28 ноября 1906 года родился в Санкт-Петербург выдающийся ученый и академик Лихачев Дмитрий Сергеевич. Обучался в царской гимназии, позже в советской школе, после её окончания в 1923 году поступил в Петроградский университет, где заинтересовался и изучал историю славянской литературы. За участие в студенческом кружке Лихачева арестовали, и он провел 4 года в исправительном лагере.

В 1935 году выходит его первая статья, которую он начал писать во время заключения. После чего в Институт русской литературы в качестве научного сотрудника.

В 1941-1944 годах Дмитрий Сергеевич продолжает заниматься научной деятельностью и выпускает небольшую книжку «Оборона древнерусских городов», это достаточно символично, поскольку эти годы он провел в блокадном Ленинграде.

Послевоенные годы становятся самыми плодотворными для ученого, в 1947 году Лихачев получает доктора наук, с 40-х годов по 80-е выходит множество его трудов, посвященных истории славянской культуры, ее становлению и развитию. Он много работает с летописями. Его перевод со старославянского «Слова о полку Игореве» признан эталонным и признан учеными разных стран.

В 1970 году он получает звание академика СССР. В период перестройки он занимает должность советника по культуре, ведет насыщенную научную и общественную жизнь. Умер Дмитрий Сергеевич в 1999 году в Санкт-Петербурге, оставив миру более 1000 научных работ.

Краткая биография Лихачева Дмитрия Сергеевича для детей

Дмитрий Сергеевич Лихачев прожил трудную, но очень интересную жизнь. Родился он в семье петербуржских интеллигентов, в 1906 году. Жили очень скромно, высоко ценили благородство и ученость. После гимназии Дмитрий Сергеевич поступил в Петроградский университет, где получил возможность получить образование по нескольким специальностям филологии. Занимался историей славянской литературы, ее историей и развитием. Посещал студенческие дискуссионные кружки. Часто выступал, доказывая необходимость изучения истории и языка, своего государства. После одного из них, по оговору, был арестован. Четыре года провел в лагерях.

За хороший, добросовестный труд был досрочно освобожден, без ограничения прав в работе. Но в аспирантуру Института русской литературы поступить ему не позволили, создав неприемлемые условия. Лагеря, закалили Лихачева и он никогда, в своей жизни не изменил своим нравственным и духовным принципам. Он любил и работал во благо своей Родины. В блокадном Ленинграде, уникальный ученый и настоящий человек, вместе со всеми русскими людьми, пережил трудные, голодные дни и ночи.

Он перевел литературные памятники «Слово о полку Игореве» и «Повесть временных лет». Они, считаются, самыми лучшими работами, где древнерусские тексты переложены на современный язык и стали понятны всем, кого интересует эта страничка нашего развития. Великий ученый, Дмитрий Сергеевич Лихачев, всю свою сознательную жизнь трудился в заведениях глубоко изучающих славянскую литературу. К его слову, статьям, выступлениям, прислушивались. Этот «рупор правды» горячо приветствовал Перестройку.

Академик Лихачев видел в этом времени « освобождение от идеологических пут». Его ум и знания высоко ценились во многих странах, их университетах. Он являлся почетным членом многих ученых советов. Его авторитет был непререкаем. Он много сделал для возрождения национальных традиций. Дмитрий Лихачев, прожил длинную, 96-летнюю, нелегкую жизнь. Но, его слова, и знания по истории и словесности дают юным поколениям знания и право на гордость за прошлое и надежду в великое будущее.

Интересные факты и даты из жизни

1989. Академик Дмитрий Лихачев, Фото: Д. Бальтерманц

Причуды времени

Счастье, что в нашей коллективной культурной памяти советская эпоха отразилась не только как время гимнов и репрессий. Мы помним ее героев. Мы знаем их в лицо, знаем их голоса. Кто-то защищал страну с винтовкой в руках, кто-то – с архивными документами.

