмили Дикинсон действительно обречена на то, чтобы ее переводили - и обречена на то, что переводы эти заведомо не будут адекватными. Я считаю, что Вера Николаевна Маркова совершила два грандиозных открытия - это переводы японских трехстиший хокку и конгениальные переводы Э. Диккинсон.
Стихи Э. Дикинсон привлекали многих композиторов, среди которых Сэмюэл Барбер, Элиотт Картер, Аарон Копланд, Андре Превин, Майкл Тилсон Томас, Нед Рорем, Освальдо Голихов.
В заключение хочу предоставить читателю неповторимое удовольствие - прочитать несколько стихотворений Эмили Дикинсон, дающих представление о ее внутреннем мире и творчестве.
Она доросла до того, чтобы, бросив
Игрушки, что стали ей не нужны,
Принять почетную должность
Женщины и жены.
И если о чем-то она скучает -
О прежних днях, о тоске,
О первых надеждах или о злате,
Истончившемся на руке,
Она об этом молчит - как море,
Что прячет чудовищ и жемчуга,
И только сама она знает -
Как она глубока.
***
Наши новые руки
Отработали каждый прием
Ювелирной тактики
В детских играх с Песком.
***
Дважды жизнь моя кончилась - раньше конца -
Остается теперь открыть -
Вместит ли Вечность сама
Третье такое событье -
Огромное - не представить себе -
В бездне теряется взгляд.
Разлука - все - чем богато небо -
И все - что придумал ад.
***
Он был Поэт -
Гигантский смысл
Умел он отжимать
Из будничных понятий -
Редчайший аромат
Из самых ординарных трав,
Замусоривших двор -
Но до чего же слепы
Мы были до сих пор!
***
Я ступала с доски на доску -
Осторожно - как слепой -
Я слышала Звезды - у самого лба -
Море - у самых ног.
Казалось - я - на краю -
Последний мой дюйм - вот он…
С тех пор у меня - неуверенный шаг
Говорят - житейский опыт.
***
Душа парит в высотах -
От тела далека.
***
Говорят «Время лечит» -
Нет, ему неподвластно страдание
Настоящая боль каменеет
Так же, как Кости, с годами.
Время - только проверка несчастия
Если справилось с Горем -
Значит, мы волновались напрасно -
Значит, не было боли.
***
Наш Мир - не завершенье -
Там - дальше - новый Круг -
Невидимый - как Музыка -
Вещественный - как Звук.
***
Отличие Отчаянья
От Страха - как разлом -
За миг до катастрофы -
И через миг - потом.
***
Гигант в кругу пигмеев
Пригнется - он смущен -
Свое величие от них
Стыдливо спрячет он.
***
Поучал: «Будь широк!»
Стало ясно - он узок.
Мерка - только стесненье уму.
Правде - вывеска ни к чему.
***
Вглядись в Безумца - иногда
Он чуть ли не пророк,
А Слишком Умных глас толпы
Безумцами нарек.
***
Герой в бою стяжает славу -
Но знаю я - отважней тот,
Кто с целым полчищем Страданий
Борьбу в душе своей ведет.
***
Обида - признак Мелюзги.
Коль ты во мгле не зришь ни зги -
На Горизонт смотри!
***
Душой моей осуждена -
Я дрогнула - то Горний Глас -
Людьми осуждена - смеюсь -
Душа ведь - друг мне в этот час.
***
Страшней утратить веру,
Чем деньги потерять -
Разбогатеть возможно вновь -
Но чем же возместить
Наследство Вдохновенья -
Отписанное нам?
Кто издержал хоть грош один,
Останется нагим.
***
Взгляни на время благодарно,
Оно старалось, как могло;
Как нежно озаряет солнце
Все человеческое зло!
***
Блеск и трагизм - вот сущность славы.
Она на миг дарует Власть,
На имя - что не знало Солнца -
Своим лучам дает упасть,
Его согреет на мгновенье -
И гаснет,
Вновь предав забвенью.
***
Сперва мы просим радости,
Потом - покой лишь дать,
А позже - облегчения,
Чтоб только не страдать.
А после - только бы уснуть,
Когда поймем, что врач
Уже не в силах нам помочь,
А волен лишь палач.
***
В короткой жизни сей,
Что длится час, не боле,
Как много - и как мало -
Того, что в нашей воле.
***
Чтоб свято чтить обычные дни -
Надо лишь помнить:
От вас - от меня -
Могут взять они - малость -
Дар бытия.
