Июльское наступление русской армии 1917. Июньское наступление. Почему оно провалилось. XXIX. Июньское наступление как предвестник кризиса

XXIX. Июньское наступление как предвестник кризиса Со дня образования первой коалиции, в которой А. Ф. Керенский принял портфели военного и морского министерств, главный любимец русской революции в течение ближайших двух месяцев провёл в столице не более двух недель. Всё

«Нивеля наступление» 1917

Июньское восстание 1848

Июньское наступление 1917

"Наступление 18 июня было организовано Керенским под явным давлением Антанты, которая была заинтересована в том, чтобы немецкие войска были отвлечены на Восточный фронт. Подготовляя это наступление, Керенский и военное командование знали, что армия не обладает ни техническими, ни моральными предпосылками для его проведения… В конечном итоге это наступление обратилось против его организаторов, ибо новое преступно провоцированное поражение сильно революционизировало солдатские массы и тем самым создало благоприятную почву для большевистской агитации за мир".
Л.Д.Троцкий

Июньское наступление 1917 года, часто называемое в литературе «наступлением Керенского» - последнее наступление русских войск в ходе Первой мировой войны. Наступление было блестяще подготовлено русским командованием, но столь же блестяще провалилось из-за катастрофического падения дисциплины в русских войсках, связанного с действиями Временного правительства весной-летом 1917 года.

Весьма немногочисленная советская историография, посвящённая этому событию, однозначно расценивала июньское наступление как авантюру Временного правительства, направленную на бессмысленное пролитие русской крови в угоду хищническим интересам союзных держав.

Во времена так называемых «демократических преобразований» на обломках бывшей советской империи началась кампания по неоправданной романтизации февраля 1917 года и деятелей февральской революции. В неё включились виднейшие российские историки, утверждавшие, что именно тогда, в феврале 1917-го, в России впервые пришли к власти подлинно демократические силы, лучшие люди того времени. Они якобы были способны мирным путём разрешить все внутриполитические проблемы, провести масштабные экономические реформы, а также успешно вывести страну из затянувшейся войны. И всё это обязательно бы проделали такие замечательные люди как Милюков, Гучков, Керенский и даже бывший террорист Савинков и Ко, если бы им не помешали коварные большевики, подкупленные пресловутым германским золотом.

Сегодня эта точка зрения выглядит по меньшей мере смешно. Не только историкам, но и любому человеку, пытавшемуся отследить по имеющимся документам хронологию событий февраля-октября 1917 года, становится очевидно: именно деятельность Временного правительства под руководством А.Ф. Керенского и подобных ему «демократов» в кратчайшие сроки привела страну к полному политическому и экономическому хаосу. Ряд политических кризисов, министерская чехарда, развал всех прежних государственных институтов, а особенно русской армии в период военных действий - всё это в конечном итоге привело к полному безвластию, сделав возможным явление большевиков. Заключение большевистским правительством позорного Брестского мира (1918) автоматически перевело Россию из лагеря держав победительниц в Первой мировой войне в стан держав побеждённых.

Кому же всё это было выгодно?

Оказавшиеся в эмиграции члены Временного правительства, вне зависимости от своей партийной принадлежности и политических взглядов, в один голос обвиняли спецслужбы Германии и Австро-Венгрии: дескать, во всём виноваты немцы, приславшие в Россию целый вагон левых радикалов во главе с Лениным.

Но бывшие противники Российской империи, закрутившись в вихре собственных революционных событий, даже не смогли воспользоваться плодами своей идеологической диверсии. Австро-Венгрия перестала существовать как государственное образование, а поверженная Германия также не смогла удержать территории, отторгнутые от России в результате Брестского мира. В конечном итоге, на них возникли самостоятельные государственные образования во многом зависимые от держав Антанты (Польша, Прибалтийские государства и т.п.)

Получается, что вывести Россию из войны, уничтожив её экономически и политически, накануне общей победы было выгодно только державам Антанты.

После февральской революции 1917 года они тут же признали новоявленное Временное правительство, одобрили его во многом ошибочные мероприятия в армии, обещали свою поддержку и потребовали дальнейшего исполнения союзнических обязательств в виде наступления на Восточном фронте. Так после удачного грабежа руководство бандитской шайки обычно избавляется от ненужных подельников-исполнителей, чтобы не делиться добычей.