Очень точно представляют одного из таких героев строки из книги Евгения Водолазкина: «Человеку, с устройством русской жизни не знакомому, трудно было бы объяснить, почему к заведующему Отделом древнерусской литературы приходили за поддержкой провинциальные библиотекари, директора институтов, известные политики, учителя, врачи, художники, сотрудники музеев, военные, бизнесмены и изобретатели. Иногда приходили сумасшедшие».

Тот, о ком пишет Водолазкин, — Дмитрий Сергеевич Лихачев (1906-1999).

К главному специалисту по древнерусской культуре приходили как к главному специалисту по всему хорошему.

Но почему уже совсем немолодого Лихачева избивали в подъезде, поджигали квартиру? Кто-то так агрессивно выражал свое несогласие с его трактовкой «Слова о полку Игореве»?..

Просто Лихачев не участвовал в хоровом осуждении Андрея Сахарова. Он имел смелость помогать Александру Солженицыну в создании «Архипелага ГУЛАГа». Он занялся борьбой с неграмотной реставрацией, с бездумными сносами памятников архитектуры. Это потом, спустя десятилетия, за активную гражданскую позицию стали награждать. А тогда Дмитрий Сергеевич сам пытался ограждать себя от нападок и нападений. Не надеясь на здравый смысл окружающих и милицию.

И вот что важно: он не переживал это как личную обиду, унижение достоинства. Ему было обидно, что житейская суета отнимала у него время от занятий наукой. Вообще, судьба довольно парадоксально распорядилась личным временем академика Лихачева. Он — мне кажется, грустно улыбаясь, — писал: «Время меня перепутало. Когда я мог что-то сделать, я сидел корректором, а теперь, когда я быстро устаю, меня оно завалило работой».

И результатами этой невероятной работы мы пользуемся каждый день. Даже если мы не перечитываем регулярно статьи Лихачева, мы смотрим телеканал «Культура». А создавался он по инициативе неравнодушных к культуре людей – в том числе и Дмитрия Сергеевича.

Чтобы не врали…

Далеко не все из написанного Лихачевым мне удалось прочесть. И не только потому, что до некоторых вещей не доросла. Просто бесконечное количество раз перечитываю его воспоминания. Дмитрий Сергеевич, глубоко чувствуя слово и формы его литературного бытования, ощущал все опасности мемуарного жанра. Но той же причине он понимал и его возможности, степень полезности. Поэтому на вопрос: «Стоит ли писать воспоминания?» — он уверенно отвечает:

«Стоит – чтобы не забылись события, атмосфера прежних лет, а главное, чтобы остался след от людей, которых, может быть, никто больше никогда не вспомнит, о которых врут документы».

И академик Лихачев пишет — без самодовольства и морального самоистязания. Что самое примечательное в его воспоминаниях? То, что пишутся они от лица Ученика в высоком смысле слова. Есть такой тип людей, для которых ученичество – это образ жизни. Дмитрий Сергеевич с большой любовью пишет о своих учителях – школьных, университетских. О тех, с которыми его сводила жизнь уже за пределами общепринятого «ученического» возраста и за пределами учебных аудиторий. Любую ситуацию, даже крайне неблагоприятную, он готов рассматривать как урок, возможность чему-либо научиться.

Рассказывая о своих школьных годах, он не столько делится своими личными впечатлениями, сколько воссоздает для современного читателя живые образы знаменитой в свое время школы Карла Мая, замечательной школы Лентовской. И все это он погружает в атмосферу родного, любимого им Петербурга-Петрограда-Ленинграда. Семейная память напрямую связана у Лихачева с историей этого города.

Семья Лихачевых была известна в Петербурге еще в XVIII веке. Работа с архивами позволила Дмитрию Сергеевичу проследить петербургскую историю рода, начиная с прапрадеда — Павла Петровича Лихачева, успешного купца. Дед ученого, Михаил Михайлович, занимался уже другим делом: возглавлял артель полотеров. Отец, Сергей Михайлович, проявил самостоятельность. Он довольно рано стал зарабатывать сам, успешно окончил реальное училище и поступил в Электротехнический институт. Молодой инженер женился на Вере Семеновне Коняевой, представительнице купеческой семьи с глубокими старообрядческими традициями.