***
Вера - прекрасное изобретение
Новые ноги топчут мой сад -
Для «зрящих незримое», господа.
Новые пальцы холят росток.
Но осторожность велит - тем не менее -
На ветке вяза бродячий Певец
И в микроскоп заглянуть иногда.
Одиночество гонит прочь.
***
Новые дети шумят на лугу.
Новые кости легли на ночлег -
И снова - задумчивая весна -
И вновь - пунктуальный снег.
Краткая биография поэта, основные факты жизни и творчества:
ЭМИЛИ ДИКИНСОН (1830-1886)
Эмили Дикинсон родилась 10 декабря 1830 года в маленьком провинциальном городке Амхерст, штат Массачусетс. Городок принадлежал пуританам, его единственной религиозной общиной являлась Конгрецианистская церковь.
Семья Дикинсон была типичной пуританской семьей - традиционно благонравной и достаточно зажиточной. Отец, весьма уважаемый в городе человек, работал адвокатом. Одно время он даже представлял интересы штата в Конгрессе (1853-1855). Эмили всю жизнь горячо любила его, и отец по-своему баловал дочь. Мать девочки была женщиной сухой, строгой и фанатично религиозной. Отношения со старшей дочерью у нее не сложились.
У Эмили были еще старший брат Остин (в детстве он тайком таскал сестре разную, в том числе и запрещенную в доме, литературу) и младшая сестра Лавиния - самые близкие по жизни люди.
Богатый дедушка будущей поэтессы основал в 1810 году Амхерстский колледж, а ее отец был казначеем этого колледжа с 1835 по 1870 год. Само собой разумеется, для получения образования Эмили отдали в семейное заведение. Затем в 1847-1848 годах девушка продолжила учебу в женском колледже «Маунт Холуок».
И дома, и в первом, и во втором учебных заведениях на главном месте стояли религиозное воспитание и домоводство. Так что молодые годы Эмили прошли под сильнейшим религиозным влиянием и в подготовке к исполнению супружеских обязанностей. С другой стороны, весь внутренний склад девушки не соответствовал характеру религиозной домохозяйки. Она так и не смогла стать убежденной верующей и не вошла ни в какую церковную общину. Не стала Эмили и замужней женщиной, всю жизнь она провела в отчем доме.
Однажды в 1850 году подчиненный Дикинсона-отца помощник адвоката
Бенджамин Ньютон подарил девушке книгу поэм Ральфа Вальдо Эмерсона
- свободомыслящего трансценденталиста из Конкорда. Для
Эмили, по ее словам, Эмерсон стал «оценщиком жизненных
ценностей». Под влиянием его творений она тоже стала сочинять
стихи.
Четверть века безвыездно прожила Дикинсон в Амхерсте, когда работавший в Конгрессе отец позвал ее к себе в Вашингтон. Поездка 1855 года оказалась для девушки знаменательной не столько массой новых и неожиданных впечатлений, сколько встречей с преподобным Чарльзом Уодсвортом, чьи проповеди она слушала в Филадельфии, куда попала по дороге в Вашингтон. Они познакомились и подружились. Как писала сама Эмили, пастор стал для нее «самым дорогим земным человеком».
Биографы Дикинсон пытаются представить Уодсворта ключевой фигурой в судьбе поэтессы. Они утверждают, что девушка влюбилась в пастора первой, великой и безнадежной любовью - Уодсворт был уже женат. Поэтесса долго переписывались с возлюбленным, но пастор сердечных чувств к ней не испытывал. Общение с Уодсвортом якобы вдохновило поэтессу на создание в течение 1858-1862 годов множества гениальных стихотворений. Подчеркнем, это лишь одна из версий биографов Дикинсон. Другие биографы считают эту версию надуманной и притянутой только для того, чтобы хоть как-то опровергнуть разговоры о нетрадиционной ориентации поэтессы. Что происходило на самом деле, никто не знает.
В 1862 году пастор уехал в Калифорнию, и Эмили, опять же по одной из версий, пережила тяжелейший эмоциональный кризис, что выразилось в ее временном творческом упадке.
Быть может, действительно находясь в столь тяжком душевном состоянии, Дикинсон впервые решилась показать свои стихи стороннему человеку. 15 апреля 1862 года Томас Хиггинсон - известный в те времена литератор и критик - получил странное письмо с несколькими не менее странными стихами. Начинающая поэтесса Эмили Дикинсон просила у него ответа на вопрос, насколько «дышат» ее стихи.
