Историк Олег Будницкий - о главном дне подполковника Леонида Винокура

75 лет назад точку в сталинградской эпопее поставило пленение фельдмаршала Паулюса. Однако и годы спустя бытуют разные версии того, как это случилось. Но настоящая только одна. И главный герой в ней — мало кому известен

Олег Будницкий, доктор исторических наук, директор Международного центра истории и социологии Второй мировой войны Высшей школы экономики

Никита Хрущев четыре раза встречался с «творческой интеллигенцией», чтобы ее, «творческую интеллигенцию», поучить. Поучить тому, как писать стихи, как писать картины и вообще, как родину любить. Встречи длились по многу часов, основным оратором на них был сам первый секретарь ЦК КПСС. Говорил он много, темпераментно и о разном. Во время встречи 7 марта 1963 года Хрущев, поговорив о поэзии, «перекочевал» на тему антисемитизма, коснувшись неожиданно истории пленения фельдмаршала Паулюса. Привожу этот фрагмент в изложении участника встречи кинорежиссера Михаила Ромма:

«-- Вот все акцентируют тему антисемитизма,— говорил Хрущев.— Да нет у нас антисемитизма и быть не может. Не может... не может... Вот я вам приведу в доказательство пример: знаете ли вы, кто взял в плен Паулюса? Еврей, полковник-еврей. Факт неопубликованный, но факт. А фамилия-то у него такая еврейская. Катерина Алексеевна (Фурцева.— О.Б. ), ты не помнишь, как его фамилия? Не то Канторович, не то Рабинович, не то Абрамович, в общем, полковник, но еврей. Взял в плен Паулюса. Это факт, конечно, неопубликованный, неизвестный, естественно, но факт. Какой же антисемитизьм?

Слушаем мы его, и после этого сюрреалистического крика уж совсем в голове мутно, ни-че-го не понимаем. Хочется спросить:

Хрущев знал, о чем говорил: он был членом Военного совета Южного (бывшего Сталинградского) фронта, приезжал в 38-ю мотострелковую бригаду, захватившую Паулюса, на следующий день после пленения фельдмаршала. По воспоминаниям командира бригады, тогда еще полковника, Ивана Бурмакова, «Хрущев сейчас в обнимку, начал целовать нас:

— Спасибо, спасибо, братки! Фельдмаршалов редко кто берет в плен. Генералов, может, будем брать, а фельдмаршалов — трудно».

Человек, на которого можно положиться

Теперь «факт опубликован». «Полковник, но еврей» оказался подполковником, замполитом 38-й отдельной мотострелковой бригады 64-й армии Южного фронта Леонидом Винокуром. Суть дела в сжатом виде изложена в представлении подполковника к званию Героя Советского Союза. Наградной лист Винокура подписан начальником политотдела 64-й армии полковником Матвеем Смольяновым, командующим 64-й армией генерал-лейтенантом Михаилом Шумиловым и членом Военного совета полковником Зиновием Сердюком. Представление датировано 5 февраля 1943 года: после пленения Паулюса не прошло и недели!

Ниже — текст представления с сохранением стилистических особенностей оригинала:

«31.1.43 года, в момент окончательного разгрома южной боевой группировки немецких войск в гор. СТАЛИНГРАДЕ и пленении генерал-фельдмаршала ПАУЛИСА с его штабом, тов. ВИНОКУР проявил смелость, храбрость, мужество и большевистскую находчивость.

Узнав, что генерал-фельдмаршал ПАУЛИС и его штаб 6 армии находится в здании центрального универмага, он в ожесточенном бою с немцами добился полного их окружения, всю боевую технику (пулеметы, пушки, минометы и т.д.) навел на это здание, а сам лично, пренебрегая явной опасностью для жизни, несмотря на усиленную охрану штаба 6 немецкой армии и генерал-фельдмаршала ПАУЛИСА, ворвался в здание, бесцеремонно потребовал от генерал-фельдмаршала ПАУЛИСА сложить оружие и немедленно сдаться в плен.

Несмотря на то, что все офицеры штаба 6 немецкой армии были вооружены, они были смущены таким дерзким поступком тов. ВИНОКУР и были вынуждены приступить к переговорам о сдаче в плен.

После прибытия делегации от штаба 64 армии тов. ВИНОКУР принял участие в окончательном решении всех вопросов, в результате чего командующий 6 немецкой армии и всей Сталинградской группировкой генерал-фельдмаршал ПАУЛИС, его штаб и оставшиеся войска южной боевой группировки были взяты в плен».

В представлении, как всегда бывает с такого рода документами, есть некоторые преувеличения, но «в большевистской находчивости» и лидерских качествах Винокуру не откажешь.

Напомню обстоятельства завершающего этапа Сталинградской битвы. 9 января 1943 года командованию окруженной 6-й немецкой армии был предъявлен ультиматум, который был отклонен. 10 января началось наступление советских войск, целью которого было расчленение 6-й армии на две части с последующей их ликвидацией. Однако сопротивление противника оказалось настолько ожесточенным, что наступление через неделю пришлось приостановить. 22 января Красная армия возобновила наступление, которое 26-го привело к расчленению 6-й армии на две группировки: южную — в центре (здесь находились командование и штаб 6-й армии) и северную — в промышленном районе города.

Ликвидация остатков 6-й армии представляла совсем непростую задачу. Во-первых, советская разведка недооценила численность оказавшихся в окружении войск противника — а их было без малого 100 тысяч человек, во-вторых, несмотря на безнадежность положения, немцы сражались с большим упорством. Вскоре после ультиматума советского командования, передававшегося по громкоговорителям и разбрасывавшегося в тысячах экземпляров с воздуха, то есть ставшего известным немецким военнослужащим, Паулюс издал приказ:

«За последнее время русские неоднократно пытались вступить в переговоры с армией и с подчиненными ей частями. Их цель вполне ясна — путем обещаний в ходе переговоров о сдаче надломить нашу волю к сопротивлению. Мы все знаем, что грозит нам, если армия прекратит сопротивление: большинство из нас ждет верная смерть либо от вражеской пули, либо от голода и страданий в позорном сибирском плену. Но одно точно: кто сдается в плен, тот никогда больше не увидит своих близких. У нас есть только один выход: бороться до последнего патрона, несмотря на усиливающиеся холода и голод. Поэтому всякие попытки вести переговоры следует отклонять, оставлять без ответа и парламентеров прогонять огнем».

Вот я вам приведу в доказательство пример: знаете ли вы, кто взял в плен Паулюса? Не то Канторович, не то Рабинович, не то Абрамович, в общем, полковник, но еврей

Паулюс был точен в своих предсказаниях. Из 91 с лишним тысячи немецких военнопленных домой вернулось не более 6 тысяч. Только на приемном пункте в районе Сталинграда умерло 25 354 военнопленных в первые недели после капитуляции. Командир 6-й батареи 65-го артиллерийского полка 36-й гвардейской дивизии старший лейтенант Федор Федоров рассказывал: «С 1-го февраля я не стрелял из орудия, из пистолета добивал в подвалах раненых». Тогда он не видел в этом ничего зазорного. Советских солдат не надо было учить «науке ненависти». А политработники считали необходимым пресекать малейшие проявления неуместного, как они считали, гуманизма. Среди них был и подполковник Винокур:

«Стоит мотоциклист разведтранспорта, и стоит рядом немецкий шофер в нашей красноармейской шинели. Я командиру роты говорю: почему ты дал ему шинель?

— А ему холодно.

— А когда ты лежал и когда он в тебя стрелял?».

Сопротивление противника было упорным до последних часов сражения, и каждый дополнительный день боев стоил Красной армии десятков, если не сотен погибших и раненых бойцов. «30-го [января] невероятно они сопротивлялись. Я говорю, каждый дом пришлось брать»,— рассказывал генерал-майор Бурмаков.

Советское командование не знало точно, где находится штаб Паулюса, не было даже уверенности, что командующий 6-й армией в городе, а не вывезен из котла на самолете. Первые, относительно подробные, сведения о пленении Паулюса, появившиеся не где-нибудь, а на страницах «Правды», имели мало общего с действительностью. 4 февраля 1943 года в «Правде» был напечатан небольшой очерк очень популярного в то время советского писателя Николая Вирты «Как был взят в плен Паулюс». Вирта писал:

«Паулюса взяли в плен с большим искусством.

Разведчики точно установили, что командный пункт Паулюса помещается в центре Сталинграда. Было узнано все — сколько на его командном пункте офицеров, где стоят автомобили штаба, какова охрана. Охрана у Паулюса была велика. Тем не менее она не спасла его от плена. <...>

Ночью к командному пункту Паулюса прорвались танки и автоматчики. Дом к рассвету был блокирован, а вся охрана уничтожена. <...> Телефонист тщетно взывал к своим частям: провода связи были предусмотрительно перерезаны нашими танкистами и автоматчиками на всех направлениях».

На самом деле военнослужащие 38-й бригады случайно наткнулись на немецких парламентеров, никаких танков вокруг здания центрального универмага, в котором находился Паулюс, не было. О том, каким образом в конечном счете пошли события, мы знаем из первых уст — из уст непосредственных участников событий, солдат, офицеров и генералов Красной армии, принимавших участие в пленении Паулюса и его штаба. Эти рассказы — в отличие от тысяч интервью с ветеранами, записанными десятки лет спустя после окончания войны — были записаны буквально по горячим следам событий, 28 февраля 1943 года в Сталинграде сотрудниками (точнее, сотрудницами) Комиссии по истории Великой Отечественной войны АН СССР. Стенограммы бесед цитируются по изданию «Сталинградская битва: свидетельства участников и очевидцев» (М., 2015).

Первыми вступили в переговоры с немцами о сдаче и вошли в здание универмага несколько офицеров 38-й мотострелковой бригады, старшим по должности среди которых был старший лейтенант Федор Ильченко, заместитель начальника штаба бригады. Однако немцы хотели вести переговоры с представителями армейского или фронтового командования. Ильченко позвонил командиру бригады.

Генерал-майор Бурмаков: «Вдруг мне Ильченко звонит, что пришел адъютант Паулюса и просит самого большого начальника для переговоров.

— А ты маленький с ним пока поговори.

— Нет,— говорит,— не с армейским начальством говорить не хочет.

— Если не хотят, сволочи, говорить, хорошо, немедленно все меры принять, блокировать здание, где он находится! Принять меры, чтобы получилось пленение его! Начинайте вести переговоры, а в случае чего — в ход гранаты, полуавтоматы и минометы.

— Есть,— говорит Ильченко.

А сам моментально звоню Шумилову о создавшейся обстановке. Он мне говорит: "Подожди на КП у себя. Сейчас выезжает полковник Лукин, начальник штаба Ласкин".

В это время влетает Винокур.

— Я сейчас же поеду!

— Езжай немедленно. Паулюс должен быть пленен. Там действуй, сообразуясь с обстановкой.

На Винокура я всегда мог положиться».

Не то Канторович, не то Рабинович

Мы знаем не слишком много о Винокуре, на которого «всегда можно было положиться». Родился в 1906 году в Николаеве; член ВКП(б) с 1927 года, с 1928-го профессиональный партийный работник. С 1930 года — в Москве: работал в Бауманском райкоме партии инструктором МК, затем заместителем секретаря Куйбышевского райкома. Окончил народное училище, затем, во время службы во флоте, морскую совпартшколу, в Москве еще и вечерний университет марксизма-ленинизма. Участвовал в войне с Финляндией. С 22 июля 1941 года на фронте, полковой комиссар. Воевал сначала на Западном (военком 33-го мотоциклетного полка 2-й Московской дивизии народного ополчения, награжден впоследствии медалью «За оборону Москвы»), затем с декабря 1941-го по март 1942-го — на Северо-Западном фронте, где был тяжело ранен. В бригаде с первых дней ее формирования в июне 1942 года. 13-14 сентября 1942 года в районе Авиагородка в Сталинграде, когда командный пункт бригады был отрезан, во главе 18 автоматчиков сдерживал превосходящие силы противника до подхода основных сил, причем немцы, согласно наградному листу, потеряли пять танков и до батальона пехоты. Был за этот бой награжден орденом Красного Знамени. За два месяца боев в Сталинграде бригада потеряла почти весь личный состав и по существу была сформирована заново. В литературе нередко приводятся сведения о противостоянии командиров и комиссаров. В 38-й бригаде это был явно не тот случай.

Подполковник Винокур: «Приехал. Наши войска обложили весь этот дом. Ильченко разъяснил обстановку. Поскольку они требуют представителя высшего командования, я пошел. Взял с собою Ильченко, [майора Александра] Егорова, [капитана Николая] Рыбака, [капитана Лукьяна] Морозова и нескольких автоматчиков. Заходим во двор. Тут уже мы без белых флагов. Я бы с флагом не пошел. Заходим во двор. <...> Со двора стоят их автоматчики. Нас пропускают, но автоматы держат наготове. Должен сознаться, думаю, попал сам, дурак. Пулеметы стоят у входа, стоят офицеры ихние. Я через переводчика потребовал немедленно представителя командования. Пришел представитель, спрашивает, кто такие.

— Я представитель высшего командования Политического управления.

— Имеете ли право для переговоров?

Майор Егоров рассказывает, именуя Винокура «полковником Винокуровым» (вероятнее всего, это ошибка стенографистки, но будем следовать документу):

«Мы с полковником пошли, поставили часовых, часовые стояли наши и ихние. Захватили группу наших командиров человек 8. Гранаты захватили в карманы. Пошли во двор. Полно офицеров и солдат очень много. При входе в подвал нас задержали. <...> Полковник говорит:

— Переговоры переговорами, а ты тут посматривай. Надо обложить здание со всех сторон, распорядись, а я пойду.

Подошел он и отрекомендовался — уполномоченный войск Рокоссовского. У него попросили удостоверение. А удостоверение у него — зам. командира по политчасти. Как же так? Это, говорит, старое удостоверение. Я уполномочен вести переговоры самим Рокоссовским в рамках тех условий, которые продиктованы были в ультиматуме, согласны?

Согласие было дано. Полковник Винокуров сразу приказал сообщить сюда. У нас бойцов около батальона было. Сообщили командиру бригады и в штаб армии».

В комнату, в которой находился штаб 6-й армии, вошли только Винокур и Ильченко. Переговоры Винокур вел с командиром 71-й пехотной дивизии вермахта генерал-майором Фридрихом Роске. Роске командовал дивизией пять дней — его предшественник, генерал-лейтенант Александр фон Гартман, был убит 26 января. Накануне гибели фон Гартман писал: «Я не покончу с собой, но постараюсь, чтобы русские это сделали. Я поднимусь во весь рост на бруствер и буду стрелять во врага, пока не погибну. Моя жена — практичная женщина, она сможет с этим жить дальше, мой сын пал в бою, дочь замужем, эту войну мы никогда не выиграем, а человек, который стоит во главе нашей страны, не оправдал наши надежды». Фельдмаршал Паулюс, узнав о том, что фон Гартман во главе офицеров дивизии лично пошел в бой, отправил к нему своего офицера связи с приказом «вернуться в укрытия и прекратить это безумие». Однако было поздно: генерал фон Гартман уже получил смертельное ранение в голову. Теперь Паулюс, не желая формально быть причастным к капитуляции, объявил себя частным лицом и сложил с себя командование; он переложил переговоры на Роске и своего начальника штаба генерала Артура Шмидта.