Родители Дмитрия Сергеевича жили скромно, без размаха. Но была в этой семье настоящая страсть – Мариинский театр. Квартира снималась всегда поближе к обожаемому театру. Чтобы абонировать удобную ложу и достойно выглядеть, родители изрядно экономили. Спустя десятилетия, пройдя Соловки, блокаду, жесткие идеологические «проработки», академик Лихачев напишет: «Дон Кихот», «Спящая» и «Лебединое», «Баядерка» и «Корсар» неразрывны в моем сознании с голубым залом Мариинского, входя в который я и до сих пор ощущаю душевный подъем и бодрость».

А пока, окончив школу, юноша, которому нет и 17 лет, поступает в Ленинградский (уже так!) университет. Он становится студентом этнолого-лингвистического отделения факультета общественных наук. И почти сразу всерьез начинает заниматься древнерусской литературой. С особой любовью Лихачев вспоминает семинары Льва Владимировича Щербы. Они велись по методике медленного чтения. За год успевали пройти всего несколько строк художественного произведения. Дмитрий Сергеевич вспоминает: «Мы доискивались грамматически ясного, филологически точного понимания текста».

В университетские годы (1923-1928) приходит и точное понимание того, что происходит в стране. Аресты, казни, высылки начались уже в 1918 году. Лихачев очень жестко пишет о десятилетиях красного террора:

«Пока в 20-х и начале 30-х годов тысячами расстреливали офицеров, «буржуев», профессоров и особенно священников и монахов вместе с русским, украинским и белорусским крестьянством – это казалось «естественным». <…> В годах 1936-м и 1937-м начались аресты видных деятелей всевластной партии, и это, мне кажется, больше всего поразило воображение современников».

Переломным в жизни Лихачева стал февраль 1928 года. Обыск и арест. За что? За участие в шутливом молодежном кружке «Космическая Академия Наук»? За найденную (по наводке приятеля-предателя) книгу «Международное еврейство»? Сам Лихачев не указывает точную, внятную причину ареста. Может быть, ее и не было. Но было, по его убеждению, вот что: «Монологическая культура «пролетарской диктатуры» сменяла собой полифонию интеллигентской демократии».

Соловецко-советская жизнь

В воспоминаниях о тюрьме, о доме предварительного заключения читателя поражают не стены с плесенью, не крысы, а… выступления с докладами, обсуждения теорий. Не в силах объяснить абсурдность происходящего, Лихачев, удивляясь и иронизируя, пишет: «Странные все-таки дела творились нашими тюремщиками. Арестовав нас за то, что мы собирались раз в неделю всего на несколько часов для совместных обсуждений волновавших нас вопросов философии, искусства и религии, они объединили нас сперва в общей камере тюрьмы, а потом надолго в лагерях».

Осмысляя годы, проведенные на Соловках, Лихачев говорит о многом: о встречах с людьми всех уровней нравственности, о вшах и «вшивках» — подростках, проигравших все свои вещи и живших под нарами, без пайка, — о храмах и иконах. Но больше всего впечатляет то, как в этом аду сохранялась умственная жизнь, интерес к познанию. И, конечно, чудеса сострадания, взаимопомощи.

Можно было бы сказать, что в 1932 году после выдачи документов об освобождении для Лихачева заканчивались беды. Но это, увы, не так. Впереди – трудности с трудоустройством, искусно возводимые недоброжелателям препятствия для научной работы, испытания блокадным голодом… Из воспоминаний:

«…Нет! голод несовместим ни с какой действительностью, ни с какой сытой жизнью. Они не могут существовать рядом. Одно из двух должно быть миражом: либо голод, либо сытая жизнь. Я думаю, что подлинная жизнь - это голод, все остальное мираж. В голод люди показали себя, обнажились, освободились от всяческой мишуры: одни оказались замечательные, беспримерные герои, другие - злодеи, мерзавцы, убийцы, людоеды. Середины не было. Все было настоящее…»

Мужественно преодолевая все это, Лихачев не позволил своему сердцу превратиться в броню. Удержался он и от другой крайности – от мягкотелости, бесхребетности.