Именно с этой точки зрения сегодня и следует рассматривать июньское наступление 1917 года, приведшее к очередному кризису Временного правительства, окончательному развалу европейского Восточного фронта, развалу русской армии, корниловскому мятежу, октябрьскому перевороту, заключению Брестского мира и кровопролитнейшей гражданской войне.

План июньского наступления 1917 года

Подготовка России к кампании 1917 года началась с межсоюзнической конференции в Шантильи (Франция) 15-16 ноября 1916 года. На конференции было принято решение о согласованных действиях держав-союзников в будущем году для достижения решающего успеха в военных действиях.

В соответствии с этим решением верховный главнокомандующий император Николай II 24 января 1917 года утвердил доклад генерала В. И. Ромейко-Гурко, временно (из-за болезни генерала М. В. Алексеева) исполнявшего обязанности начальника штаба главковерха.

Согласно этому докладу, наступление русской армии должно было начаться сразу на всех фронтах не позднее апреля 1917 года, т. е. одновременно с армиями союзников на Западном фронте.

Главный удар должен был наносить русский Юго-Западный фронт 11-й и 7-й армиями в общем направлении на Львов, а вспомогательный удар - 8-я армия а направлении Калущ, Болехов. На Румынском, фронте 4-й и 6-й русским армиям вместе с 1-й и 2-й румынскими армиями предстояло разгромить противника в районе Фокшан и занять Добруджу, а 9-й русской. армии - сковать противника в Карпатах, чтобы не дать ему возможности перебросить силы на юг. На Северный и Западный фронты возлагалось нанесение вспомогательных ударов на участках по выбору главнокомандующих.

Но пока верховное командование планировало летнюю кампанию 1917 года, которая, как казалось, должна была стать блестящим завершением Первой мировой войны, в Петрограде произошли события, известные в отечественной историографии как февральская буржуазно-демократическая революция.

«Приказ №1»

К 1 (14) марта 1917 года фактическая власть в Петрограде находилась у созданного вечером 27 февраля 1917 года Временного комитета Государственной думы (ВКГД), а также Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов.

Немецкая карикатура. Адъютант Великому князю: «Вы в безопасности, Михаил Александрович, армия сегодня бастует!»

Петроградский совет поздно вечером 1 марта 1917 года выпустил свой печально знаменитый «Приказ №1», который был опубликован в утреннем выпуске официального советского органа «Изв?стія Петроградскаго Сов?та Рабочихъ и Солдатскихъ Депутатовъ».

«Приказ» создавался советом исключительно для войск Петроградского гарнизона, но был адресован всем солдатам гвардии, армии, артиллерии и матросам флота для немедленного исполнения, а рабочим Петрограда для сведения.

В приказе предписывалось создать выборные комитеты из представителей нижних чинов. Главным в приказе № 1 был третий пункт, согласно которому во всех политических выступлениях воинские части подчинялись теперь не офицерам, а своим выборным комитетам и Совету. В приказе предусматривалось, что всякого рода оружие передаётся в распоряжение и под контроль солдатских комитетов.

Созданное 2 марта Временное правительство, сознавая всю пагубность для армии приказа №1, пыталось отмежеваться от него и минимизировать его последствия, но отменить так и не решилось. 5 марта Совет рабочих и солдатских депутатов отдал - в разъяснение и дополнение Приказа № 1 - скрепленный председателем военной комиссии Временного правительства приказ № 2, который, оставляя в силе все основные положения, установленные 1-м, добавлял: приказ № 1 установил комитеты, но не выборное начальство; тем не менее, все произведенные уже выборы офицеров должны остаться в силе; комитеты имеют право возражать против назначения начальников; все петроградские солдаты должны подчиняться политическому руководству исключительно Совета рабочих и солдатских депутатов, а в вопросах, относящихся до военной службы - военным властям.

С принятием приказа №1 в армии был нарушен основополагающий для любой армии принцип единоначалия. Главным следствием приказа №1 стало резкое падение дисциплины в войсках, раскол в высшем военном руководстве, дезориентация офицерского состава.

Апрельский кризис и несостоявшееся наступление

2 марта 1917 года верховный главнокомандующий Николай II отрёкся от престола. Первое Временное правительство (председатель князь Г.Е. Львов) заверило союзников, что новое руководство страны готово вести войну до победного конца, все обязательства и достигнутые ранее договорённости относительно совместных боевых действий весной-летом 1917 года остаются в силе.