Подполковник Винокур: «Роске предупредил прежде всего, что он ведет переговоры не от имени фельдмаршала. Вот буквально первые его слова.

В комнате Паулюса было темно, грязь невероятная. Когда я вошел, он встал, небритый недели две, встал обескураженный.

— Сколько ему лет, по-вашему? — спрашивает меня Роске. Я говорю:

— Плохо знаете. 53 года.

Я извинился. В комнате грязно. Лежал он на кровати, когда я вошел. Как вошел, он тут же встал. Лежал в шинели, в фуражке. Оружие свое он сдал Роске. Я это оружие потом передал Никите Сергеевичу, когда он сюда приезжал.

Больше всего с нами переговоры вел Роске. Телефоны их все время работали. Говорят, были перерезаны провода. Это все вранье. Телефоны мы сами сняли. Станция была на ходу, мы ее передали фронту. Немцы писали, что гарнизон был перебит,— все вранье».

Без письменных полномочий

«Говорят», что были перерезаны провода,— это о статье в «Правде». Не мог же замполит сказать, что в «Правде» написана неправда. Сами «правдисты», кстати, были в курсе. 26 февраля 1943-го на заседании редколлегии газеты вернувшиеся из Сталинграда военные корреспонденты Василий Куприн и Дмитрий Акульшин два с половиной часа рассказывали о своей работе. «Наиболее интересным был рассказ Акульшина о том, как взяли в плен фельдмаршала Паулюса. Сей рассказ существенно отличается от напечатанного у нас 4 февраля репортажа Вирты, причем ребята клянутся, что Вирта наврал все»,— записал в дневнике заместитель заведующего военным отделом «Правды» Лазарь Бронтман.

В рассказе Акульшина содержатся некоторые любопытные детали, отсутствующие в стенограмме беседы с Винокуром.

По словам Акульшина, когда выяснилось, что в здании универмага находится Паулюс, туда «подбросили еще немного автоматчиков, а у здания обкома поставили единственную пушку, имевшуюся налицо. Винокур был в куртке и знаков различия не видно. Винокур вошел в подвал. В первой комнате полно генералов и полковников. Они крикнули "Хайль", он ответил "Хайль" (в стенограмме, когда речь идет о приветствиях, видимо, от греха подальше, стоит прочерк; возможно, Винокур считал, что "хайль" — это просто приветствие.— О.Б. ). К нему подошел адъютант Паулюса и заявил, что с ним будет беседовать по поручению фельдмаршала генерал-майор Раске (так! — О.Б. ). Вышел Раске и представился:

— Командир 71-й пехотной дивизии, ныне командующий группой войск (окруженной западнее центральной части Сталинграда) генерал-майор Раске. Уполномочены ли вы вести переговоры? Кого вы представляете?

— Подполковник Винокур. Да, уполномочен. Политическое управление Донского фронта.

— Прошу иметь в виду, что то, что я буду говорить, представляет мое личное мнение, так как фельдмаршал Паулюс передал командование войсками мне.

— Фельдмаршал? Позвольте, но господин Паулюс, насколько мне известно, генерал-полковник!

— Сегодня мы получили радиограмму о том, что фюрер присвоил ему звание фельдмаршала, а мне — полковнику — генерал-майора...

— Ах, вот как! Разрешите поздравить господина Паулюса с новым званием.

Беседа стала менее официальной.

— Гарантируете ли вы жизнь и неприкосновенность фельдмаршала?

— О, да, безусловно!

— Если нет — то мы можем сопротивляться. У нас есть силы, дом заминирован, и, в крайнем случае, мы все готовы погибнуть как солдаты.

— Дело ваше. Вы окружены. На дом направлено 50 пушек, 34 миномета, вокруг 5000 отборных автоматчиков. Если вы не сложите оружия — я сейчас выйду, отдам приказание и вы будете немедленно уничтожены. Зачем же напрасное кровопролитие?

— А есть ли у вас письменные полномочия?

Винокур на мгновение опешил. Конечно, у него не было ничего. Но, не подавая виду, он ответил:

— Удивлен вашим вопросом. Когда вы мне сказали, что вы Раске, что стали генерал-майором, а не полковником, что командуете группой,— я не спрашивал у вас документов. Я верил слову солдата.

— О, верю, господин подполковник. А на каких условиях мы должны сложить оружие? (он ни разу не сказал "сдаться" или "сдаться в плен").

Винокур опять призадумался, а потом нашелся.

— Ведь вы читали наш ультиматум?

— Условия, следовательно, известны.

— Гут! Гут!

— Тогда приступим к делу».

Акульшин больше трех месяцев (вечность по сталинградским «нормам») провел в 38-й бригаде и, как говорилось в представлении корреспондента к награждению медалью «За отвагу», «наряду с выполнением своих прямых обязанностей проявил мужество, геройство и отвагу, воодушевляя своим личным примером на смелую и решительную борьбу с немецким зверьем». Представление было написано не кем иным, как замполитом бригады Леонидом Винокуром 5 февраля 1943 года. Нет оснований сомневаться, что рассказ о пленении Паулюса Акульшин слышал от непосредственных участников и что с ним, проведшим полгода в Сталинграде, Винокур был несколько откровеннее, нежели с московскими историками.

Капитан Морозов: «...подполковник завершил пленение генерала Паулюса... Позже приехал генерал Ласкин. Он приехал уже в период завершения этого дела. Потом забрали их на машины и увезли».

Генерал-майор Бурмаков: «Винокур начал вести переговоры. Винокур организовал поездку по частям».

Поездка по частям была организована для прекращения огня. Винокур послал с этой целью капитана Ивана Бухарова. Бухаров говорил Бурмакову, что положение у него было жуткое: он ехал на немецкой машине, рядом два немецких офицера, третий шофер, а он сидит среди них. «Наши увидят, подумают: или в плен попался, или изменник, стрелять будут!»По счастью, пронесло.

Генерал-майор Бурмаков: «Приехал Ласкин. Поехали с ним сюда. Всюду уже наши, на дворе масса войск стоит. <...> Зашли сюда к Роске. Представили нас, т. Винокур доложил, какие он поставил условия сдачи. Ласкин, как старший начальник, согласился. Они просили оставить им личное оружие. Винокур разрешил. Ласкин на это не согласился — оружие сдать. Потом зашли, посмотрели Паулюса».

Таким образом, генерал Ласкин утвердил условия сдачи, внеся единственное изменение — не разрешил оставить личное (холодное) оружие, что было обещано в ультиматуме, резонно посчитав, что ультиматум был отклонен и за прошедшие три недели ситуация изменилась.

Орден подполковнику

Как это нередко бывает среди военных, задним числом возникли споры о приоритете: кто же сыграл главную роль в пленении фельдмаршала Паулюса? В мемуарах, вышедших в 1977 году, генерал Иван Ласкин, начальник штаба 64-й армии, склонен приписывать решающую роль себе. Это бывает со старшими по званию. К примеру, в мемуарах отрицается, что Винокур встречался с Паулюсом до приезда Ласкина, но говорится, что только генерал был «допущен к телу» фельдмаршала. Это убедительно опровергается «показаниями» участников событий, причем независимыми друг от друга и записанными сразу после событий.

— Сегодня фюрер присвоил ему звание фельдмаршала...

— Ах, вот как! Разрешите поздравить господина Паулюса с новым званием

Пленение фельдмаршала Паулюса, безусловно, дело коллективное. Но если все-таки выделить, хотя бы с формальной стороны, того, кому фельдмаршал сдался в плен, то таковым по всем правилам должен считаться тот человек, кому он сдал личное оружие. Таким человеком был Леонид Винокур. Хотя Паулюс и здесь прибег к эквилибристике, передав пистолет через генерала Роске.

Если говорить об «иерархии заслуг» (иерархии, еще раз подчеркну, достаточно условной), то современники и участники событий ее хорошо представляли. В частности, командование 64-й армии, написавшее 4-5 февраля 1943 года представления к наградам за пленение фельдмаршала Паулюса. Подполковника Винокура — к званию Героя Советского Союза, полковника Бурмакова — к ордену Ленина, генерал-майора Ласкина — к ордену Красного Знамени. По словам Винокура, Ильченко и несколько бойцов были представлены к ордену Ленина. Всего представлено было к наградам 248 человек «за этот дом».

В результате указом Президиума Верховного совета от 1 апреля 1943 года Винокура наградили орденом Ленина. Был ли здесь «антисемитизьм», говоря языком Никиты Сергеевича? Не думаю. Сталинградцев вообще награждали не слишком щедро: к примеру, командующие Сталинградским фронтом Андрей Еременко и 62-й армией Василий Чуйков были награждены орденами Суворова 1-й степени, хотя явно заслуживали большего. Возможно, в случае Винокура «высшие силы» решили не давать замполиту более высокую награду, чем командиру бригады. Но это всего лишь предположение. Как бы то ни было, Леонид Винокур и Иван Бурмаков были награждены орденами Ленина. Николай Рыбак и Александр Егоров — орденами Красного Знамени, Иван Бухаров — Красной Звезды. Федор Ильченко за участие в пленении фельдмаршала Паулюса не получил награды вовсе.

Бурмаков, уже в должности командира дивизии, был удостоен звания Героя Советского Союза в апреле 1945 года за штурм Кенигсберга.

Леонид Винокур закончил войну в звании гвардии полковника в должности начальника политотдела той же бригады — ставшей теперь 7-й гвардейской. Был еще раз ранен и награжден еще двумя орденами — Отечественной войны 1-й и 2-й степени.

В 1946 году уволился из армии, работал в Москве в местной промышленности.

Умер Леонид Абович Винокур в Москве в 1972 году, похоронен на Новом Донском кладбище. На надгробии — бронзовый барельеф работы Евгения Вучетича.

75 лет назад - 2 февраля 1943 года – немецкие войска капитулировали в Сталинграде. А 31 января в плен был взят генерал-фельдмаршал Фридрих Паулюс, гордость немецкого Генштаба. Новое звание он получил буквально накануне. Владимир Тихомиров рассказывает, как советские разведчики вели охоту за немецким главнокомандующим.

Держаться нет сил

С тех пор, как 6-я армия вермахта была взята в котел под Сталинградом, наши разведчики стали охотиться за командованием немецкой армии. Был отдан приказ: немецкие генералы и командующий армией Фридрих Паулюс не должны вырваться.

Подпольщики сообщали, что его ставка находилась в станице Голубинской, за 120-150 км от Сталинграда, откуда Паулюс посылал панические телеграммы в Берлин:

Русские продвигаются по ширине в шесть километров с обеих сторон. Закрыть прорыв больше нет возможности.

В ответ Гитлер телеграфировал:

Командующему армией со штабом направиться в Сталинград, 6-й армии занять круговую оборону и ждать дальнейших указаний.

Однако возвращаться в уничтоженный город Паулюс не спешил. Спасаясь от наступления Красной армии, он сначала перенес свой штаб в станицу Нижний Чир, затем в Тормосин, оттуда в Морозовск, после чего на аэродром Питомник – в 10 километрах от тогдашней границы города.

Схема контрнаступления под Сталинградом

Паника началась неожиданно и переросла в невообразимый хаос, - вспоминал полковник Вильгельм Адам. - Кто-то крикнул: "Русские идут!" В мгновение ока здоровые, больные и раненые — все выскочили из палаток и блиндажей. Кое-кто в панике был растоптан... Ожесточенная борьба завязалась из-за мест на автомашинах. Наземный персонал аэродрома, санитары и легко раненые первыми бросились к уцелевшим легковым автомашинам на краю аэродрома Питомник, завели моторы и устремились на шоссе, ведущее в город... Мороз делал свое дело, и вопли стихали. Действовал лишь один девиз: "Спасайся кто может!"

В тот же день генерал Паулюс добрался до Сталинграда, где и скрылся в подвале бывшего Центрального универмага, превращенного в настоящую крепость. Однако помощи ждать было уже неоткуда.

30 января 1943 года командующий 6-й армией вермахта радировал Гитлеру из самого центра Сталинграда:

Окончательное поражение невозможно оттянуть более чем на двадцать четыре часа.

Тогда Гитлер распорядился провести целую серию присвоений внеочередных званий офицерам и солдатам 6-й армии. И прежде всего фюрер приказал вручить Паулюсу жезл фельдмаршала – высшего воинского звания.

В военной истории не зафиксировано ни одного случая пленения немецкого фельдмаршала, - сказал Гитлер Йодлю.

Но фюрер просчитался - запертым в Сталинграде немецким воякам было уже все равно. Многие из них уже меняли форму с шитыми золотом погонами на простые офицерские шинели, рассчитывая попасть в плен как простые солдаты.

6-я армия, верная своей клятве, осознавая огромную важность своей миссии, держалась на занятых позициях до последнего солдата... Русские в дверях нашего бункера. Мы уничтожаем оборудование.

Телеграмма заканчивалась двумя буквами "CL" – это международный радиошифр, означающий, что станция больше в эфир выходить не будет.

Самоубийство или плен

В тот же самый день полковник Вильгельм Адам записал в своем дневнике:

"Конец был близок. Надо было решать: самоубийство или плен? До сих пор Паулюс был против самоубийства, теперь же он начал колебаться. После долгих размышлений он сказал с огорчением:

Несомненно, Гитлер ожидает, что я покончу с собой. Что вы думаете об этом, Адам?

Я был возмущен: до сих пор мы пытались препятствовать самоубийствам в армии. И мы правильно поступили. Вы тоже должны разделить судьбу своих солдат. Если в наш подвал будет прямое попадание, все мы погибнем. Однако я считал бы позорным и трусливым кончить жизнь самоубийством. Казалось, будто мои слова освободили Паулюса от тяжелого груза. Он придерживался той же точки зрения, что и я, но хотел на моих аргументах перепроверить свои выводы".

По воспоминаниям Адама, тогда многие генералы и штабные офицеры требовали от солдат "сражаться до последнего патрона, а сами сдавались в плен без борьбы".

Фридрих Паулюс

Переговоры

Роль парламентера история отвела старшему лейтенанту Федору Ильченко, заместителю начальника штаба 38-й отдельной мотострелковой бригады.

Много лет спустя он вспоминал:

Пленение фельдмаршала Паулюса – это случайность, стечение обстоятельств. Ведь до последнего момента никто не знал, остался ли он в Сталинграде или, бросив армию, улетел в тыл. Даже когда к немцам был отправлен ультиматум с предложениями о капитуляции за подписью Рокоссовского и Воронова, то обращение звучало так: "Командующему 6-й армией или его заместителю".

Советские разведчики пытались у каждого пленного немецкого офицера получить сведения, где находится командующий армией и откуда немецкие войска получают приказы. И вот, в одной из операций солдаты 38-й бригады захватили несколько тысяч немецких солдат и офицеров. Среди пленных оказался переводчик штаба немецкого армейского корпуса, который отлично владел русским, румынским, польским, несколькими наречиями немецкого языка. К тому же знал в лицо многих офицеров, вплоть до командиров батальонов.