Хиггинсон был очарован стихами Дикинсон, но они шокировали маститого профессионала «хаотичностью и небрежностью». Переписка между критиком и поэтессой продолжалась всю жизнь, до кончины последней.
Больше всего стихотворений - около восьмисот - Эмили Дикинсон написала в годы Гражданской войны между Севером и Югом (1861-1865). Потом стихи пошли на убыль.
Серьезное заболевание глаз вынудило Эмили на целых два года прервать работу. В 1864-1865 годах ей пришлось уехать в Кембридж и пройти там длительный курс лечения. Вернувшись домой, поэтесса уже никогда не покидала своего семейного владения в Амхерсте.
Эмили Дикинсон жила как затворница, общалась лишь с родней и близкими знакомыми, да и то через полуоткрытую дверь или по переписке, к публичности не стремилась - это была жизнь девушки в пуританской Америке, и ее затворничество было ее свободным выбором. Первые годы Эмили много читала, занималась садом и творила.
Родственники долго не догадывались, что Эмили пишет стихи. А со временем она стала еще более замкнутой, необщительной и записывала свои короткие шедевры без названий на небольших клочках бумаги, которые потом туго перевязывала ниткой и тщательно прятала в разных ящиках комода. Иногда делала рукодельные альбомчики со стихами, собственноручно сшивала их и прятала.
Остин Дикинсон и его жена - очень близкая подруга поэтессы Сюзан Жилберт - жили в одном с нею доме. Известно, что значительная часть стихотворений Эмили посвящены любви к женщинам. Предполагают, что адресатом этих произведений была именно Сюзан. Что было на самом деле, мы не знаем, поскольку дневниковые записи поэтессы и переписка Дикинсон после ее смерти были тщательно отредактированы родственниками.
В городе шушукались о том, что старая дева стала добровольной монахиней. Словно подтверждая эту сплетню, с 1870 года поэтесса начала носить только белые платья. Потому впоследствии ее и прозвали «Белой затворницей».
В 1874 году умер горячо любимый отец Дикинсон. Его смерть сблизила поэтессу с другом покойного - Отисом Лордом. Биографы Эмили определили его как последнюю великую любовь затворницы.
Или под впечатлением от смерти отца, или в тоске по поздней любви, но в конце 1870-х годов Дикинсон предала себя добровольному заточению в стенах собственного дома. И до, и после этого ни одно историческое событие, случившееся во время жизни Эмили и потрясшее Соединенные Штаты, не нашло отражения в ее творениях. Поэтесса просто их не заметила.
Дикинсон тихо жила в своей комнате на втором этаже, а обосновавшаяся в соседнем доме ее незамужняя младшая сестра Лавиния ревниво охраняла покой Эмили. Сестра взяла на себя все бытовые заботы, чтобы ничто не мешало дорогой отшельнице. Значительное состояние семьи позволяло сестрам вести безбедное незаметное существование.
Закрывшись в своей комнате, поэтесса тяжело пережила смерть матери и Уодсворта в 1882 году и Отиса Лорда в 1884 году.
Эмили Дикинсон умерла в мае 1886 года, в том же доме, где родилась. В предсмертной записке она написала коротко: «Маленькие кузины. Отозвана назад».
Перед смертью она молила близких сжечь все ее рукописи, но, к счастью, Лавиния не решилась исполнить волю покойной. Она собрала листочки и альбомчики старшей сестры и сделала все возможное, чтобы поэтическое наследие Эмили нашло своего читателя.
Всего Дикинсон было создано свыше 1 770 стихотворений. При жизни поэтессы против ее желания, анонимно и без выплаты гонорара были опубликованы только семь произведений.
Первый неотредактированный сборник стихов Дикинсон был издан в 1890 году. Он поразил читателей изысканным и изощренным мистицизмом, неправильными экспериментальными грамматическими формами и отсутствием рифм.
В XX веке Эмили Дикинсон была признана одной из центральных фигур американской литературы.
Эмили Дикинсон (1830-1886)
Эмили Дикинсон при жизни не издала ни одной своей книги. Ее как поэта не знала не только Америка, но даже ближайшие соседи. О ней можно сказать, что она прожила в безвестности, но через несколько лет появление ее стихов в печати стало литературной сенсацией — и маленький городок Амхерст, в котором она жила, вошел в историю как родина Эмили Дикинсон. Она стала классиком американской литературы.