Верховным главнокомандующим был назначен великий князь Николай Николаевич, уже бывший на этом посту с начала войны до 23 августа 1915 года. 10 марта в приказе №1 Николай Николаевич объявил о своём вступлении в должность главковерха, однако на следующий же день он был правительством от этой должности освобождён, оставив вместо себя временно исполняющим обязанности начальника штаба генерала М.В. Алексеева. Последнего, в результате проведённого Временным правительством опроса высших военачальников, оставили в должности, но Алексеев продержался на своём посту лишь до мая 1917 года.

Как трезво мыслящий военачальник, генерал Алексеев прекрасно понимал: масштабное наступление русских войск при сложившихся в стране внутриполитических обстоятельствах не только нежелательно, но и грозит гибелью для русской армии и государства в целом.

«Мы приняли на этих конференциях [конференция в Шантильи 15-16 ноября 1916 года и в Петрограде в феврале 1917 года - Е.Ш.] известные обязательства, и теперь дело сводится к тому, чтобы с меньшей потерей нашего достоинства перед союзниками или отсрочить принятые обязательства или совсем уклониться от исполнения их. Обязательства эти сводятся к следующему положению: русские армии обязуются не позже, как через три недели после начала наступления союзников, атаковать противника... Придется высказать союзникам, что ранее июля они не могут на нас рассчитывать... Я это сделаю, но не могу взять на себя ответственности за те последствия, которые повлечет наше уклонение от выполнения принятых на себя обязательств. Мы находимся в столь большой зависимости от союзников в материальном и денежном отношении, что отказ союзников от помощи поставит нас в еще более тяжелое положение, чем мы находимся ныне... Таким образом, сила обстоятельств приводит нас к выводу, что в ближайшие 4 месяца наши армии должны были бы сидеть покойно, не предпринимая решительной, широкого масштаба, операции...»

Однако в первом Временном правительстве мнение верховного главнокомандующего никого не интересовало. Военный министр А.И. Гучков, хотя и прослыл в своё время завзятым дуэлянтом, на деле оставался штатским политиком, весьма далёким от проблем армии. Не располагая реальной опорой на военный силы, он так и не решился отменить солдатские комитеты и выборность командиров. Вместо этого министр занялся кадровой перетасовкой высшего командного состава, получившей в военной среде трагишутливое название «избиения младенцев». Целью данной операции, по словам самого же Гучкова, было «дать дорогу талантам», пополнить военное руководство «свежими, молодыми силами». На деле это весьма благое начинание вылилось в настоящую катастрофу для командования русской армии. В период боевых действий за несколько недель было уволено в резерв до полутораста старших начальников, в том числе 70 начальников пехотных и кавалерийских дивизий, которые должны были принимать участие в запланированном на апрель наступлении. Увольнения производились в соответствии со списком, представленным Гучкову дежурным генералом Ставки Кондзеровским. Этот список, дополненный потом многими графами различными лицами, пользовавшимися доверием Гучкова, и послужил основанием для «избиения» генералитета, а также и среднего командного состава, не готового принять революционные нововведения.

Кадровая чехарда привела к ещё большей неразберихе и падению дисциплины в армии, но Временное правительство не отказалось от своего настойчивого стремления начать наступление в апреле 1917 года, выполняя обязательства перед союзниками.

18 апреля министр иностранных дел Временного правительства П.Н. Милюков направил правительствам Англии и Франции ноту, подтверждающую, что Временное правительство будет продолжать войну до победного конца и выполнит все договоры царского правительства.

Это привело к народному возмущению, которое перелилось в массовые митинги и демонстрации. На улицы Петрограда вышли солдаты Финского, Московского, 180 полков и часть 2-го Балтийского флота - всего около 15 тыс. солдат и около 100 тысяч рабочих с требованием немедленного прекращения войны, отставки П.Н. Милюкова, А.И. Гучкова и передачи власти Советам.

Апрельский кризис привёл к власти второе (коалиционное) Временное правительство, где большинство ключевых постов распределились между представителями левых партий. Лидер октябристов А.И. Гучков и лидер кадетов П.Н. Милюков подали в отставку. Портфель военного и морского министра получил бывший адвокат и министр юстиции эсер А.Ф. Керенский. Партии эсеров и меньшевиков стали правительственными партиями и получили возможность реализовывать на практике свои радикальные программы.

Май-июнь 1917: «наступление» или «преступление» Керенского?