Пленные немецкие солдаты

Это был ценный пленный, - вспоминал Федор Ильченко. - Так как наш штабной переводчик немецкий знал не очень хорошо, то я решил переводчика-немца оставить при себе. После холодных сталинградских подвалов и полуголодного существования жизнь при штабе ему казалась раем. Вместе с моим ординарцем немец ходил на кухню и получал пищу наравне со всеми солдатами. Правда, особисты мне не раз грозили кулаком, но командир бригады меня защищал. А немец за эту добродетель выслуживался перед нами, как мог.

И именно немец-переводчик и вывел нашу разведку на последнее убежище Паулюса. В последние дни января 38-я бригада наступала в направлении железнодорожного вокзала, захватывая один подвал за другим. В одном из таких подвалов взяли в плен группу изможденных немецких солдат. Туда пришел и Федор Ильченко вместе с переводчиком, чтобы допросить пленных. И тут переводчик, возмущенно тыкая пальцем то в одного пленного, то в другого, начал кричать:

Это офицер, командир батальона! И это офицер!

Оказалось, что они переоделись в солдатскую форму, чтобы избежать допросов.

Разоблаченные немцы признались, что приказы они получают от командующего корпусом, который находится в большом здании универмага. О Паулюсе пленные не сказали ни слова. Может, не знали, а может, скрыли. В итоге командующий 64-й армией генерал-лейтенант Степан Шумилов отдал приказ наступать на Площадь Павших борцов, где находился Центральный универмаг, и захватить здания, где может находиться высшее немецкое командование.

Сталинград в середине января 1943 года

Мы заняли позиции, а атаку на главные здания площади решили начать с утра: за день солдаты вымотались, да и боеприпасы надо было пополнить, - вспоминает Федор Ильченко. - Не успел я доложить в штаб бригады, как бойцы с переднего края сообщили, что с немецких позиций возле универмага кто-то подает сигналы фонариком и кричит, что хочет встретиться с советскими парламентерами. Я отдал приказ прекратить беспорядочную стрельбу, которая не затихала даже в сумерках. На нашем участке наступило затишье. Но соседи-то стреляли. А немец все кричал и кричал, звал представителей русского командования. Посовещавшись с офицерами, решили пойти туда.

Вместе с Ильченко вызвались еще четверо – трое автоматчиков и немец-переводчик.

Самым трудным оказалось заставить себя подняться в полный рост - было известно, что еще месяц назад Паулюс отдал приказ парламентеров не принимать. Не успели Ильченко с товарищами пройти и двадцати шагов, как с немецкой стороны раздалась автоматная очередь. Командир бригады тут же отдал приказ ответить немцам за обман. И уже через несколько минут на площадь обрушились первые залпы.

Утюжили немцев минут двадцать. Когда пыль и дым рассеялись, советские разведчики вновь увидели, как из подвала кто-то посылает сигналы фонариком. На этот раз делегация Ильченко добралась до универмага благополучно.

Советский солдат и пленный немец, зима 1943 года

Когда металлические двери распахнулись, внутри все похолодело: в длинном широком коридоре по обе стороны стояли сотни две немецких солдат и офицеров, - рассказывает Федор Ильченко. - Правда, немцы уже тогда не казались нам врагами. Мы прекрасно знали, что они нас стали бояться. Они в тот 36-градусный мороз были в летнем обмундировании. То, что позже показывали в хронике, когда толпы пленных немцев идут в соломенных обмотках и женских платках, все это было правдой. Они надевали на себя все - любую женскую одежду, снимали одежду с убитых, только бы спастись от страшного холода.

Сопровождающий офицер привел советских солдат в большую комнату, делегацию уже ждал генерал-майор Фриц Роске. После того, как Красная армия рассекла 6-ю армию вермахта на две части, Паулюс передал все полномочия по управлению войсками в южном котле генералу-майору Роске, командиру 71-й пехотной дивизии.

Генерал-майор Мориц фон Дреббер, сдался в плен вместе со всей 297 дивизией

Ильченко не знал, как выглядит Паулюс. И мысленно гадал, кто может им быть. Однако вскоре понял, что Паулюса среди присутствовавших нет. Он стал настаивать на том, чтобы его провели к генерал-полковнику Паулюсу. Роске заметил, что Фридрих Паулюс уже произведен в звание фельдмаршала.

В конце концов, Роске сдался и пригласил старшего лейтенанта в личные покои фельдмаршала.

В комнате было чисто. Большой стол был застелен зеленой бархатной скатертью, на кушетке у стены стоял аккордеон. Рядом на койке в рубашке без кителя (мундир висел на стуле) сидел осунувшийся, исхудавший небритый пожилой мужчина. Это и был фельдмаршал Фридрих Паулюс. При виде нас он сел и тяжелым затравленным взглядом посмотрел на меня. С Роске они обменялись несколькими словами. Я понял, что меня представили как русского парламентера. Паулюс кивнул мне головой.

После этого Ильченко поспешил к своим – и в Южном, и в Северном котлах немецкие солдаты продолжали вести огонь, каждый час боев уносил солдатские жизни.

Следом в убежище Паулюса отправился начальник-штаба 64-й армии генерал-лейтенант Иван Ласкин.

Момент сдачи Паулюса вместе со штабом

Мы приняли от Ильченко сообщение, - позже вспоминал Иван Андреевич. - Он встретился с представителями немецкого командования. Однако начальник штаба Шмидт заявил ему, что Паулюс будет вести переговоры только со старшими офицерами, равными ему по званию. Мне было приказано - отправиться в подвал универмага.

Никто не собирался от побежденного генерала Паулюса выслушивать какие-либо особые условия сдачи в плен. Перед генералом Ласкиным командир 64-й армии Михаил Шумилов поставил единственную цель: принять полную и безоговорочную капитуляцию немецких войск в Сталинграде.

Нас было пятеро, вместе со мной – командир батальона Латышев, переводчик Степанов и двое автоматчиков, - вспоминал генерал Иван Ласкин. – Когда мы подошли ко входу в здание, то увидели плотную цепочку немецких офицеров, которые, закрывая вход в подвал, угрюмо смотрели на нас. Даже когда наша группа подошла к ним вплотную, они не сдвинулись с места. Молча плечами отодвинули их от входа и, каждую секунду ожидая выстрела в спину, стали спускаться в темный подвал. Шли в темноте, держась за стену, надеясь, что в конце концов наткнемся на какую-нибудь дверь. Наконец ухватились за ручку и вошли в освещенную комнату. Сразу заметили на мундирах находившихся здесь военных генеральские и полковничьи погоны. Я подошел к столу в центре комнаты и громко через переводчика сказал всем присутствующим:
Мы – представители Красной армии. Встать! Сдать оружие!

Никто сопротивления не оказал. Однако на требование немедленной встречи с Паулюсом отказали.

Это невозможно, - заявил Шмидт. – Командующий возведен Гитлером в чин фельдмаршала, но в данное время армией не командует. К тому же он нездоров.

Ласкин потребовал, чтобы начальник штаба Шмидт отправился к нему и передал условия капитуляции немецких войск. Следом за Шмидтом последовал комбат Латышев, чтобы установить пост у кабинета Паулюса. У двери встал рядовой Петр Алтухов.

Вскоре в подвал спустились и другие советские военачальники: начальник оперативного отдела армии Г.С. Лукин, начальник разведотдела И.М. Рыжов, командир 38-й стрелковой бригады И.Д. Бурмаков и другие офицеры.

Генералам Шмидту и Роске предъявили требование: немедленно отдать приказ всем окруженным под Сталинградом войскам прекратить огонь и всякое сопротивление.

Немецкие солдаты в начале января 1943 года

Генерал Роске сел за пишущую машинку. Позже подал текст "прощального" приказа.

Голод, холод, самовольная капитуляция отдельных частей сделали невозможным продолжать руководство войсками. Чтобы воспрепятствовать полной гибели своих солдат, мы решили вступить в переговоры о прекращении боевых действий. Человеческое обращение в плену и возможность вернуться домой после окончания войны гарантируется Советским Союзом. Такой конец – это сама судьба, которой должны покориться все солдаты. Приказываю: немедленно сложить оружие. Солдаты и офицеры могут взять с собой все необходимые вещи…

Роске приказали поправить: ВСЕМ солдатам и офицерам организованно сдаться в плен. Он добавил это важное указание. Штаб немецкой армии в последний раз пришел в движение в Сталинграде. Связисты передавали в войска текст приказа.

Следом вошли к Паулюсу.

Паулюс на ломаном русском языке произнес, видимо, давно приготовленную фразу: "Фельдмаршал Паулюс сдается Красной армии в плен". В этой обстановке он счел возможным сообщить нам, что всего два дня назад произведен в фельдмаршалы. Новой формы одежды не имеет. Поэтому представляется нам в форме генерал-полковника. Паулюс заявил, что ознакомлен с текстом приказа о капитуляции и согласен с ним. Мы спросили его о том, какие последние распоряжения Гитлера были ему переданы. Паулюс ответил, что Гитлер приказал сражаться на Волге и ждать подхода танковых групп. Поскольку нам сообщили, что штаб немецкой армии не имеет связи с группой своих войск, продолжающих вести бои в северных районах Сталинграда, я потребовал, чтобы Паулюс направил туда офицеров. Однако Паулюс отказался, заявив, что теперь он пленник и не имеет права отдавать приказы своим солдатам.

Советские солдаты после пленения немецкого командования

Роске придумал, как остановить стрельбу. Немцы выкатили припрятанную в подвале легковушку. В открытый автомобиль сели четверо немецких и советских офицеров, державшие советские и немецкие флаги со свастикой. Что интересно, даже красноармейцы никак не могли найти советский красный флаг. Машина поехала по разбитым улицам уничтоженного города, зачитывая приказ генерала Роске о сдаче в плен.

Полковник вермахта Вильгельм Адам позже напишет в своих мемуарах:

Советские и немецкие солдаты, еще несколько часов назад стрелявшие друг в друга, во дворе мирно стояли рядом... Но как потрясающе разнился их внешний облик! Немецкие солдаты — ободранные, худые, истощенные до полусмерти фигуры с запавшими, небритыми лицами. Солдаты Красной Армии — сытые, полные сил, в прекрасном зимнем обмундировании. Внешний облик солдат Красной Армии казался мне символичным — это был облик победителя. Глубоко взволнован был я и другим обстоятельством. Наших солдат не били и тем более не расстреливали. Советские солдаты среди развалин своего разрушенного немцами города вытаскивали из карманов и предлагали немецким солдатам свой кусок хлеба, папиросы и махорку.

В ночь со 2 на 3 февраля 1943 года высоко над городом пролетел немецкий разведывательный самолет и по радио доложил в свой штаб: "Никаких признаков боев в Сталинграде".

В те дни радиостанции всего мира передавали сообщения о победе на Волге. В адрес военного руководства страны и в Сталинград приходили многие поздравления. Дикторы же Берлинского радио были скупы:

Сталинградское сражение завершилось. Верные своей клятве сражаться до последнего вздоха, войска 6-й армии под образцовым командованием фельдмаршала Паулюса были побеждены превосходящими силами противника и неблагоприятными для наших войск обстоятельствами.

Чтению этого коммюнике по немецкому радио предшествовала приглушенная барабанная дробь и вторая часть Пятой симфонии Бетховена.

"Русские разделались с нацистами под Сталинградом" - газетный заголовок британской прессы

Гитлер объявил четырехдневный национальный траур. На это время были закрыты все кино, театры и варьете. Больше никто из немецких генералов не получил звание фельдмаршала.

P.S. В 1944 году фельдмаршал Паулюс в советском плену присоединится к движению немецких офицеров "Свободная Германия". Еще до окончания войны он подпишет заявление к немецкому народу: "Для Германии война проиграна. Германия должна отречься от Адольфа Гитлера и установить новую государственную власть, которая прекратит войну и создаст нашему народу условия для дальнейшей жизни и установления мирных, даже дружественных отношений с нашими теперешними противниками". На Нюрнбергском процессе Паулюс выступит как свидетель, приводя факты, обличавшие главарей фашистского рейха. По странному стечению обстоятельств он умрет в Дрездене в 1957 году – в очередную годовщину разгрома немецких войск в Сталинграде.

Подписывайтесь на наш канал в Яндекс.Дзен!
Нажмите "Подписаться на канал", чтобы читать Ruposters в ленте "Яндекса"

31 января 1943 года в Сталинграде был взят в плен Фридрих Паулюс. За день до этого ему было присвоено звание фельдмаршала. Для советского командования Паулюс был ценным трофеем, его удалось «перековать» и использовать в геополитической борьбе.

Паулюс и универмаг

К началу 1943 года 6-я армия Паулюса представляла собой жалкое зрелище. 8 января советское командование обратилось к Паулюсу с ультиматумом: если маршал не сдастся к 10-и часам следующего дня, все находящиеся в окружении немцы будут уничтожены. Паулюс на ультиматум никак не отреагировал.

6-ая армия была раздавлена, Паулюс лишился танков, боеприпасов и горючего. К 22 января был занят последний аэродром. 23 января с поднятыми руками из здания бывшей тюрьмы НКВД вышел командир 4-го армейского корпуса генерал Макс Карл Пфеффер, вместе с остатками своей 297-й дивизии капитулировал генерал Мориц фон Дреббер, в парадной форме при всех регалиях сдался командир 295-й дивизии генерал Отто Корфес. Местонахождение Паулюса по-прежнему оставалось неизвестным, ходили слухи о том, что ему удалось выбраться из окружения. 30-го января была перехвачена радиограмма о присвоении Паулюсу звания фельдмаршала. В радиограмме Гитлер ненавязчиво намекал: «Ещё ни один немецкий фельдмаршал не попадал в плен». Наконец, разведка донесла, что немецкие приказы поступают из здания Центрального универмага. Там Паулюса и нашли. «Это конец!» - сказал грязный, осунувшийся, заросший щетиной старик, в котором сложно было угадать Фридриха Паулюса.

Паулюс и больница

У Паулюса была страшная болезнь - рак прямой кишки, за ним был установлен бдительный контроль, и ему обеспечили должный уход. Паулюса инкогнито доставили в больницу. Немецкий генерал представлял из себя жалкое зрелище: истощенное, землистого цвета лицо всегда было хмурым, иногда зарастало жесткой щетиной. Ему была назначена диета: супы, овощная и красная икра, копченая колбаса, котлеты, фрукты. Питался фельдмаршал неохотно. Кроме того, у него была сломана правая рука, что сотрудниками больницы воспринималось однозначно: безымянного пациента пытали.