Биография ее не насыщена событиями, их почти совсем нет. Эмили жила в отцовском доме, редко выходила в город, позднее вообще перестала покидать свою комнату, общалась только с домашними да письмами с несколькими людьми. У нее не было бурных романов и вообще каких-то любовных сюжетов, которые бы отразились в творчестве, хотя некоторые исследователи считают, что были несколько раз влюбленности, оставшиеся со стороны возлюбленных безответными.
Дикинсон жила «жизнью духа», жила своим богатым внутренним миром. Отец ее был одним, как пишут, из «столпов местного пуританства», поэтому религиозная тематика для Эмили была в какой-то степени и наследственной. Ее в юности влекла философия, она боготворила мыслителя Эмерсона, с которым вступила в переписку.
Жила она в затворничестве, но смогла выразить то, что бывает трудно выразить и людям, живущим в самой гуще событий. Дж. Б. Пристли написал: «Поэтом, который ближе всех подошел к выражению характера и духа Новой Англии, была та, что пребывала в неизвестности до конца прошлого века, Эмили Дикинсон, наполовину старая дева, наполовину любопытный тролль, резкая, порывистая, часто неуклюжая, склонная к размышлениям о смерти, но в лучших своих достижениях удивительно смелый и сосредоточенный поэт, по сравнению с которым мужчины, поэты ее времени, кажутся и робкими, и скучными».
Книги Э. Дикинсон крайне редко издавались у нас прежде в силу религиозности ее поэзии, а сейчас поэзия, да еще зарубежная, издается минимальными тиражами, поэтому будет уместно познакомить читателя со стихами американской поэтессы, чтобы потом продолжить наш рассказ, опираясь уже на некоторое наше общее знакомство с текстами.
Не только осенью поют
Поэты, но и в дни,
Когда метели вихри вьют
И трескаются пни.
Уже утрами иней,
И светом дни скупы,
На клумбе астры отцвели
И собраны снопы.
Еще вода свой легкий бег
Стремит — но холодна,
И эльфов золотистых век
Коснулись пальцы сна.
Осталась белка зимовать,
В дупло упрятав клад.
О, дай мне, Господи, тепла —
Чтоб выдержать Твой хлад!
Я знаю —
Небо, как шатер,
Свернут когда-нибудь,
Погрузят в цирковой фургон
И тихо тронут в путь.
Ни перестука молотков,
Ни скрежета гвоздей —
Уехал цирк — и где теперь
Он радует людей?
И то, что увлекало нас
И тешило вчера —
Арены освещенный круг,
И блеск, и мишура, —
Развеялось и унеслось,
Исчезло без следа —
Как птиц осенний караван,
Как облаков гряда.
Надежда — из пернатых,
Она в душе живет
И песенку свою без слов
Без устали поет —
Как будто веет ветерок,
И буря тут нужна,
Чтоб этой птичке дать урок —
Чтоб дрогнула она.
И в летний зной, и в холода
Она жила, звеня,
И не просила никогда
Ни крошки у меня.
Как Звезды, падали они —
Далеки и близки —
Как Хлопья Снега в январе —
Как с Розы Лепестки —
Исчезли — полегли в траве
Высокой без следа —
И лишь Господь их всех в лицо
Запомнил навсегда.
Он бился яростно — себя
Под пули подставлял,
Как будто больше ничего
От Жизни он не ждал.
Он шел навстречу Смерти — но
Она к нему не шла,
Бежала от него — и Жизнь
Страшней ее была.
Как хлопья, падали друзья,
Росли сугробы тел,
Но он остался жить — за то,
Что умереть хотел.
Одна из основных тем поэзии Э. Дикинсон — смерть. Она нередко в своих стихах представляет себя мертвой — и вновь, и вновь прикасается к непостижимой тайне смерти. Порой со страхом. Ее современник поэт Уитмен, наоборот, смерти не страшился, он считал ее началом новой жизни, естественным проявлением гармонии бытия.
Поэты всегда стремились и будут стремиться разгадать тайну смерти. Ведь разгадать ее — значит разгадать тайну жизни. Критик Конрад Эйкен писал, что Дикинсон «умирала в каждом своем стихотворении». Исследовательница творчества американской поэтессы Е. Осенева считает, что из умонастроения Дикинсон было два логических выхода: «Либо самоубийственный нигилизм (и к нему подчас была близка Дикинсон), либо намеренный возврат от абстракций к незыблемости простых вещей, ограничение себя областью конкретного. Второй путь для Дикинсон более характерен. Если могучий земной реализм Уитмена, его влюбленность в конкретное — вещь, факт — питались его энтузиастическим мировоззрением, то Дикинсон толкает к реализму неверие. Простая красота мира — ее прибежище от разъедающего душу нигилизма».