Нашли ошибку? Выделите ее и нажмите левый Ctrl+Enter .

Ц ерковнославянский язык – язык, сохранившийся до нашего времени в качестве языка богослужения. Восходит к созданному Кириллом и Мефодием на основе южнославянских диалектов старославянскому языку. Древнейший славянский литературный язык распространялся сначала у западных славян (Моравия), затем у южных (Болгария) и в конце концов становится общим литературным языком православных славян. Этот язык получил также распространение в Валахии и некоторых областях Хорватии и Чехии. Таким образом, церковнославянский язык с самого начала был языком церкви и культуры, а не какого-либо отдельного народа.
Церковнославянский язык был литературным (книжным) языком народов, населяющих обширную территорию. Поскольку он был, в первую очередь, языком церковной культуры, на всей этой территории читались и переписывались одни и те же тексты. Памятники церковнославянского языка испытывали влияние местных говоров (сильнее всего это отражалось на орфографии), однако строй языка при этом не менялся. Принято говорить об изводах (региональных вариантах) церковнославянского языка – русском, болгарском, сербском и т.д.
Церковнославянский никогда не был языком разговорного общения. Как книжный он был противопоставлен живым национальным языкам. Как литературный он был нормированным языком, причем норма определялась не только местом, где был переписан текст, но также характером и назначением самого текста. Элементы живого разговорного (русского, сербского, болгарского) могли в том или ином количестве проникать в церковнославянские тексты. Норма каждого конкретного текста определялась взаимоотношением элементов книжного и живого разговорного языка. Чем важнее был текст в глазах средневекового книжника-христианина, тем архаичнее и строже языковая норма. В богослужебные тексты элементы разговорного языка почти не проникали. Книжники следовали традиции и ориентировались на наиболее древние тексты. Параллельно с текстами существовала также деловая письменность и частная переписка. Язык деловых и частных документов соединяет элементы живого национального языка (русского, сербского, болгарского и т.п.) и отдельные церковнославянские формы. Активное взаимодействие книжных культур и миграция рукописей приводили к тому, что один и тот же текст переписывался и читался в разных редакциях. К XIV в. пришло понимание того, что тексты содержат ошибки. Существование разных редакций не позволяло решить вопрос о том, какой текст древнее, а следовательно лучше. При этом более совершенными казались традиции других народов. Если южнославянские книжники ориентировались на русские рукописи, то русские книжники, напротив, считали, что более авторитетной является южнославянская традиция, так как именно у южных славян сохранились особенности древнего языка. Они ценили болгарские и сербские рукописи и подражали их орфографии.
Первой грамматикой церковнославянского языка, в современном значении этого слова, является грамматика Лаврентия Зизания (1596). В 1619 году появляется церковнославянская грамматика Мелетия Смотрицкого, которая определила позднейшую языковую норму. В своей работе книжники стремились к исправлению языка и текста переписываемых книг. При этом представление о том, что такое правильный текст, с течением времени менялось. Поэтому в разные эпохи книги правились то по рукописям, которые редакторы считали древними, то по книгам, привезенным из других славянских областей, то по греческим оригиналам. В результате постоянного исправления богослужебных книг церковнославянский язык и приобрел свой современный облик. В основном этот процесс завершился в конце XVII в., когда по инициативе патриарха Никона было произведено исправление богослужебных книг. Поскольку Россия снабжала богослужебными книгами другие славянские страны, послениконовский облик церковнославянского языка стал общей нормой для всех православных славян.
В России церковнославянский язык был языком Церкви и культуры вплоть до XVIII в. После возникновения русского литературного языка нового типа церковнославянский остается лишь языком православного богослужения. Корпус церковнославянских текстов постоянно пополняется: составляются новые церковные службы, акафисты и молитвы. Являясь прямым наследником старославянского языка, церковнославянский до сегодняшнего дня сохранил многие архаичные особенности морфологического и синтаксического строя. Он характеризуется четырьмя типами склонения существительного, имеет четыре прошедших времени глагола и особые формы именительного падежа причастий. Синтаксис сохраняет калькированные греческие обороты (дательный самостоятельный, двойной винительный и др.). Наибольшим изменениям подверглась орфография церковнославянского языка, окончательный вид которой сформировался в результате «книжной справы» XVII в.