Живой труп

Весну 1943 года Паулюс встретил в Спасо-Евфимьевом монастыре в Суздале. Здесь он пробыл полгода. После революции в монастыре размещались воинские части, был концлагерь, во время войны – лагерь для военнопленных. Фельдмаршал жил в монашеской келье. Его бдительно охраняли. Для советского командования он был пленником номер один. Уже тогда было очевидно, что Паулюса хотят разыграть в большой политической игре. Решение об отказе от нацистских идей начало зреть у Паулюса после покушения на Гитлера. С участниками заговора жестоко расправились, среди них были и друзья фельдмаршала. Огромным достижением советской разведки стала операция по доставке Паулюсу письма от жены. В Германии были уверены в смерти фельдмаршала. Состоялись даже символические похороны Паулюса, на которых Гитлер лично возложил на пустой гроб не врученный экс-командующему фельдмаршальский жезл с бриллиантами. Письмо от жены стало последней каплей, приведшей Паулюса к очень непростому решению. 8 августа 1944 года он выступил по радио, вещающему на Германию, с призывом к немецкому народу отречься от фюрера и спасти страну, для чего необходимо немедленно прекратить войну.

Паулюс и дача

С 1946 года Паулюс жил на даче в Томилине под Москвой как «личный гость» Сталина. Паулюса окружили вниманием, охраной и заботой. У него был личный врач, свой повар и адьютант. Фельдмаршал, несмотря на оказанную ему честь, продолжал рваться на родину, но личным распоряжением Сталина выезд ему был запрещен. Паулюс для Сталина был ценным личным трофеем. Потерять его «вождь народов» никак не мог. Кроме того, отпускать фельдмаршала было небезопасно для него самого: в Германии отношение к нему было, мягко скажем, недоброжелательное, а смерть Паулюса могла бы серьезно ударить по репутации СССР. В 1947 году Паулюс два месяца лечился в санатории в Крыму, но посетить могилу жены и общаться с детьми фельдмаршалу запретили.

Паулюс и процесс

Паулюс выступал одним из главных свидетелей обвинения на Нюрнбергском процессе. Когда в зал в качестве свидетеля вошел Паулюс, сидевших на скамье подсудимых Кейтеля, Йодля и Геринга пришлось успокаивать. Как говорится, ничто не забыт, ничто не забыто: Паулюс был одним из тех, кто принимал непосредственное участие в разработке плана «Барбаросса». Откровенное предательство Паулюса не могли простить даже бесчеловечные нацистские преступники. Участие в Нюрнбергском процессе на стороне союзников, фактически, спасло фельдмаршала от срока за решеткой. Большинство немецких генералов, несмотря на сотрудничество в годы войны, все равно были осуждены на 25 лет. Паулюс, кстати, мог и не доехать до зала суда. По пути в Германию на него было совершено покушение, но своевременная работа контрразведки помогла избежать потери такого важного свидетеля.

Паулюс и вилла

23 октября 1953 года, после смерти Сталина, Паулюс покинул Москву. Перед отъездом он сделал заявление: «Я пришёл к вам как враг, но покидаю как друг». Фельдмаршал поселился в дрезденском пригороде Оберлошвиц. Ему предоставили виллу, обслугу и охрану, автомобиль. Паулюсу даже разрешили ношение оружия. Согласно архивам спецслужб ГДР, Фридрих Паулюс вёл замкнутый образ жизни. Его любимым развлечением было разбирать и чистить служебный пистолет. На месте фельдмаршалу не сиделось: он работал начальником Военно-исторического центра Дрездена, а также читал лекции в Выс­шей школе народной полиции ГДР. Отрабатывая благостное к себе отношение, в интервью он критиковал Западную Германию, хвалил социалистический строй и любил повторять, что «Россию не победить никому». С ноября 1956 года Паулюс не выходил из дома, врачи ему поставили диагноз «склероз голов­ного мозга», у фельдмаршала парализовало левую половину тела. 1 февраля 1957 года он скончался.

Паулюс и миф

Когда Паулюс попал в плен, это стало серьезным бонусом для антигитлеровской коалиции и для Сталина лично. Паулюса удалось «перековать» и на родине его окрестили предателем. Многие в Германии считают Паулюса предателем до сих пор, что вполне закономерно: он сдался в плен и начал работать на пропагандистскую машину соцблока. Поразительно другое: в современной России существует культ фельдмаршала Паулюса, в социальных сетях - сообщества его имени, на форумах - активное обсуждение «подвигов» нацистского генерала. Существует два Паулюса: один реальный, фашистский преступник, ставший причиной гибели миллионов людей, и другой - мифологический, созданный недальновидными «ценителями» немецкого военачальника.Заголовок

На фото: допрос пленного генерал-фельдмаршала Ф. Паулюса в штабе Донского фронта. Слева - командующий Донским фронтом генерал-полковник К.К. Рокоссовский, в центре - представитель Ставки маршал артиллерии Н.Н. Воронов и переводчик, крайний справа - Ф. Паулюс.

Из истории Великой Отечественной войны

КАК БЫЛ ВЗЯТ В ПЛЕН ФЕЛЬДМАРШАЛ ПАУЛЮС

В истории войн фельдмаршалов брали в плен нечасто. Такое произошло в последний день января 1943 года в Сталинграде. Тогда нашими войсками был пленен германский генерал-фельдмаршал Фридрих Паулюс. Взят в плен вместе со своим штабом и 6-й армией – свыше 91 тысячи человек, более 2500 офицеров, 24 генерала. Это был последний акт грандиозной битвы на Волге, которая внесла перелом в ход не только Великой Отечественной, но всей Второй мировой войны.

В январе 1970 года редактор военного отдела газеты «Известия» В. П. Гольцев предложил мне (тогда я был корреспондентом литературной группы отдела писем) встретиться с генералом, который взял в плен Паулюса, и записать его рассказ об этом. На следующий же день я был в доме на Ломоносовском проспекте, у генерал-лейтенанта в отставке Ивана Андреевича Ласкина. Два вечера я провел у него.
Военная биография Ивана Андреевича была впечатляющей. Участник гражданской войны. В годы Великой Отечественной войны полковник Ласкин, командуя 172-й стрелковой дивизией, участвовал в героической обороне Севастополя. Затем генерал-майор Ласкин воевал в Сталинграде, где был начальником штаба 64-й армии. Потом уже в звании генерал-лейтенанта стал начальником штаба Северо-Кавказского фронта. Среди многих его боевых наград – "Крест за боевые заслуги", высокая награда от Президента США «в признание его исключительного героизма и храбрости, проявленных на поле боя на советско-германском фронте против нашего общего врага – гитлеровской Германии». Была, правда, и трагическая страница: по лживому и подлому доносу энкавэдэшника боевой генерал был арестован, несколько лет отсидел в тюрьмах. Полностью реабилитирован, восстановлен в воинском звании, возвращены все боевые награды. После войны служил начальником штаба Южно-Уральского военного округа, в Генеральном штабе, преподавал в Академии Генштаба.
Боевой генерал выглядел весьма необычно – был он в потертой меховой жилетке, валенках. Мы пили чай с малиновым вареньем, а мой собеседник неторопливо рассказывал, по-военному суховато и точно, детали уточнялись. Написанный материал мы с ним тщательно выверили. Генерал завизировал текст.
Рассказ о пленении Паулюса был оперативно набран секретариатом и сразу же поставлен в номер. Утром в день выхода газеты у первого заместителя главного редактора «Известий» Николая Евгеньевича П-П., который вел номер и слыл очень осторожным человеком, вдруг неожиданно возникли "сомнения" в политической корректности такой публикации в правительственной газете. А как это воспримут в ГДР, где жил и на службе которой был Паулюс? В редакции знали о противостоянии зама главного и редактора военного отдела, которые недолюбливали друг друга. А зам был мелочно мстительным человеком. Материал был «отложен». В результате он был передан и опубликован в нецентральной, московской областной газете "Ленинское знамя"с относительно небольшим тиражом. Полная запись беседы осталась в моем архиве.
Предлагаю вашему вниманию эту запись с некоторыми сокращениями.

– 30 января – начал свой рассказ генерал Ласкин, – две наши части – 38-я мотострелковая бригада и 329-й инженерный батальон – с боями вышли к центру Сталинграда в районе площади Павших борцов. Пленные показали, что в подвалах полуразрушенного здания центрального универмага находится штаб командующего немецкой 6-й армией Паулюса. Наши бойцы блокировали все подходы к универмагу. На следующий день около 7 часов утра из подвала, размахивая белым флагом, вышел немецкий офицер. Он заявил, что немцы готовы вести переговоры о капитуляции с представителями советского командования. Для подготовки этой процедуры в немецкий штаб отправился начальник оперативного отделения штаба 38-й бригады старший лейтенант Ильченко с маленькой группой.
Рано утром 31 января об этом было доложено командующему 64-й армией генерал-лейтенанту Шумилову Михаилу Степановичу. Его штаб находился в селе Бекетовка, километрах в двадцати от города. Около 8 часов утра командарм пригласил меня к себе. Военный совет армии поручил мне немедленно выехать в район боевых действий и в качестве официального представителя советского командования провести переговоры с противником о его полной и безоговорочной капитуляции.
Вместе со мной выехали переводчик и помощник начальника оперативного отдела капитан Ляшев.

– Иван Андреевич, кем вы тогда были?

– Начальником штаба 64-й армии. Звание – генерал-майор.
Через полчаса эмка доставила нас на командный пункт 38-й бригады. Он размещался в землянке, в овражке, в 500-600 метрах от линии огня. Командир бригады полковник Иван Дмитриевич Бурмаков доложил обстановку. Он сообщил, что к немцам уже отправилась группа наших офицеров, но пока донесений от них нет.
Вместе с полковником Бурмаковым мы пошли к переднему краю. На пути были руины, приходилось осторожно обходить их. В окопах недалеко от универмага нас встретил небольшого роста старший лейтенант Латышев, командир 2-го батальона. Он доложил, что местность заминирована, и посоветовал двигаться по тропе, которой пользовались немцы. Так мы и поступили.
Первым по узенькой тропке на снегу пошел комбат, за ним – я. За мной – полковник Бурмаков, переводчик и наши адъютанты.

– Как вел себя в это время противник?

– Стрельбы на нашем участке не было. Около универмага путь нам преградили несколько немецких автоматчиков с оружием наизготовку. Охрана штаба. Рослые, хмурые солдаты. Выйдя вперед, я отстранил с тропки двух из них и спросил, как пройти в штаб. Жестами они показали на вход в подвал.
Спустившись по каменной лестнице, мы оказались в полуподвальном темном помещении. Окна были заложены мешками с песком. Здесь были люди. Нас немцы в темноте не опознали. Вытянув вперед руки, мы пошли вдоль стены вглубь наугад. Однажды я чертыхнулся и, видимо, слишком громко, потому что комбат – он шел впереди – вдруг остановился и зашептал:
– Товарищ генерал, тише, кругом фашисты.
Наткнулись на дверь в стене. Я приказал открыть. За дверью была большая комната.

– Там был немецкий штаб? Пожалуйста, опишите обстановку.

– В большой комнате было полутемно. На длинном столе – тусклая керосиновая лампа, на другом столе – огарок свечи. Все в табачном дыму. Смрад. Хаос – разбросаны чемоданы, каски, какие-то вещи. За столами сидели и стояли несколько военных в форме командного состава. Офицеры и генералы. Они о чем-то разговаривали между собой. Вдоль стен на грязном полу сидели десятка полтора солдат с телефонными аппаратами.
Я громко скомандовал по-русски:
– Встать! Руки вверх!
Все повернулись к нам, но команду выполнили немногие. Я повторил ее более резко. Мои спутники показали ее движением автоматов. На этот раз поднялись все немцы.
Я объявил всех пленными и подошел к столу. Один из военных, стоявших с поднятыми руками, сказал, что он – генерал-лейтенант Шмидт, начальник штаба 6-й армии, и может вести переговоры о капитуляции только с официальным представителем Рокоссовского. Я назвал свою должность, воинское звание, фамилию и сказал, что являюсь официальным представителем и уполномочен вести такие переговоры и принять капитуляцию немецких войск.
Шмидт сообщил, что здесь находится генерал-майор Росске, командующий южной группой войск. Росске представился четко, по-военному. За ним представились другие военные.
Тут к нам подошли полковник Лукин и подполковник Мутовин, которые отправились к немцам ранее. Они доложили, что их группа, а также подполковник Винокур и старший лейтенант Ильченко, который первым пошел в немецкий штаб, уже пытались вести предварительные переговоры о капитуляции, но немцы настаивают на представителе с нашей стороны на уровне генерала. Никто из наших офицеров не был допущен и к Паулюсу. Я шутя заметил, что один вопрос уже решен – генерал есть.

– Расскажите, как проходили переговоры о капитуляции.

– Прежде всего мы потребовали, чтобы все в комнате сложили оружие.
Мы изложили наше первоочередное требование: немедленно отдать немецким войскам приказ прекратить огонь. Шмидт и Росске тут же дали такое указание своим офицерам. Те по телефонам стали передавать его в войска. Наш переводчик контролировал это.
Шмидт обратился к нам с просьбой о прекращении огня и с нашей стороны. Полковник Бурмаков послал своего офицера, чтобы тот с ближайшего наблюдательного пункта связался с командующим 64-й армией Шумиловым и доложил о начале переговоров и нашей просьбе прекратить огонь.

– А Паулюса в этой комнате не было?

– Не было. Мы спросили, где командующий Паулюс. Шмидт ответил, что фельдмаршал – это звание ему присвоено вчера – находится в одной из соседних комнат, он неважно себя чувствует. Я предложил пригласить командующего сюда, чтобы вести переговоры с ним. Шмидт отправился с докладом. А я послал старшего лейтенанта Латышева, чтобы взять под нашу охрану комнату Паулюса.
Вернувшись, Шмидт доложил: фельдмаршал просит предоставить ему 20 минут, чтобы привести себя в порядок, вести переговоры он поручает генералам Шмидту и Росске. Мы удовлетворили эту просьбу.

– О чем велись переговоры?

– Строго говоря, это не были двусторонние переговоры. Мы предъявили противнику ультимативные требования: всем окруженным войскам немедленно прекратить сопротивление, передать в наше распоряжение весь личный состав, вооружение, боевую технику, а также оперативные документы. Немцы приняли полностью все наши требования. Росске сел за стол и на пишущей машинке стал печатать приказ войскам южной группы. Приказ заканчивался словами: « приказываю немедленно сложить оружие и организованно сдаться в плен». По телефонам распоряжения об этом передавались в части.
Истекли 20 минут. Паулюса не было. Вторично направили к нему Шмидта. Тот сообщил: Паулюс просит еще 20 минут. Эта просьба вызвала у нас недоумение, мы её отклонили. Решили идти к Паулюсу сами. Я пошел первым.
В большой комнате, освещенной естественным светом из незаложенного окна, заложив руки за спину, туда-сюда ходил военный. Это и был Паулюс.

– Как он выглядел?