Но здесь хотелось бы возразить, что не неверие, а именно вера, религиозная вера возвращает ее с небес на землю — к реальным чудесам Создателя. И потом — от конкретного она всегда опять отталкивалась и поднималась в Небо. Да и на земле она не могла без Неба.
Кто Неба не нашел внизу —
Нигде уж не найдет,
Ведь где бы мы ни жили — Бог
Поблизости живет.
Приведем еще несколько замечательных стихотворений Эмили Дикинсон:
Раскаянье есть Память
Бессонная, вослед
Приходят Спутники ее —
Деянья прошлых лет.
Былое предстает Душе
Посланье для меня.
Раскаянье не излечить —
Его придумал Бог,
Чтоб каждый — что такое Ад
Себе представить мог.
Лишь раннею весной
Такой бывает свет —
Во все иные времена
Такого света нет.
Такой бывает цвет
У неба над холмом,
Что ни назвать его никак
И ни понять умом.
Он медлит над землей,
Над рощею парит,
Высвечивая все вокруг,
И чуть не говорит.
Потом за горизонт,
Блеснув в последний раз,
Уходит молча он с небес
И оставляет нас.
И будто красоту
Похитили у дня —
Как если бы моей души
Лишили вдруг меня.
Тихо желтая звезда
На небо взошла,
Шляпу белую сняла
Светлая луна,
Вспыхнула у Ночи вмиг
Окон череда —
Отче, и сегодня Ты
Точен, как всегда.
Стихи Эмили Дикинсон на русский язык переводили несколько человек. Самыми популярными стали переводы Веры Марковой, знаменитой нашей переводчицы древней и новой японской поэзии. Она хорошо перевела Дикинсон, но для нее это не стало, скажем так, делом жизни, как для Аркадия Гаврилова (1931-1990).
Аркадий Гаврилов, профессиональный переводчик американской литературы, был просто на всю свою не очень долгую жизнь захвачен поэзией Дикинсон, много о ней думал, переводил ее стихи, как мне кажется, адекватнее, сокровеннее и поэтичнее других переводчиков, сделал очень много заметок на полях переводов, которые после его смерти опубликовала вдова. Хочется познакомить читателей с некоторыми заметками — они помогут глубже проникнуть в мир поэзии Эмили Дикинсон.
«Э.Д. была страшно одинока. Она почти физически ощущала беспредельность космоса. Одиночество бывает только тогда плодотворным для художника, когда художник тяготится им и пытается его преодолеть своим творчеством».
«За сто лет нигде не родилась вторая Э. Д. Сравнивают с ней Цветаеву, но их стихи похожи только на глаз — графикой, обилием тире, ну, еще, может быть, порывистостью. Хотя, нужно признать, Цветаева стремилась в ту мансарду духа, в которой Э.Д. прожила всю жизнь, не подозревая, что кому-то может быть завидна ее доля. Цветаеву притягивала к земле не преодоленная ею женская природа (ей ли, трижды рожавшей, тягаться с женщиной-ребенком!)».
«Многие стихи Э.Д. не поддаются эквивалентному переводу. Зачем же их калечить, растягивая суставы до более „длинного“ размера? Честный подстрочник лучше такого насилия. Например: „Я Никто! А кто ты? И ты тоже Никто? Мы с тобой пара? Как скучно быть кем-то! Как стыдно — подобно лягушкам — повторять свое имя — весь июнь — восхищенным обитателям Болота!“»
«Она всегда стремилась к небу — движение по плоскости ей было неинтересно».
«Поэтика Э. Д. принадлежит девятнадцатому веку, тематика и характер переживаний — двадцатому. В русской поэзии был сходный феномен — И. Анненский».
«А. Блок однажды (на „башне“ у Вяч. Иванова) сказал об Ахматовой: „Она пишет стихи как бы перед мужчиной, а надо писать как бы перед Богом“ (вспоминала Е. Ю. Кузьмина-Караваева). О стихах Э.Д. он бы этого не сказал».
«Глубокая мысль не может быть пространной. Острое переживание не может длиться долго. Поэтому стихи Э.Д. коротки».