ЦЕРКОВНОСЛАВЯНСКИЙ ЯЗЫК, средневековый литературный язык, сохранившийся до нашего времени в качестве языка богослужения. Восходит к созданному Кириллом и Мефодием на основе южнославянских диалектов старославянскому языку. Древнейший славянский литературный язык распространялся сначала у западных славян (Моравия), затем у южных (Болгария) и в конце концов становится общим литературным языком православных славян. Этот язык получил также распространение в Валахии и некоторых областях Хорватии и Чехии . Таким образом, церковнославянский язык с самого начала был языком церкви и культуры, а не какого-либо отдельного народа.

Церковнославянский язык был литературным (книжным) языком народов, населяющих обширную территорию. Поскольку он был, в первую очередь, языком церковной культуры, на всей этой территории читались и переписывались одни и те же тексты. Памятники церковнославянского языка испытывали влияние местных говоров (сильнее всего это отражалось на орфографии), однако строй языка при этом не менялся. Принято говорить об изводах (региональных вариантах) церковнославянского языка – русском, болгарском, сербском и т.д.

Церковнославянский никогда не был языком разговорного общения. Как книжный он был противопоставлен живым национальным языкам. Как литературный он был нормированным языком, причем норма определялась не только местом, где был переписан текст, но также характером и назначением самого текста. Элементы живого разговорного (русского, сербского, болгарского) могли в том или ином количестве проникать в церковнославянские тексты. Норма каждого конкретного текста определялась взаимоотношением элементов книжного и живого разговорного языка. Чем важнее был текст в глазах средневекового книжника-христианина, тем архаичнее и строже языковая норма. В богослужебные тексты элементы разговорного языка почти не проникали. Книжники следовали традиции и ориентировались на наиболее древние тексты. Параллельно с текстами существовала также деловая письменность и частная переписка. Язык деловых и частных документов соединяет элементы живого национального языка (русского, сербского, болгарского и т.п.) и отдельные церковнославянские формы.

Активное взаимодействие книжных культур и миграция рукописей приводили к тому, что один и тот же текст переписывался и читался в разных редакциях. К 14 в. пришло понимание того, что тексты содержат ошибки. Существование разных редакций не позволяло решить вопрос о том, какой текст древнее, а следовательно лучше. При этом более совершенными казались традиции других народов. Если южнославянские книжники ориентировались на русские рукописи, то русские книжники, напротив, считали, что более авторитетной является южнославянская традиция, так как именно у южных славян сохранились особенности древнего языка. Они ценили болгарские и сербские рукописи и подражали их орфографии.

Вместе с орфографическими нормами от южных славян приходят и первые грамматики. Первой грамматикой церковнославянского языка, в современном значении этого слова, является грамматика Лаврентия Зизания (1596). В 1619 появляется церковнославянская грамматика Мелетия Смотрицкого , которая определила позднейшую языковую норму. В своей работе книжники стремились к исправлению языка и текста переписываемых книг. При этом представление о том, что такое правильный текст, с течением времени менялось. Поэтому в разные эпохи книги правились то по рукописям, которые редакторы считали древними, то по книгам, привезенным из других славянских областей, то по греческим оригиналам. В результате постоянного исправления богослужебных книг церковнославянский язык и приобрел свой современный облик. В основном этот процесс завершился в конце 17 в., когда по инициативе патриарха Никона было произведено исправление богослужебных книг. Поскольку Россия снабжала богослужебными книгами другие славянские страны, послениконовский облик церковнославянского языка стал общей нормой для всех православных славян.