– Выше среднего роста, в серой шинели, генеральская фуражка с высокой тульей. Подтянутый, с военной выправкой. Успел я также заметить выхоленное, но бледное и худое лицо, нос с горбинкой, усталые глаза. Увидев нас, он остановился. Можно было заметить его растерянность.
Я назвал себя, объявил его пленником, потребовал сдать личное оружие. Паулюс подошел крупным шагом, приветствовал меня поднятием правой руки, представился. Заявил на плохом русском языке, что он, генерал-фельдмаршал германской армии, сдается в плен Красной армии. Сообщил, что в фельдмаршалы произведен вчера, новой формы не имеет. Добавил с горечью, что теперь она вряд ли понадобится.
Я предъявил наши ультимативные требования о капитуляции, потребовал отдать такой приказ войскам северной группы, а также сообщить, какие последние указания давал Гитлер 6-й армии и войскам группы «Дон».
Паулюс ответил, что его армия рассечена на две изолированные группировки. С северной группой связи нет, у нее свой командующий генерал-лейтенант Штреккер. Южной командует генерал-майор Росске. Вопрос о капитуляции должен решаться с командующим каждой группы войск в отдельности. В последних распоряжениях фюрер требовал продолжать сопротивление и ждать подхода группы Манштейна.
Паулюс обратился с просьбой, чтобы пленным генералам и офицерам оставили их форму, личное холодное оружие и разместили отдельно от солдат. Я заявил, что рассмотрим этот вопрос позднее.

– Вы можете припомнить, как фельдмаршал держался?

– В разговоре со мной Паулюс держался спокойно, даже достойно. Его речь и движения были ровными.
На этом первый разговор с Паулюсом был закончен. Ему и генералу Шмидту было предложено следовать за нами.
Когда мы выбрались из подвала во внутренний двор универмага, то увидели, что наши бойцы уже обезоружили охрану немецкого штаба. Двор был заполнен нашими бойцами. Они ликовали, бросали вверх шапки, кричали «ура».

– Куда повезли плененного фельдмаршала?

– На нашей эмке мы повезли его в штаб 64-й армии, в село Бекетовка. В первой машине Паулюс ехать не захотел – кругом было много мин. Тогда впереди пошла полуторка, в нее посадили пленного генерала Шмидта. Потом уже следовала легковая машина, где были я и Паулюс. Еще в одном грузовике ехал адъютант командующего полковник Адам.
По дороге красноармейцы конвоировали группы пленных немцев. Еще совсем недавно завоеватели, бравые вояки, сейчас они имели жалкий вид сброда. Я приказал водителю замедлить ход возле одной такой группы. Видя печальное зрелище, которое представляла его бывшая армия, Паулюс горестно поник головой:
– Это ужасно…
В полдень мы были в Бекетовке, возле домика, где размещался штаб армии. В штабе я доложил командарму генерал-лейтенанту Шумилову, что боевое задание по принятию капитуляции южной группировки немецких войск и пленению командующего немецкой 6-й армии выполнено.

– Войдя в комнату, Паулюс вскинул в приветствии правую руку вперед и вверх и по-русски доложил:
– Фельдмаршал германской армии Паулюс сдался Красной армии в плен.
Генерал Шумилов потребовал предъявить документы, удостоверяющие его личность. Паулюс ответил, что может предъявить только свою солдатскую книжку. Приказ фюрера о производстве его в фельдмаршалы он получил лишь накануне по радио. Шмидт подтвердил этот факт.
Генерал Шумилов сообщил Паулюсу и Шмидту, что советское командование гарантирует им жизнь, личную безопасность, а также сохранность мундира и орденов.
Состоялась официальная беседа с пленными. О содержании ее было доложено командующему Донским фронтом генерал-полковнику Рокоссовскому. Тот приказал накормить пленного фельдмаршала, а затем отправить в штаб фронта.
Паулюса, Шмидта и адъютанта полковника Адама мы пригласили на обед. За столом немцы вели себя по разному. Паулюс пил и ел с осторожностью и немного. Шмидт не притронулся к своему бокалу и почти ничего не ел. Выглядел он как-то затравленно, за все время обеда не проронил ни слова. Полной противоположностью им был полковник Адам. Он был развязен и не ограничивал себя ни в чем – ни в выпивке, ни в еде.
После обеда все трое были отправлены в штаб Донского фронта.

Рецензии

Спасибо Вам. Это очень ценная историческая информация... Такие детали минувшего могут помнить только участники и очевидцы событий... Замечательно, что Вы успели и сумели это записать и сохранить... Хорошо помню Ваши публикации в "Известиях"... Некоторые из них (как газетные вырезки) храню до сих пор в своих архивах...

Жизнь в этом мире есть борьба.

Н. Бердяев

Писатель Н. Коняев в своей книге про Власова пишет: «Мерецкову не удалось организовать штурмовую группировку такой силы, которая способна была проломить немецкую оборону».

Что ж, пусть и это останется на совести автора, который во всех смертных грехах обвиняет только лишь одного К.А. Мерецкова. Но по плану вывода 2-й ударной армии из окружения предусматривался одновременный удар обеих группировок навстречу друг другу. Иначе говоря, не только удар деблокирующих войск, но и выход окруженных с боем. Известно, что окруженные войска прорывались без боя, группами и неорганизованно. Это стало одной из причин неудачного выхода. И виноват в этом в большей степени сам командующий А.А. Власов и его штаб, который потерял управление в последний момент и растерялся. Вследствие чего не были прикрыты фланги, отсутствовала достоверная информация о действиях своих войск. Не было организовано и взаимодействие по обеспечению коридора выхода (прорыва).

Но мне непонятно, почему Н. Коняев забыл обвинить, например, А.М. Василевского в неспособности прорвать немецкую оборону, для спасения 2-й ударной армии, так как именно он как представитель ставки находился рядом с Мерецковым, но при этом имел значительно больше полномочий.

В своих мемуарах он написал:

«С 10 по 19 июня 1942 г. непрерывно шли яростные бои, в которых участвовали крупные силы войск, артиллерии, танки 4, 59 и 52-й армий… За ходом этих боев непрерывно следил Верховный Главнокомандующий. В итоге нашим войскам удалось пробить узкую брешь в немецком капкане и спасти значительную часть окруженной 2-й ударной армии».

О том, как генерал Власов и остатки его армии выходили из окружения, сохранилось множество свидетельств очевидцев и документов. Познакомимся с некоторыми из них.

Личный шофер генерала Власова Н.В. Коньков:

«22 июня 1942 г. командование армии издало приказ – всеми имеющимися силами идти на штурм обороны немцев в районе Мясного Бора.

Этот штурм намечался на вечер того же дня. В штурме принимали участие все: рядовой состав, шоферы, командующий армией, начальник особого отдела армии, работники штаба армии.

В момент подготовки к штурму особенно активно и смело вел себя начальник особого отдела армии майор госбезопасности Шашков. Он беседовал с бойцами и ободрял их, призывал проявить мужество и смелость в момент штурма. Во время штурма Шашков шел вместе с бойцами. Командующий армией и работники штаба также держались стойко и спокойно и в момент штурма шли вместе с бойцами. Штурм начался часов в 9 – 10 вечера, но успеха не имел, так как наши части были встречены сильным минометным огнем, в результате чего штурм был отбит, а части 2-й ударной армии рассеяны.

Поэтому впоследствии организованных боевых действий уже не проводилось, и оставшиеся группы бойцов и командиров выходили из окружения самостоятельно. В штурме принимало участие 150 – 200 человек работников штаба. После того как штурм был отбит, в группе работников штаба осталось не более ста человек».

«22 июня было объявлено в госпиталях и частях, что желающие могут пройти на Мясной Бор. Группы по 100 – 200 человек бойцов и командиров легкораненых двигались на М. Бор без ориентиров, без указателей и без руководителей групп, попадая на передний край обороны противника и в плен к немцам. На моих глазах группа 50 человек забрела к немцам и была взята в плен. Другая группа в количестве 150 человек шла по направлению к немецкому переднему краю обороны, и только вмешательство группы особого отдела 92-й стр. дивизии переход на сторону противника был предотвращен»…

Шофер Н.В. Коньков:

«Утром 23 июня к нашей группе присоединились бойцы и командиры из частей 2-й ударной армии, в том числе генерал-майор Антюфеев и командир одной из бригад полковник Черный.

Генерал-лейтенант Власов дал распоряжение – всем оставшимся идти одной группой на север, в глубь немецкого тыла, в направлении Финев Луг, с тем чтобы лесами выйти из окружения. Как я слышал от командиров, вечером 23 июня, продвигаясь лесом на Финев Луг, мы прошли немецкую оборону и вышли в немецкий тыл».

Начальник связи 2-й ударной армии генерал-майор Афанасьев:

«Ударная группа продвигалась за р. Глушица и вплотную подошла, а местами на 100 м перешла р. Полисть. Дальше продвижения не имела. Были подготовлены вторые эшелоны для развития прорыва у р. Полисть. Противник с запада перешел р. Кересть и решительно повел наступление между Булановым и Антюфеевым на Кречно, этим самым угрожая нашему КП. Но благодаря правильной организации обороны на КП противник просочился вглубь только в обход нашего КП. В результате пришлось по приказу командира всему КП сосредоточиться в районе штаба 57-й стрелковой бригады, то есть между реками Глушица и Полисть, где пробыли с 13 по 24 июня.

Противник и здесь активизировал авиацию, но не без потерь. Основная часть сотрудников штаба с командованием во главе осталась в целости. Военным советом армии было решено, что с наступлением вторых эшелонов всему штабу армии «разбиться» по штабам бригад и дивизий и пробиться вместе на восток. Все отделы разошлись по своим местам, а командование, военный совет, особый отдел, Власов, Зуев, начальник особого отдела, Виноградов, Белишев, Афанасьев и др. в количестве 120 человек последовали за 46 сд (командир дивизии полковник Черный)».

Шофер Н.В. Коньков:

«Вечером 24 июня в лесу генерал-лейтенант Власов собрал всех бойцов и командиров и объявил, что предстоит долгий и трудный путь, придется пройти не менее 100 км по лесам и болотам, продуктов никаких не имеется и придется питаться травой и тем, что удастся отбить у немцев. Тут же Власов объявил, что кто чувствует себя слабым, может оставаться на месте и принимать меры по своему желанию.

В тот же вечер разведка доложила, что впереди лежит большая дорога, вдоль которой идет река. После возвращения разведки генерал-лейтенант Власов провел совещание с работниками штаба, в результате которого было принято решение продвигаться небольшими группами, по 20 – 30 человек. Было организовано около десяти таких групп, в каждой был назначен старший. Я попал в группу, которой командовал какой-то батальонный комиссар, фамилии которого я не знаю. В группе было двадцать человек, в том числе шофер Абрамов, адъютант комиссара штаба армии Петров, посыльный командующего армией Бородавченко и ряд других. При организации групп генерал-лейтенант Власов взял с собой только работников штаба армии и Военного совета, военврача 2-го ранга и официантку Марию Игнатьевну и, оставив всех адъютантов, посыльных и шоферов, ушел вперед, после чего его больше не видели.

С ним ушли: начальник штаба армии полковник Виноградов, комиссар штаба армии полковой комиссар Свиридов, генерал-майор Антюфеев, полковник Черный, официантка Мария Игнатьевна, генерал-майор артиллерии и военврач 2 ранга, фамилии которых я не знаю. Кроме этих лиц с Власовым ушли и работники штаба, но кто именно, я не знаю. Куда направилась эта группа, я тоже не знаю».

Оперуполномоченный 1 отделения Особого отдела НКВ Д фронта лейтенант госбезопасности Исаев:

«В 20 часов 24 июня по приказу начальника тыла дивизии майора Бегун весь личный состав дивизии около 300 человек тронулись по просеке центральной линии связи на М. Бор. В пути следования я наблюдал движение таких же колонн из других бригад и дивизий, численностью до 3000 человек.

Колонна, пройдя от поляны Дровяное поле до трех км, была встречена сильным шквалом из пулеметного, минометного и артогня противника. Пройдя к проволочному ограждению, противник встретил колонну ураганным огнем, после чего была подана команда отойти назад на расстояние 50 м. При отходе назад получилась массовая паника и бегство групп по лесу. Разбились на мелкие группы и разбрелись по лесу, не зная, что делать дальше. Каждый человек или маленькая группа решали свою дальнейшую задачу самостоятельно. Единого руководства всей колонной не было. Группа 92 стр. див. в количестве 100 человек решила идти другим путем, по узкоколейке. В результате с некоторыми потерями прошли через шквал огня на Мясной Бор».

Оперуполномоченный 25 стрелковой бригады политрук Щербаков:

«24 июня с.г. с раннего утра был организован заградотряд, который задерживал проходивших всех военнослужащих, способных носить оружие, которые вместе с остатками частей и подразделений бригады были разбиты на три роты. К каждой роте для обслуживания был прикреплен опер. работник ОО НКВД. При выходе на исходный рубеж, командование не учло то обстоятельство, что первая и вторая роты еще не выдвинулись на исходный рубеж. Выдвинув третью роту вперед, поставили ее под шквальный минометный огонь противника.

Командование роты растерялось и не могло обеспечить руководство ротой. Рота, дойдя до настила под минометным огнем противника, разбежалась в разные стороны. Группа, отошедшая в правую сторону от настила, где были оперуполномоченный Корольков, командир взвода мл. лейтенант К узовлев, нескольк о бойцов взвода ОО и других подразделений бригады, натолкнулись на дзоты противника и под минометным огнем противника залегли. Группа насчитывала всего 18 – 20 человек.

В таком количестве группа не могла пойти на противника, тогда командир взвода Кузовлев предложил возвратиться к исходному рубежу, присоединиться к другим частям и выходить левой стороной узкоколейки, где огонь противника значительно слабее.

Сосредоточившись на опушке леса, начальник ОО тов. Плахатник отыскал майора Кононова из 59-й стрелковой бригады, примкну л свою группу к его людям, с которыми двинулись к узкоколейке, и выходили вместе с 59-й стр. Бр.».

Оперуполномоченный 6-го гвард. минометного дивизиона лейтенант госбезопасности Лукашевич:

«Весь личный состав бригады, как рядовой, так и комначсостав были информированы о том, что выход начнется штурмом ровно в 23.00 24.06.42 г. с исходного рубежа р. Полисть. Первым эшелоном двигался третий батальон, вторым эшелоном – второй батальон. Из командования бригады, начальников служб, а также командования батальонов, никто не вышел из окружения, из-за задержки на КП. Оторвавшись от основной массы бригады и, очевидно, начав движение небольшой группой, они, надо полагать, погибли в пути следования».

Оперработник резерва ОО НКВ Д фронта капитан Г орностаев:

«Через вышедших наших работников, командиров и бойцов устанавливается, что всем частям и соединением была поставлена конкретная задача о порядке и взаимодействии выхода на соединение боем. Однако в процессе этой операции произошла стихия, мелкие подразделения растерялись, и вместо кулака, оказались мелкие группы и даже одиночки. Командиры, в силу этих же причин, не могли управлять боем. Произошло это в результате сильного огня противника. Установить действительное положение всех частей нет никакой возможности, ибо никто не знает. Заявляют, что питания нет, много групп бросается с места на место, и никто не удосужится все эти группы организовать и с боем выйти на соединение».