«Человек умирает только раз в жизни, и потому, не имея опыта, умирает неудачно. Человек не умеет умирать, и смерть его происходит ощупью, в потемках. Но смерть, как и всякая деятельность, требует навыка. Чтобы умереть вполне благополучно, надо знать как умирать, надо приобрести навык умирания, надо выучиться смерти. А для этого необходимо умирать еще при жизни, под руководством людей опытных, уже умиравших. Этот-то опыт смерти и дается подвижничеством. В древности училищем смерти были мистерии» (П. Флоренский). Это место из П. Флоренского проливает некоторый свет на стихи Э.Д. о смерти, свидетельствующие о том, что она неоднократно «умирала» еще при жизни («Кончалась дважды жизнь моя…»), примеривала смерть на себя («Жужжала муха в тишине — когда я умирала…»). Ее удаление от мира, добровольное затворничество было своего рода подвижничеством, сходным с монашеской схимой.
«В одном из самых первых стихотворений Эмили Дикинсон возникает мотив летнего луга с цветущим клевером и жужжанием пчел („Вот все, что принести смогла…“). Эта символика гармонической жизни на земле, жизни, недоступной человеку, будет время от времени возникать в ее стихах на протяжении всего ее творческого пути. Тем резче — по контрасту — выделяется дисгармоничный внутренний мир лирической героини Э.Д. в стихах о смерти. Судя по этим стихам, Э.Д. очень хотела, но так и не смогла до конца поверить в собственное бессмертие. Надежда и отчаяние у нее постоянно чередуются. Что будет после смерти? Этот вопрос неотступно преследовал поэтессу. Отвечала она на него по-разному. Отвечала традиционно (как учили в детстве): „Спят кротко члены ""Воскресенья""“, то есть мертвые пока что спят, но потом, в свой срок, проснутся, воскреснут во плоти, как это уже продемонстрировал „первенец из мертвых“, Иисус Христос. Они как бы члены акционерного общества „Воскресение“, гарантирующего своим акционерам в качестве дивиденда на их капиталы, то есть на их веру в Христа и добродетельную жизнь, пробуждение от смертного сна, воскресение. Но это типично протестантская вера в справедливый обмен, выгодный обеим обменивающимся сторонам, не могла ни удовлетворить, ни утешить ее. Где обмен, там и обман. Успокаивала себя: „Ничуть не больно умереть“. Почти верила, что Смерть „с Бессмертием на облучке“ привезет ее к Вечности. Представляла, предвосхищая Кафку, Де Кирико и Ингмара Бергмана, загробный мир в виде страшноватых „Кварталов Тишины“, где „ни суток, ни эпох“, где „Время истекло“. Гадала: „Что мне Бессмертие сулит… Тюрьму иль Райский Сад?“ Восхищалась мужеством тех, кто не боится смерти, кто остается спокоен, „когда послышатся шаги и тихо скрипнет дверь“. Ужасалась: „Хозяин! Некроман! Кто эти — там, внизу?“ И наконец находила еще один вариант ответа, самый, может быть, нежелательный. Но, будучи до жестокости честной по отношению к себе, поэтесса не могла оставить без рассмотрения этот ответ: „И ничего потом“. Э.Д. ушла из жизни, так и не найдя для себя единственного, окончательного ответа на вопрос, что же все-таки будет с нею после смерти.
Вопрос остался открытым. Все ее надежды, сомнения, опасения, ужасания и восхищения нам понятны и сто лет спустя. Мы ведь во всем похожи на великих поэтов. Кроме умения выразить себя с достаточной полнотой».
«Для Э.Д. все было чудом: цветок, пчела, дерево, вода в колодце, голубое небо. Когда природу ощущаешь как чудо, не верить в Бога невозможно. Она верила не в того Бога, которого ей навязывали с детства родители, школа, церковь, а в Того, которого ощущала в себе. Она верила в своего Бога. И Бог этот был настолько свой, что она могла играть с ним. Она жалела его и объясняла его ревность: „Предпочитаем мы играть друг с другом, а не с ним“. Бог одинок, как и она. Это не редкость, когда два одиноких существа сближаются — им не нужно затрачивать много душевных усилий, чтобы понять друг друга. К тому же Бог был удобным партнером для Э.Д., поскольку не имел физической субстанции. Ведь и тех немногих своих друзей, которых она любила, она любила на расстоянии и не столько во времени, сколько в вечности (после их смерти). С какого-то момента идеальное бытие человека она стала предпочитать реальному».
* * *Вы читали биографию (факты и годы жизни) в биографической статье, посвящённой жизни и творчеству великого поэта.
Спасибо за чтение. ............................................
Copyright: биографии жизни великих поэтов