В России церковнославянский язык был языком церкви и культуры вплоть до 18 в. После возникновения русского литературного языка нового типа церковнославянский остается лишь языком православного богослужения. Корпус церковнославянских текстов постоянно пополняется: составляются новые церковные службы, акафисты и молитвы.

Являясь прямым наследником старославянского языка, церковнославянский до сегодняшнего дня сохранил многие архаичные особенности морфологического и синтаксического строя. Он характеризуется четырьмя типами склонения существительного, имеет четыре прошедших времени глагола и особые формы именительного падежа причастий. Синтаксис сохраняет калькированные греческие обороты (дательный самостоятельный, двойной винительный и др.). Наибольшим изменениям подверглась орфография церковнославянского языка, окончательный вид которой сформировался в результате «книжной справы» 17 в.

В церковнославянском языке алфавит состоит из 40 букв, большая часть которых по написанию и произношению соответствует русским буквам. Каждая буква церковнославянского языка имеет свое традиционное название.

По-разному пишутся, но одинаково произносятся следующие буквы и сочетания букв:

1. е є э
2. и і m v3 Ђ
3. о o w q
4. t от
5. x кс
6. p пс

Церковнославянский алфавит был создан на базе греческого. Этим объясняется наличие ряда букв (f w x p v ), избыточных для передачи славянской речи. Греческим влиянием объясняется и правило, согласно которому сочетание гг читается как [нг], а сочетание гк - как [нк], например: є3vaггеліе, сmгкли1тъ .

Буква э употреблялась для передачи особого гласного звука, представленного во многих славянских диалектах. В некоторых диалектах русского языка имеются различающиеся звуки э и е . На Западной Украине при чтении обычных церковнославянских текстов э под ударением произносится как [и].

Надстрочные знаки и знаки препинания

В церковнославянском языке используются особые значки, которые ставятся выше уровня строки и называется надстрочными . Это знаки ударения , особый знак придыхания и знаки сокращения слова . Строгая система употребления надстрочных знаков возникает довольно поздно. Древнейшей рукописью с проставленными знаками ударения является Чудовский Новый Завет (середина XIV в.), новый перевод с греческого на славянский, выполненный, по преданию, святителем Алексием, митрополитом Московским. Окончательно система надстрочных знаков формируется к началу XVIII вв.

Знаки ударения

В церковнославянском языке ударение бывает трех видов:

• a - острое ударение, или nxjz
• A - тяжелое ударение, или варjz
• † - облегченное ударение, или кам0ра

Различие знаков ударения не связано с особенностями произношения. Так, слова рaбъ и р†бъ , землS и землs читаются одинаково. Церковнославянские знаки ударения заимствованы из греческого. Острое ударение ставится над гласной в начале и середине слова, например ѓдъ, сотвори1ти . Тяжелое ставится в том случае, если слово оканчивается на ударную гласную, например распни2 є3го2 . Однако если после такого слова стоят слова: бо, же, ли, мz, ми, тz, ти, сz, си, ны, вы , не имеющие собственного ударения, то на предыдущем гласном сохраняется острое ударение, например:землs же бЁ неви1дима и3 неустр0ена [Быт. 1. 2].

Облегченное ударение служит для того, что бы различить формы единственного числа и формы множественного (двойственного) числа. Например:

• цaрь (И. ед) - ц†рь (Р. мн.)
• царS (Р. ед) - цар‰ (И. или В. дв.)

Знак придыхания

Если слово начинается с гласной, то над этой гласной ставится знак придыхания, который по-славянски называется звaтельцо : ґ . Этот значок никак не произносится. В славянских текстах он появился в связи с ориентацией на греческую орфографию. В древнегреческом языке знаки придыхания влияли на произношение.

Знак придыхания может совмещаться со знаком ударения. Сочетание этих знаков имеют специальные названия. Сочетание острого ударения и придыхания ѓ называется и4со , а сочетание придыхания с тяжелым ударением а5 называется ѓпострофь

Знаки титла

Ряд слов в церковнославянском языке пишутся не полностью, а сокращенно. Сокращения выделяются при помощи специального знака, который называется знаком титла. Под титлом пишутся слова, относящиеся к сакральной сфере, т.е. обозначающие священные, почитаемые предметы, например бGъ - Бог , бцdа - Богородица , сп7съ - Спас .