Генерал-майор Афанасьев:

«Все вышли ночью с 24 на 25 июня на КП 46 сд, и в момент перехода в 2 часа ночи вся группа попадает под артиллерийско-минометный заградительный огонь. Группы в дыму теряются. Одна группа во главе с Зуевым и начальником особого отдела с отрядом автоматчиков в 70 человек скрылась в районе реки Полисть в направлении на высоту 40, 5 (со слов тов. Виноградова), т. е. ушла от нас вправо, а мы с группой Власова, Виноградова, Белишева, Афанасьева и других ушли сквозь дым артиллерийско-минометных разрывов влево; организовали поиски Зуева и Шашкова, но успеха не имели. Пройти вперед не смогли. И мы решили идти обратно на КП 46 сд, куда вернулся и штаб 46 сд. Ждали момента затишья, но, увы, в этот период с запада противник прорвал фронт и двигался к нам по просеке во взводных колоннах и кричал: «Рус, сдавайся!» Мне было приказано организовать оборону КП и встретить фрицев организованным огнем, отбросить их в лесную местность. Я собрал 50 человек бойцов, вместе с комиссаром штаба тов. Свиридовым встретили фрицев ружейно-автоматным огнем, рассеяли их, но противник продолжал нажимать, увеличил свои силы, усилился огонь по КП».

«Нужно отметить, что тов. Власов, несмотря на обстрел, продолжал стоять на месте, не применяясь к местности, чувствовалась какая-то растерянность или забывчивость. Когда я стал предупреждать – «надо укрываться», то все же он остался на месте. Заметно было потрясение чувств. Было немедленно принято решение, и Виноградов взялся за организацию отхода в тыл противника с выходом через фронт опять к своим. Нужно откровенно признаться, что все делалось конспиративно».

Следует обратить внимание на тот факт, что Власов был уже безразличен ко всему. Возможно, и к своей жизни тоже. Его охватил парализующий шок, и по сути все «бразды правления» он передал своему начальнику штаба.

Характерно, что генерал Афанасьев замечает: растерянность, забывчивость, потрясение чувств. Такой маленький психологический штрих к портрету своего командира, который уже не способен управлять не только войсками, но и группой лиц, находящейся рядом с ним. Заметим, малочисленной группой!

«Но несмотря на эти условия, вольно или невольно группа добровольно сама влилась в единую группу до 45 человек. Видно было, что это его(Виноградова) не устраивало. Но остановить поток было уже поздно. Плюс к этому прибавилась группа полковника Черного в количестве 40 человек. Получилась изрядная большая группа».

И снова Афанасьев одной фразой упоминает Власова: «Тов. Власов был безразличен, общим командиром был назначен, предложил свои услуги Виноградов. Меня тов. Власов предложил комиссаром. Составили список отряда. Разбили его на отделения: охраны, разведки и истребителей. Пошли дальше на север, где в лесу по дороге около Больш(ого) Апрелевского Моха встретили три группы Ларичева, отделились от нас Черный и командование 259 сд, которые двигались на север».

Начальник политотдела 46-й стрелковой дивизии майор Зубов:

«…в 12 часов дня 25 июня штаб 2-й ударной армии и штаб 46 сд находились в лесу в одном месте.

Командир 46 сд тов. Черный мне сообщил, что мы сейчас пойдем на прорыв противника, но командующий Власов предупредил, чтобы не было лишних людей… Таким образом, нас оказалось из штаба 2-й ударной армии 28 человек и не менее из штаба 46 сд. Не имея питания, мы пошли в Замошское, шли день 25 и 26. Вечером мы обнаружили убитого лося, поели, а утром 27 начальник штаба 2-й ударной армии, посоветовавшись с Власовым, принял решение разбиться на две группы, так как таким количеством ходить невозможно».

Итак, в ночь с 24 на 25 июня колонна Военного Совета и штаба армии вышла из штаба 57 стрелковой бригады (между реками Глушица и Полисть) в район 46-й стрелковой бригады, а уже оттуда в коридор выхода на восток. Впереди головное охранение под командой зам. начальника особого отдела 2-й ударной армии старшего лейтенанта госбезопасности Горбова, затем Военный Совет армии и тыловое охранение.

В момент перехода при подходе к р. Полисть в 2 часа ночи колонна попадает под минометно-артиллерийский огонь. В пути выяснилось, что никто толком не знал маршрута. Двигались наугад. Возглавляющий передовое боевое охранение Горбов согласно приказу командования боя не принял отклонился вправо и продолжал двигаться вперед к выходу, в то время как члены Военного Совета армии и группа командиров залегли в воронке и остались на месте на западном берегу реки Полисть. В дыму все растерялись. И когда стихла стрельба, одна группа (Зуев и Лебедев, начальник политотдела бригадный комиссар Гарус, зам. начальника особого отдела армии Соколов, нач. особого отдела Шашков, плюс 70 автоматчиков) ушла вправо, а позже примкнула к остаткам бойцов 382 сд, которыми командовал командир полка полковник Болотов.

Другая группа (Власов, Виноградов, Белишев, Афанасьев) ушла влево. Но так как вперед (якобы) проход был закрыт, они вернулись на КП 46-й стрелковой дивизии, где встретились с ее штабом во главе с командиром дивизии полковником Черным. Все ждали затишья, но с запада противник прорвал фронт и им пришлось организовать оборону командного пункта.

В этот же день начальник разведотдела армии полковник А.С. Рогов выдвинулся немного позже колонны Военного совета 2-й ударной армии. От также наткнулся на заградительный огонь противника и вынужден был остановиться. Через некоторое время огонь стал ослабевать и перемещаться в направлении узкоколейки. Предполагая, что там образовался прорыв, полковник Рогов двинулся туда и вышел из окружения.

27 июня Зуев, Лебедев, Гарус и Соколов с отрядом бойцов численностью до 600 человек двинулись вперед для выхода из окружения, но Болотов в пути в бою был тяжело ранен, и отряд потерял управление. Бойцы, попав под артиллерийский огонь противника, растерялись в лесу. Часть сдалась в плен. Вместе ушли в лес Зуев, Лебедев, Соколов и нач. Новгородского райотдела НКВ Д Г ришин. Двое последних пытались установить местонахождение командующего армией Власова, для чего ушли в разведку, но вернувшись обратно, Зуева и Лебедева не застали и 5 июля вышли из окружения самостоятельно. В своем рапорте на имя на чальника особого от дела НКВ Д Во л – ховского фронта замест. нач. ОО НКВД 2-й ударной армии, капитан ГБ Соколов указал: «Мы обнаружили шалаш, где Власов находился, но в этом шалаше была только одна сотрудница военторга по имени Зина, которая ответила, что Власов находился здесь, но ушел к командиру 382-й дивизии, а затем якобы имел намерение перейти на КП 46-й дивизии».

По данным пом. нач. управления ОО НКВ Д СССР старшего майора госбезопасности Москаленко (1.07.42 г.): «С 22.06.42 г. по 25.06.42 из 2-й У А никто не выходил. В этот период коридор оставался на западном берегу р. Полисть. Противник вел сильный минометный и арт. огонь. В самом коридоре также имело место просачивание автоматчиков. Таким образом, выход частей 2-й ударной армии был возможен с боем».

Напомню, 24 июня в 19.45 Власов просил содействовать с востока живой силой, танками и прикрыть авиацией войска с 3.00 25 июня. И ему содействовали, правда, авиацией прикрыть не могли. Ее не хватало для такой задачи.

В эту же ночь для усиления частей 59-й армии и обеспечения коридора был направлен отряд под командованием полковника Коркина. Его сформировали из бойцов и командиров 2-й ударной армии, вышедших из окружения 22 июня. Когда сопротивление противника в коридоре и на западном берегу р. Полисть было сломлено, примерно с 2 часов части 2-й ударной армии двинулись общим потоком, который был прекращен в 8.00 из-за непрерывных налетов авиации противника. В этот день вышло около 6000 человек, из них направлено в госпиталя 1600 человек. Н. Коняев в своей книге, ссылаясь на сводку Генштаба, составленную на основе доклада К.А. Мерецкова («25 июня к 3 часам 15 минутам согласованным ударом 2-й и 59-й армий оборона противника в коридоре была сломлена и с 1 часа 00 минут начался выход частей 2-й армии»), как всегда, иронизирует: «Человеку не искушенному в стилистике штабных документов может показаться странным, что выход окруженной армии начался за два с лишним часа до того, как удалось сломить оборону противника. Однако никакого противоречия тут нет. Ведь эту безумную атаку шатающихся от голода бойцов и командиров и называл Кирилл Афанасьевич «выходом из окружения». Что ж, бумага стерпит все, но зачем писать неправду.

Все документы и свидетельства очевидцев говорят о том, что организация вывода 2-й ударной армии из окружения страдала серьезными недостатками. Частично виноват в этом штаб Волховского фронта, который не смог организовать взаимодействие между 59-й армии и 2-й ударной армии. Но несомненно и то, что большая вина лежит на штабе 2-й ударной армии, а конкретно на ее командующем, который растерялся и потерял управление не только войсками, но и своим штабом.

Таким образом, коридор был открыт примерно с 2 часов до 8.00… и отвечая на иронию уважаемого автора, могу сказать: в том, что группы бойцов и командиров частей и соединений начали выход с 1.00, а оборона противника была сломлена к 3 часам 15 минутам, нет ничего криминального со стороны К.А. Мерецкова, как командующего фронтом. Вспомним, ведь Власов просил содействия именно с 3 часов, а то, что выход начался гораздо раньше, так это вопрос больше к Власову, его штабу и командирам соединений и частей 2-й ударной армии. По данным, полученным в Генеральном штабе 29 июня, группа бойцов и командиров частей 2-й ударной армии вышла на участок 59-й армии через тылы противника в район Михалево без потерь. Вышедшие утверждали, что в этом районе силы противника были малочисленны, в то время как коридор прохода, затянутый сильной группировкой противника и пристрелянный минометами, артиллерией и усиленными ударами авиации, уже был практически недоступным для прорыва 2-й ударной армии и с запада и 59-й армии с востока.

Старший майор госбезопасности Москаленко в своем докладе 1 июля 1942 г. отмечал: «Характерно, что районы, через которые проходили 40 человек военнослужащих, вышедших из 2-й ударной армии, как раз были указаны Ставкой Верховного Главного командования для выхода частей 2-й ударной армии, но ни Военный совет 2-й ударной армии, ни Военный совет Волховского фронта не обеспечили выполнения директивы Ставки».

Таким образом, весь ход событий выхода из окружения выглядит действительно трагично, но при этом нельзя забывать, что все-таки главная вина лежит прежде всего на командующем 2-й ударной армии и на его штабе. Лишь частично она ложится и на штаб Волховского фронта и его командующего. Хотя, как известно, К.А. Мерецков вновь в Малую Вишеру прибыл только 9 июня, сменив Хозина. И об этом нельзя забывать. Разве он может нести личную ответственность за открытые фланги при выходе 2-й ударной армии? И за то, что в процессе операции в этой армии произошла «стихия, при которой мелкие подразделения терялись, а вместо кулака оказались мелкие группы и одиночки, не способные выйти с боем на соединение». Разве он виноват, что все эти группы никто так и не смог организовать, что шквальный огонь противника сеял в их рядах панику, а единого руководства не было? Практически все, даже легкораненые, двигались без ориентиров, без указателей, без руководителей групп.

Одним из факторов, существенно повлиявшим на затруднение выхода армии из окружения, можно однозначно назвать факты измены и предательства.

Так 2 июня помощник начальника 8-го отдела штаба 2-й ударной армии техник-интендант 2-го ранга Малюк Семен Иванович перешел на сторону врага с шифровальными документами и выдал расположение частей 2-й ударной армии и место дислокации ее командного пункта. 10 июня, арестованные особым отделом НКВД Волховского фронта двое агентов немецкой разведки показали, что при допросах пленных военнослужащих 2-й ударной армии в абвере присутствовали командир 25 стрелковой бригады, помощник начальника оперативного отдела армии, интендант 1-го ранга, зам. командующего 2-й ударной армии и ряд других, которые предавали командно-политический состав немцам.

В окруженной армии имели место и факты групповых измен. Так заместитель начальника особого отдела 2-й ударной армии Горбов в присутствии начальника особого отдела 59-й армии Никитина сказал, что 240 человек черниговцев изменили Родине. Особистами не исключалась возможность и использования момента выхода из окружения 2-й ударной армии немецкой разведкой для засылки перевербованных бойцов и командиров, ранее взятых в плен. Например, 27 июня из окружения вышел красноармеец, сразу же попавший под подозрение. Он заявил, что сутки пролежал в воронке и теперь возвращается. Когда ему было предложено покушать, он отказался, заявив, сто сыт. О пути следования на выход рассказывал необычайный для всех маршрут. А теперь вернемся к выходу из окружения генерала Власова.

Генерал-майор Афанасьев:

«Все опять разошлись по разным направлениям. Проходим болото Протнино, встречаем опять Черного с отрядом, который наскочил на минное поле и поверну л свой отряд на северо-восток. Наши отряды опять по решению Виноградова спустились на юг, к сараям, что южнее отметки 31, 8. Здесь организовал разведку из четырех человек, обратно никто не вернулся, прождали до утра, решили идти на север, под хутора Ольховские, где и перейти реку Кересть. Немцы учли, что части Красной Армии следуют в глубокий тыл, и, опасаясь этого, быстро организовали по р. Кересть пикеты, охрану и не допускали прохода наших отрядов в леса – глубокий тыл противника.

Пройдя близ Ольховских(хуторов), организовали разведку, нашли подвесную веревочную сплетенную из палаток переправу, мы ее использовали, пикета как раз здесь не было, и мы свободно перешли на западный берег реки Кересть. Далее мы строго пошли по направлению Вдицко на запад. Все устали, истощали, холодные, питались только травой, без соли, варили себе только пресные супы и грибы. Было принято решение истребительному отделению сделать налет на автомашину, груженную продуктами, забрать продукты и доставить к нам в лес. 15 человек выступили, в результате вся группа попала под огонь дзота, завязался бой, комиссар штаба тов. Свиридов был ранен в грудь пулей навылет и один солдат убит. Их потери – 12 человек. Мы остались опять без продовольствия. Решаем идти на Щелковку на старое место нашего прежнего КП. Пробыв там ночь, посылаем в поиски за продуктами в Щелковку и здесь имеем потерю одного человека, убито предателей два человека. Вернулись опять ни с чем. Решили идти на запад через железную дорогу Поддубье… обнаружена охрана, но мы незаметно прошли ее. Вышли на деревянную узкоколейную железную дорогу на перекрестке, что в 2 км восточнее Поддубья. Здесь была сделана длительная остановка. Тов. Виноградов договорился с тов. Власовым, что надо группу разбить на маленькие группы, которые должны сами себе избрать маршрут движения и план своих действий, составили списки и предложили нам двигаться. Я лично возражал против данного мероприятия, рассказал свой план, т. е. двигаться всем до реки Оредежь. Заняться на месте ловлей рыбы на озере Черное и, если удастся, на реке, а остальная группа, со мной во главе, пойдет искать партизан, где найдем радиостанцию, и мы будем связаны с нашими частями на востоке, и нам окажут помощь. Мое предложение не было принято. Я тогда спросил, кто еще желает со мной идти, хотел идти один политрук, который был в списках намечен вместе с Власовым, тогда меня тов. Виноградов обвинил, что я якобы его переманил к себе, и этим дело кончилось. Я им рассказал свое решение. Наступило время моего выступления. Я в составе четырех человек ушел по своему маршруту.