В некоторых случаях знак титла используют для того, чтобы отличить Бога (это слово пишется под знаком титла, когда речь идет о Боге, в Которого веруют христиане) от языческих богов (в этом случае б0гъ, б0зи пишется без знака титла). Точно так же, когда речь идет об ангелах Божиих, то слово ѓгGлъ пишется под знаком титла, а если говорится о падшем ангеле, сатане, то слово ѓггелъ пишется полностью без знака титла и читается [аггел].

Имеется несколько вариантов знака титла:

1. 7 - простое титло.
2. буквенные титла, (т.е. способ сокращения слова, когда одна из пропущенных букв выносится над строкой):
   • d добро-титло - бцdа
   • g глагол-титло - є3ђліе
   • b он-титло - пррb0къ
   • > рцы-титло - и3м>къ
   • c слово-титло - кrтъ

Знаки препинания

В церковнославянском языке правила постановки знаков препинания менее строгие, чем в русском, т.е. в одном и том же случае могут стоять разные знаки, а может и вообще отсутствовать какой-либо знак препинания. Следует обратить внимание на наиболее значительные отличия церковнославянских знаков препинания от современных русских:

• Точка с запятой в церковнославянском языке указывает на вопросительную интонацию, т.е. выполняет те же функции, что и знак вопроса в современном русском языке: маловёре, почто2 ўсумнёлсz є3си2; - Маловерный, почему ты усомнился? [Мф. 14.31].
• В богослужебных книгах вместо часто повторяющихся молитв и возгласов приводятся только первые слова. Так, вместо возгласа Слaва nц7Y и3 сн7у и3 с™0му д¦у, и3 нhнэ и3 при1снw и3 во вёки вёкHвъ, ґми1нь приводятся слова Слaва, и3 нhнэ: . При этом вместо многоточия ставится двоеточие. Если в богослужебной книге написано Џ§е нaшъ: , то в этом месте целиком читается молитва Отче наш [Мф. 6. 9-13].
• Мы видели, что в церковнославянском языке знак <;> (точка с запятой) соответствует вопросительному знаку современного русского языка. В функции точки с запятой в церковнославянском языке выступает точка, которая в этом случае называется малой точкой . По размеру она ничем не отличается от обычной точки, однако после нее предложение продолжается с маленькой буквы.
• Строгих правил постановки запятых в церковнославянском языке нет. Но запятые, как и в современном русском языке, помогают понять членение предложения и выделить его основные части.

Цифровые значения букв

В церковнославянских текстах не употребляются арабские и латинские цифры. Для записи чисел используются буквы церковнославянского алфавита, которые имеют числовые значения. В этом случае над буквой ставится знак титла.

Если число записано двумя или более буквами, то знак титла, как правило, ставится над второй буквой от конца.

Числа от 11 до 19 записываются так: на первом месте - буквы, обозначающие единицы, а на втором буква i , имеющая цифровое значение "десять", например №i - 11, в7i - 12, Gi - 13 и т.д.; числа от 21 и далее записываются так: сначала пишется буква, обозначающая десяток, потом буква, обозначающая единицу, например к7з - 27, н7г - 53, o7а - 71. Это правило легко запомнить, если понять, что буквы в церковнославянском числе записываются так, как произносится число, например 11 - один-над-дцать (дцать - десять), 13 - три-над-дцать, 23 - два-дцать-три

Тысячи обозначаются знаком ¤ , который может присоединяться к любой букве, ниже уровня строки, например ¤в7 - 2000, ¤f7 - 9000, ¤… - 60 000, ¤ф\ - 500 000.

Летосчисление может вестись как от Рождества Христова, так и от сотворения мира. Временной промежуток между этими событиями, по церковному преданию, равен 5 508 годам. Следовательно, если дата указана как ¤з7ф (7 500), то это обозначает 1992 г. от Рождества Христова или же по-славянски ¤ац§в