Перед уходом стал спрашивать группы, кто куда пойдет, никто еще не принял решения, стал спрашивать Власова и Виноградова, они мне сказали, что они еще не приняли решения и что они пойдут после всех. Хорошо с ними попрощались, и я со своими людьми двинул – ся в путь..»

Власова начали искать уже с 25 июня, с того самого дня, когда он не вышел из окружения. К.А. Мерецков так написал в своих мемуарах:

«Но где же армейское руководство? Какова его судьба? Мы приняли все меры, чтобы разыскать Военный совет и штаб 2-й ударной армии.

Когда утром 25 июня вышедшие из окружения офицеры доложили, что они видели в районе узкоколейной дороги генерала Власова и других старших офицеров, я немедленно направил туда танковую роту с десантом пехоты и своего адъютанта капитана М.Г. Бороду. Выбор пал на капитана Бороду не случайно. Я был уверен, что этот человек прорвется сквозь все преграды… И вот во главе отряда из пяти танков Борода двинулся теперь в немецкий тыл. Четыре танка подорвались на минах или были подбиты врагом. Но, переходя с танка на танк, Борода на пятом из них все же добрался до штаба 2-й ударной армии. Однако там уже никого не было. Вернувшись, горстка храбрецов доложила мне об этом в присутствии представителя Ставки А.М. Василевского. Зная, что штаб армии имеет с собой радиоприемник, мы периодически передавали по радио распоряжение о выходе. К вечеру этого же дня выслали несколько разведывательных групп с задачей разыскать Военный Совет армии и вывести его. Эти группы тоже сумели выполнить часть задания и дойти до указанных районов, но безрезультатно, так как они Власова не отыскали».

Н. Коняев в своей книге про Власова утверждает, что командующего 2-й ударной армии в последний раз видел старший политрук отдельной роты химической защиты 25-й стрелковой дивизии Виктор Иосифович Клоньльев (примерно 29 июня), который свидетельствовал: «Двигаясь на север со своей группой в районе леса, три километра юго-западнее Приютино, я встретил командующего 2-й ударной армии генерал-лейтенанта Власова с группой командиров и бойцов в количестве 16 человек. Среди них был генерал-майор Алферьев, несколько полковников и две женщины. Он меня расспросил, проверил документы. Дал совет, как выйти из окружения. Здесь мы переночевали вместе, и наутро я в три часа ушел со своей группой на север, а присоединиться спросить разрешения я постеснялся..»

Н. Коняев пишет:

«Это последнее известие об Андрее Андреевиче Власове. Где-то после двух часов дня 27 июня 1942 г. след Власова теряется вплоть до 12 июля…»

Однако это не совсем так. Расставшись с группой Власова, на второй день группа генерала Афанасьева встретилась с лужским партизанским отрядом Дмитриева. Дмитриев помог затем связаться с командиром партизанского отряда Оредежского района Сазоновым, у которого имелась радиостанция.

5 июля 1942 г. Афанасьев прибыл к Сазонову, а 6 июля в Ленинградский штаб партизанского движения была отправлена следующая телеграмма:

«У нас находится генерал-майор связи 2-й ударной армии Афанасьев. Власов, Виноградов живы. Сазонов».

А 8 июля Сазонов сообщил в Ленинград: «Афанасьев оставил Власова с группой командного состава и женщиной в районе Язвинки. Сазонов».

Здесь стоит обратить внимание на такой факт: старший политрук В.И. Клоньльев застал Власова с группой в 16 человек. Среди них он видел генерала Алферьева и двух женщин. Афанасьев же сообщил только об одной женщине и об Виноградове и Власове (из командного состава). Следовательно, генерал Афанасьев видел Власова последним, и это могло быть 1 или даже 2 июля. При этом группа была разбита еще на маленькие группы.

Поиск Власова продолжался.

Из доклада штаба Волховского фронта «О проведении операции по выводу 2-й ударной армии из окружения»: «Для розыска Военного совета 2-й ударной армии развед. Отделом фронта были высланы радиофицированные группы: 28.06.42 две группы в р-н Глушица, обе были рассеяны огнем противника, и связь с ними была утеряна. В период с 2 по 13.07.42 г. с самолета были сброшены 6 групп по три-четыре человека в каждой. Из этих групп одна была рассеяна при сбросе и частью вернулась обратно, две группы, успешно выброшенные, наладившие связь, но необходимых данных не дали, и три группы дают регулярные сообщения о движениях мелких групп командиров и бойцов 2-й уд. армии в тылу противника. Все попытки розыска следов Военного совета до сих пор успеха не имеют».

Командующего искали и партизаны. Вот текст радиопереговоров с Ленинградским штабом партизанского движения: «13 июля. Жданову. Афанасьев прибыл к нам 5 июля. Власовым разошлись Язвинки. После о нем ничего не известно. Мной посланы в розыск 22 человека, две группы в 19 человек, 5 человек райактива. Розыск продолжаю. Сазанов». И еще: «14 июля. В город Валдай вызваны командиры партизанских бригад, действующих в партизанском крае, где они получат задание по организации боевых действий на ряде коммуникаций противника на случай возможного транспортирования пленных из числа лиц комсостава 2-й ударной армии».

В своих воспоминаниях А.М. Василевский высказал очень интересную мысль: «Однако, несмотря на все принятые меры с привлечением партизан, специальных отрядов, парашютных групп и прочих мероприятий, изъять из кольца окружения Власова нам не удалось. И не удалось сделать прежде всего потому, что этого не хотел сам Власов».

Все документы, свидетельства очевидцев косвенно говорят именно об этом. А вот факты упрямо убеждают в том, что А.А. Власов не спешил выходить из окру жения и тяну л время. Видимо, для этого у него были причины. Итак, мы установили, что последним Власова видел генерал Афанасьев. А что дальше?

Н. Коняев считает: «Где-то после двух часов дня 27 июня 1942 г. след Власова теряется вплоть до 12 июля». На самом деле это не так. Константин Антонович Токарев, майор запаса, в годы войны был спецкором «Фронтовой правды» и «Красной Звезды». В конце 80-х он свидетельствовал:

«А Власов укрылся в сторожке у Прохора – волховского сторожила, бывшего ямщика, который знал и помнил отца Власова по нижегородской ярмарке, где он запил и исповедовался перед божницей с лампадой. Прохор, воевавший потом в партизанском отряде, рассказывал мне, что Власов потребовал у него «старую одежду», переоделся. «Енерал», как называл его Прохор, что-то шептал, словно звал кого-то из тех призраков, что таились за темными ликами икон, чуть озаренных лампадой. Той же ночью, дождавшись в сторожке свою «докторшу» и телохранителя с лошадьми в отсутствие Прохора, Власов с попутчиками верхами выехали на глухую лесную тропу, и больше на этой стороне их не видели… На беглецов вышли партизаны и предложили бродягам следовать на лесную базу (об этом мне рассказал тот же Прохор). Те отвечали, что от голода и сырости заболели водянкой и не в силах идти дальше. Партизаны смастерили из жердей носилки. Но Власов и его Дуня оказались такими тяжелыми, что их вынуждены были оставить в сарае под надзором охранника, пообещав вернуться с подмогой и лошадьми. Когда же через день партизаны вернулись, ни Власова, ни «докторши» в сарае не оказалось, а охранник лежал убитый у дверей…»

О том, что было дальше, мы можем узнать из протокола допроса от 21 сентября 1945 г. Вороновой Марии Игнатьевны, прибывшей из Берлина и остановившейся на жительстве в гор. Барановичи. Эта та самая докторша «Дуня» из рассказа К.А. Токарева (Прохора). Походно-полевая жена (ППЖ) А.А. Власова еще с 20-й армии. Она поступила на службу как вольнонаемная и служила в системе военторга шеф-поваром. Потом ее перевели работать в столовую Военного совета армии, где она и познакомилась с Власовым и сменила его прежнюю ППЖ. Характерно, что Власов очень любил комфорт и даже в полевых условиях женщин держал всегда рядом. Наверно, он единственный генерал Красной армии, выходивший из окружения с бабой и с ней же попавший в плен. Подобных примеров наша история до тех пор не знала и не знает до сих пор.

Итак, Мария Воронова рассказала:

«Примерно в июне 1942 г., под Новгородом, нас немцы обнаружили в лесу и навязали бой, после которого Власов, я, солдат Котов и шофер Погибко вырвались в болото, перешли его и вышли к деревням. Погибко с раненым бойцом Котовым пошли в одну деревню, а мы с Власовым пошли в другую. Когда мы зашли в деревню, названия ее не знаю, зашли мы в один дом, где нас приняли за партизан, местная «самооборона» дом окружила, и нас арестовали. Нас посадили в колхозный амбар, а на другой день приехали немцы, предъявили Власову вырезанный из газеты его портрет в генеральской форме, и Власов был вынужден признаться, что он действительно генерал-лейтенант Власов. До этого он рекомендовался учителем-беженцем. Немцы, убедившись, что они поймали генерал-лейтенанта Власова, посадили нас в машину и привезли на станцию Сиверская, в немецкий штаб. Здесь меня посадили в лагерь военнопленных, находившийся в местечке Малая Выра, а Власова через два дня увезли в Германию».

Несколько иначе поведал о пленении Власова К.А. Токарев:

«Власова случайно «нашел» староста русской Староверческой деревушки. Он задержал высокого человека в очках и гимнастерке без знаков различия, в стоптанных сапогах, и его спутницу – они в деревне меняли ручные часы на продукты. Староста запер их в сарае и сообщил об этом немцам. Власова со спутницей в тот же день – это было 12 июля – отправили к командующему 18-й немецкой армией генералу Линдеманну. Староста за проявленную им бдительность получил от немецких властей вознаграждение – корову, 10 пачек табаку, две бутылки «тминной водки и почетную грамоту».

А вот что рассказал бывший начальник связи 4-й германской авиадивизии капитан Ульрих Гард:

«Власов в одежде без знаков различия скрывался в баньке близ деревни Мостки, южнее Чудова. Его обнаружил староста деревни и сообщил проезжавшему через деревню немецкому офицеру. Когда открыли дверь и скомандовали «руки вверх!», Власов крикнул: «Не стреляйте, я генерал Власов – командующий второй ударной армией».

Сомневаться в достоверности всех этих источников нет оснований. Они различаются лишь незначительными деталями, но суть у них одна.

21 июля 1942 г. Народный комиссар Внутренних дел Союза ССР Л. Берия сообщил товарищу Сталину об итогах вывода 2-й ударной армии из окружения. В конце докладной записки, в частности, было указано: «14 июля германское радиовещание в сводке верховного командования передало: «Во время очистки недавнего Волховского котла обнаружен в своем убежище и взят в плен командующий 2-й ударной армией генерал-лейтенант Власов».

Комментируя это, Н. Коняев пишет:

«Обратим внимание на слова про «свое убежище». Похоже, что Виноградову и Власову был известен какой-то запасной, не использованный КП 2-й ударной армии, где имелся запас продуктов… Этот КП и стал «своим убежищем» для генерала Власова».

Известно, что Власова взяли в плен в деревне. Немцы его искали. И если бы он прятался в каком-нибудь запасном, не использованном КП «убежище», его бы прежде всего нашли свои или в крайнем случае немцы. И тем и другим все КП и ЗКП 2-й ударной армии были известны. К тому же вся территория непрерывно прочесывалась противником. Все факты еще и еще раз подтверждают, что командующий 2-й ударной армией генерал-лейтенант А.А. Власов не собирался сдаваться немцам, но и не спешил или же не хотел выходить к своим. Причем с каждым днем его шансы выйти к своим уменьшались. А то, что его не могли найти, так это потому, что сам Власов этого не хотел. Почему?

Никто не знает и никогда не скажет, что творилось в голове и в душе этого человека, ведь предателями не рождаются, ими становятся. И все же частично на этот вопрос ответить можно. И я попробую.

В Бору под деревней Щелковка в генеральской избе корреспондент К.А. Токарев нашел свою «зачитанную» Власовым работу «Грозный и Курбский» (до войны К.А. Токарев занимался историей, был аспирантом Ленинградского университета) с множеством замечаний Власова, из которых Токарев понял, что первого он ненавидел за опричнину, а перед вторым преклонялся.

Точно такие же заметки оказались и в старинном издании «Сказаний» князя Курбского с предисловием издателя – историка Устрялова из Казанского университета. Судя по комментариям на полях, Власов искал в древнем прошлом аналогии с современностью и со своей судьбой…

Генерал Власов прекрасно знал приказ Ставки Верховного Главного командования Красной армии от 16 августа 1941 г. № 270 с пометкой «Без публикации», но подлежащий прочтению «во всех ротах, эскадронах, эскадрильях, командах и штабах».

В этом приказе говорилось:

«Но мы не можем скрыть и того, что за последнее время имели место несколько позорных фактов сдачи в плен врагу. Отдельные генералы подали плохой пример нашим войскам. Командующий 28-й армией генерал-лейтенант Качалов, находясь вместе со штабом группы войск в окружении, проявил трусость и сдался в плен немецким фашистам. Штаб группы Качалова из окружения вышел, пробились из окружения части группы Качалова, а генерал-лейтенант Качалов предпочел сдаться в плен, предпочел дезертировать к врагу.

Генерал-лейтенант Понеделин, командовавший 12-й армией, попав в окружение противника, имел полную возможность пробиться к своим, как это сделало подавляющее большинство частей его армии. Но Понеделин не проявил необходимой настойчивости и воли к победе, поддался панике, струсил и сдался в плен врагу, дезертировал к врагу, совершив таким образом преступление перед Родиной, как нарушитель военной присяги.

Командир 13-го стрелкового корпуса генерал-майор Кириллов, оказавшийся в окружении немецко-фашистских войск, вместо того чтобы выполнить свой долг перед Родиной, организовать вверенные ему части для стойкого отпора противнику и выхода из окружения, дезертировал с поля боя и сдался в плен врагу. В результате этого части 13-го стрелкового корпуса были разбиты, а некоторые из них без серьезного сопротивления сдались в плен.

Следует отметить, что при всех указанных выше фактах сдачи в плен врагу члены военных советов армий, командиры, политработники, особотдельщики, находившиеся в окружении, проявили недопустимую растерянность, позорную трусость и не попытались даже помешать перетрусившим Качаловым, Понеделиным, Кирилловым и другим сдаться в плен врагу.

Эти позорные факты сдачи в плен нашему заклятому врагу свидетельствуют о том, что в рядах Красной Армии, стойко и самоотверженно защищающей от подлых захватчиков свою Советскую Родину, имеются неустойчивые, малодушные, трусливые элементы. И эти трусливые элементы имеются не только среди красноармейцев, но и среди начальствующего состава. Как известно, некоторые командиры и политработники своим поведением на фронте не только не показывают красноармейцам образец смелости, стойкости и любви к Родине, а, наоборот, прячутся в щелях, возятся в канцеляриях, не видят и не наблюдают поля боя, а при первых серьезных трудностях в бою пасуют перед врагом, срывают с себя знаки различия, дезертируют с поля боя.

Можно ли терпеть в рядах Красной Армии трусов, дезертирующих к врагу и сдающихся ему в плен, или таких малодушных начальников, которые при первой заминке на фронте срывают с себя знаки различия и дезертируют в тыл? Нет, нельзя! Если дать волю этим трусам и дезертирам, они в короткий срок разложат нашу армию и загубят нашу Родину. Трусов и дезертиров надо уничтожать…»

«Приказываю:

1. Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров.

Обязать всех вышестоящих командиров и комиссаров расстреливать на месте подобных дезертиров из начсостава.

2. Попавшим в окружение врага частям и подразделениям самоотверженно сражаться до последней возможности, беречь материальную часть как зеницу ока, пробиваться к своим по тылам вражеских войск, нанося поражение фашистским собакам. Обязать каждого военнослужащего независимо от его служебного положения потребовать от вышестоящего начальника, если часть его находится в окружении, драться до последней возможности, чтобы пробиться к своим, и если такой начальник или часть красноармейцев вместо организации отпора врагу предпочтут сдаться ему в плен – уничтожать их всеми средствами, как наземными, так и воздушными, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи…»

Приказ подписали Председатель ГКО И. Сталин, его заместитель Молотов, маршалы Советского Союза С. Буденный, К. Ворошилов, С. Тимошенко, Б. Шапошников и генерал армии Жуков.

А теперь поговорим о жертвах 270-го приказа, а точнее о том, о чем не знал Власов и многие другие.

Качалов Владимир Яковлевич. 51 год. В Первую мировую – штабс-капитан. В Красной армии с 1918 г. Во время Гражданской войны был пять раз ранен. После ее окончания командовал кавалерийской бригадой, дивизией, корпусом. Окончил военную академию имени Фрунзе. Командовал войсками округов, затем 28-й армией. Награжден двумя орденами Красного Знамени.

Понеделин Павел Григорьевич. 48 лет. В Первую мировую войну – командир взвода, роты, батальона. С 1918 г. в Красной армии, а после окончания Гражданской войны командовал стрелковыми бригадами, полком. Окончил Военную академию им. М.В. Фрунзе, преподавал в ней. В июле 1940 г. – начальник штаба Ленинградского ВО, а с марта 1941 г. командовал 12-й армией. Награжден орденом Ленина и двумя орденами Красного Знамени.

Кириллов Николай Кузьмич. 43 года. В Первую мировую войну командир роты, батальона. В Красной армии с 1920 г. – командир роты, взвода. После Гражданской командовал стрелковыми полками, дивизией, корпусом. Награжден орденом Красной Звезды.

29 сентября 1941 г. состоялось тридцатиминутное судебное заседание по рассмотрению дела Качалова. Военная коллегия Верховного суда СССР признала Качалова виновным в том, что он во время боевых действий частей 28-й армии на Западном фронте 4 августа 1941 г. в районе города Рославля под деревней Старинкой, оставив свои войска и воспользовавшись находившимся в его распоряжении танком, перешел на сторону врага.

Военная коллегия приговорила Качалова к расстрелу. Кроме того, на основании постановления особого совещания при НКВ Д от 27 декабря 1941 г. были лишены свободы сроком на 8 лет жена Качалова – Ханчина-Качалова Елена Николаевна и ее мать – Ханчина Елена Ивановна. 13 октября 1941 г. Военной коллегией Верховного суда СССР в закрытом судебном заседании на основании ст. 58-й «б» УК РСФСР осуждены заочно к расстрелу бывший командующий 12-й армией генерал-лейтенант Понеделин Павел Григорьевич и бывший командир 13-го стрелкового корпуса генерал-майор Кириллов Николай Кузьмич.

Их признали виновными в том, что в августе 1941 г., оказавшись в окружении немецких войск в районе города Умани, они без сопротивления сдались в плен врагу. На основании постановления особого совещания при НКВ Д СССР от 12 октября 1941 г., то есть до того, как состоялось решение суда, жена Понеделина – Понеделина Н.М. и его отец – Понеделин Г.В. были лишены свободы в исправительно-трудовом лагере сроком на 5 лет каждый. Жена Кириллова – Кириллова Н.М. как член семьи изменника Родины была осуждена 19 октября 1941 г. военным трибуналом Приволжского военного округа к ссылке в Красноярский край сроком на 5 лет.

Самое удивительное, что генерал Качалов погиб в бою 4 августа 1941 г. Тогда советским танкам не удалось прорваться из окружения. Об этом стало известно лишь в 1952 г., когда найдут очевидца этого боя, который вел танк генерала Качалова. Потом этот танк был подбит и загорелся.

Но только 23 декабря 1953 г. Военная коллегия Верховного суда СССР приговор в отношении Качалова В.Я. по вновь открывшимся обстоятельствам отменила и дело прекратила за отсутствием в его действиях состава преступления. Елена Николаевна Ханчина-Качалова умерла в 1957 г. от тяжелого сердечного заболевания в 45 лет. Ее мать погибла еще в 1944 г. в лагере.

Ни о чем об этом генерал Власов не знал. Власов мог выйти из окружения живым и мог погибнуть при выходе 25 июня. Он мог быть вывезен на танке адъютантом Мерецкова Бородой или выведен нашими разведчиками или партизанами. Он мог. Бояться в принципе ему было нечего, так как 270-й приказ Ставки касался в основным только тех, кто сдавался в плен. Генералы Понеделин и Кириллов хотя в плен добровольно не сдавались, тем не менее попали к немцам.

У Власова было время подумать, и он думал с 25 июня до 12 июля 1942 г. В отечественной литературе бытует мнение: генерал Власов испугался ответственности, струсил и поэтому стал сотрудничать с немцами. А вот в плен попал, потому что не смог выйти из окружения. Но все это не совсем верно. В процессе работы над книгой у меня возникла интересная версия. Я предполагал, что генерал Власов, возможно, хотел остаться на временно оккупированной территории немцами, изменить имя и затеряться там.

Такие примеры были. Генерал-майор Степан Арсентьевич Мошенин, начальник артиллерии 24-й армии Западного фронта, кавалер трех орденов, в октябре 1941 г. вместе со своим штабом оказался в окружении немецких войск. Переоделся в гражданскую одежду, уничтожил личные документы и остался в тылу противника. Задерживался ими, 8 месяцев работал на ремонте и перешивке железнодорожных путей в прифронтовой полосе. В конце июня 1942 г. бежал и устроился на работу в сельскохозяйственную общину. Мошенина арестовали за измену Родине 28 августа 1943 г. Однако у А. А. Власова скрыться, затеряться просто не получилось бы. Его рост, а возможно и роговые очки, были слишком заметными отличиями. Тем более портрет генерала был опубликован во всех газетах на оккупированной территории. Его искали ежедневно. Соответственно, эта версия просто отпадает.

Таким образом, остается одна-единственная версия. Исследуя документы, свидетельства и факты, я пришел к выводу, что боязнь ответственности у Власова все-таки была или, точнее, могла быть. Нельзя забывать, что в те времена были несколько иные понятия о преступлении и наказании.

И судьба генерала, вышедшего из окружения, целиком и полностью зависела от решения, которое примет вождь. А вождь мог его принять только после соответствующих докладов командующего Волховским фронтом, представителя Ставки на Волховском фронте и докладов особого отдела НКВ Д Волховского фронта. Видимо, Андрей Андреевич все-таки боялся ответственности за невыполнение директив Ставки, за потерю управления армией, за свою растерянность и за многое и многое другое. У него были причины чего-то бояться. Например, докладов К.А. Мерецкова, с которым у него были весьма сложные отношения, и докладов А.М. Василевского. В конце концов, Власов мог «придумать сам себе» наказание и испугаться его. В том психологическом состоянии, в котором он находился, видимо, еще с апреля (момента нежелательного назначения по совместительству командармом), потом со 2 июня (дня полного окружения) и наконец с 24 на 25-е июня – дня выхода из окружения. Думаю, он прекрасно понимал, что его карьера на этом может оборваться. Это была своеобразная шахматная игра, когда надо было решать: что делать в сложившейся ситуации? Он боялся возвращаться к своим, боялся встречаться с К.А. Мерецковым, боялся встречи со Сталиным.

«Командуя войсками 2-й ударной армии и попав в районе гор. Любань в окружение германских войск, я изменил Родине. Это явилось следствием того, что, начиная с 1937 г., я враждебно относился к политике Советского правительства, считая, что завоевания русского народа в годы Гражданской войны большевиками сведены на нет. Неудачи Красной Армии в период войны с Германией я воспринял как результат неумелого руководства страной и был убежден в поражении Советского Союза. Я был уверен, что интересы русского народа Сталиным и Советским правительством принесены в угоду англо-американским капиталистам. Во время пребывания в окружении противника мои антисоветские настроения обострились еще больше и, не желая воевать за чуждые мне интересы, я 13 июля 1942 г., воспользовавшись приходом немцев в деревню, где я находился, сдался им добровольно в плен».

Из тех, кто выходил вместе с Власовым, в плен попали генерал-майор М.А. Белешев, командующий ВВС 2-й ударной армии, и командир 46-й стрелковой дивизии полковник Ф.Е. Черный.

Начальник особого отдела НКВД 2-й ударной армии А.Г. Шашков был ранен в ночь с 24 на 25 июня и застрелился. Дивизионный комиссар И.В. Зуев погибнет через несколько дней, напоровшись на немецкий патруль. Начальник штаба 2-й ударной армии П.С. Виноградов погиб, зам. командующего П.Ф. Алферьев пропал без вести и, видимо, тоже погиб.

Всего из окружения вышло 13 018 человек, при том, что на 1 июня 2-я ударная армия имела по спискам частей и соединений 40 157 человек личного состава (6 стрелковых бригад и 8 стрелковых дивизий). Из 27 139 человек, находившихся в окружении, большинство погибло в бою с врагами, частью сдались в плен.

«Гитлеровские писаки приводят астрономическую цифру в 30 000 якобы захваченных пленных, а также о том, что число убитых превышает число пленных во много раз. Разумеется, эта очередная гитлеровская фальшивка не соответствует фактам… По неполным данным, в этих боях немцы потеряли только убитыми не менее 30 000 человек… Части 2-й ударной армии отошли на заранее подготовленный рубеж. Наши потери в этих боях до 10 000 человек убитыми, около 10 000 человек пропавшими без вести…»

Д.А. Волкогонов в книге «Сталин», комментируя данное сообщение, написал: «Очень трудно поверить, что и у немцев, и у нас потери всегда такие «круглые»! Мы только сегодня постепенно узнаем, что рано начавшейся весной плохо подготовленная операция Волховского фронта поглотила в болотах тысячи и тысячи советских людей, которые и по сей день горько числятся как «без вести пропавшие»!

Если говорить о потерях только лишь 2-й ударной армии, то Совинформбюро не сильно «ошиблось».

По его данным, погибло и пропало без вести 20 000 человек, а по данным архивных документов, которые не вызывают сомнений, эта цифра несколько выше – 27 139.

А вот Д.А. Волкогонов несколько ошибся. Ведь если рассматривать цифры потерь в Любанской наступательной операции (7.1 – 30.4.42, Волховский фронт и 54-я армия Ленинградского фронта) и цифры потерь в операции по выводу 2-й ударной армии Волховского фронта (13.5 – 10.7.42), где принимали участие три армии: 2-я ударная армия, 52-я и 59-я армии Волховского фронта, то они действительно астрономические. Судите сами:

Не помню, кто из авторов или издателей назвал Любаньскую операцию «оптимистической трагедией». И действительно, несмотря на огромные потери значение этой героической эпопеи исключительно велико. Волховский фронт, оттянув на себя около 15 вражеских дивизий, создал благоприятные условия для наступления других фронтов и прежде всего правого крыла Северо-Западного фронта под Демянском.

Даже изменения в боевом составе 18-й армии группы армий «Север», против которой сражался Волховский фронт, говорят о многом.

Если на 27 июня 1941 г. 18-я армия немцев в своем составе имела: 1-й армейский корпус (1, 11, 21 пех. див.); 26-й армейский корпус (61, 217 пех. див.); 38-й армейский корпус (58, 291 пех. див.). Всего: три армейских корпуса (7 пех. див.). То уже на 12 августа 1942 г. численность этой армии кажется фантастической: 38-й армейский корпус (212 пех. див., 250 пех. див. (испанская); 1-й армейский корпус (1, 61, 254 и 291 пех. див.); 28-й армейский корпус (11, 21, 96, 217 и 269 пех. див., 5-я горнострелковая дивизия); 26-й армейский корпус (223 и 227 пех. див., части 207-й (374 пех. полк), 285 (322 пех. полк) охранных дивизий); 50-й армейский корпус (58, 121, 215 пех. див., полиц. дивизия СС, 2 бригада СС, легион СС Норвегия, 1 полк 93-й пех. див., 2 полка 225-й пех. див., группа «Иекельн»); 170 пех. див. (в переброске); 2 полка 93-й пех. див., большая часть 12-й танковой дивизии.

Следовательно, к лету 1942 г. количество дивизий 18-й армии группы армий «Север» увеличилось более чем в 2 раза. С 7 до 18, и это не считая еще 6 полков, бригады, легиона, группы и части танковой дивизии. Стоит над чем задуматься! А вот теперь можно говорить о плохом руководстве фронтовыми операциями, об огромных потерях «почем зря». Но ведь те, кто так считает, просто не были там, тогда, в тех условиях. Не были в «шкуре» Сталина, не были в Малой Вишере на КП фронта рядом с К.А. Мерецковым. Откуда им знать, что такое война, операция, боевые действия после поражения 1941 г.!

Пауль Карелл в своей книге «Дорога в никуда: Вермахт и восточный фронт в 1942 г.» писал: «Первые допросы взятых в плен офицеров штаба показали, что советское наступление на Волховском фронте во всех отношениях готовилось весьма тщательно и профессионально. Например, карты для этой операции заготавливались специально особым, созданным под эту наступательную операцию соответствующим отделом. Но куда делись карты? Были предприняты тщательные поиски на всех местах боев – но тщетно. Карты исчезли без следа.

В конце концов отыскали одного младшего лейтенанта, имевшего отношение к картографическому отделу. Он все и рассказал. Приведя немецких специалистов на берег какой-то невзрачной речушки, даже ручейка, он посоветовал отвести воду и как следует покопаться в тине на дне – именно там находился тайник советского картографического отдела. Как некогда вестготы погребли своего короля Алариха, так и начальник картографического отдела спрятал три грузовика военных карт на дне ручья. Это была самая ценная находка картографического материала, доставшаяся немцам за всю Вторую мировую войну. Карты от западных границ России до Урала. Трофей тут же отправили в Берлин, и с тех пор войска всех фронтов получили возможность работать по самым достоверным картам».

Что ж, и в этом случае не обошлось без предательства младшего офицера. Но факт остается фактом: найденные карты не помогли вермахту.