Казалось бы, новое правительство, сформированное в условиях жесточайшего кризиса власти, должно было, прежде всего, направить свои усилия на стабилизацию внутренней обстановки в стране. Крайне непопулярная идея немедленного наступления на фронте должна была быть отброшена, как идея дестабилизирующая и бесперспективная. Верховное командование русской армии в лице генерала Алексеева неоднократно требовало от правительства отмены «приказа №1» и прочих нововведений в армии, которые разлагали дисциплину и сводили на нет все перспективы успешного ведения боевых действий.

Тем не менее, коалиционное правительство, состоящее из либеральных интеллигентов и социалистов всех мастей, в апреле-июне 1917 года действовало с точностью до наоборот.

Уже через несколько дней после своего назначения военный министр А.Ф. Керенский издал свой знаменитый приказ №8 - «Декларацию прав солдата», разрешающую военнослужащим вступать в любые политические партии, национальные и религиозные организации.

По мнению А.И. Деникина, «Декларация прав солдата» окончательно подорвала все устои старой армии. Она внесла безудержное политиканство и элементы социальной борьбы в неуравновешенную и вооруженную массу … она оправдывала и допускала широкую проповедь – устную и печатную – антигосударственных, антиморальных и антиобщественных учений. Наконец она отняла у начальников дисциплинарную власть, передав ее выборным организациям…»

«И кто-то, упав на карту,
Не спит во сне.
Повеяло Бонапартом
В моей стране»

М. Цветаева

Страна и без того трещала по швам, раздираемая внутренними политическими противоречиями. Теперь та же ситуация восцарилась и в армии. И в этих условиях А.Ф. Керенский решил, что лучшим способом поднять дисциплину и стабилизировать ситуацию в стране будет июньское наступление на фронте, т. е. победное завершение всем давно надоевшей войны.

Невольно хочется повторить в его адрес слова отставленного П.Н. Милюкова: «Что это, глупость или измена?»

В своих мемуарах, написанных десять лет спустя, бывший министр Керенский приводил весьма нелепые обоснования необходимости июньского наступления 1917 года, упорно твердил об «исторической целесообразности», о «самосознании русского народа», требующего «последнего и решительного боя» за свои интересы.

Александр Фёдорович то ли не понял, то ли сделал вид, что не захотел понять, какая именно сила вынесла его за пределы страны, навсегда превратив в бывшего политика и вечного изгоя. Он так и не захотел понять, что интересы России и русского народа в 1917 году требовали от правительства совершенно иных действий, нежели политизация и развал армии в условиях продолжающейся войны, верность союзническим обязательствам и смещение здравомыслящего, а потому неугодного генералитета перед самым наступлением русских войск.

Едва получив портфель военного министра, Керенский тут же затеял свою «кадровую перетасовку»: на ключевые должности в армии он назначает малоизвестных, но приближенных к нему генералов. На должность начальника кабинета военного министра Керенский назначил своего шурина В. Л. Барановского, которого произвел в полковники, а уже через месяц в генерал-майоры. Помощниками военного министра стали полковники генерального штаба Г. А. Якубович и Г. Н. Туманов - штабисты, неопытные в военных делах, зато принявшие активное участие в февральском перевороте.

Последний оплот сопротивления - Ставка Верховного главнокомандующего - в период с марта по май 1917 года не представляла собой явной оппозиции к новой власти (в ней были оставлены только лояльно настроенные к новой власти генералы). Кроме того, парламентариста и теоретика М.В. Алексеева было решено «подпереть» в качестве начальника штаба боевым генералом А.И. Деникиным, отличавшимся весьма либеральными взглядами. Тем не менее, и 1-м, и 2-м Временными правительствами Ставка воспринималась как нечто враждебное. Верховный главнокомандующий М.В. Алексеев смотрел на столь желанное правительственным комиссарам будущее наступление, как на неизбежное зло, необходимое для выполнения обязательств перед Антантой. В условиях полного разложения дисциплины, отсутствия принципа единоначалия и общей политизации солдатской массы даже самый гениальный военачальник не смог бы обеспечить успеха наступательной операции 1917 года.

Поэтому после своей разоблачительной речи на 1-м съезде «Союза офицеров армии и флота» в Могилёве 21 мая 1917 года верховный главнокомандующий направил телеграмму военному министру А.Ф. Керенскому, в которой решительно потребовал восстановить деятельность военных судов в войсках, приводить их приговоры в исполнение "без всяких смягчений и изъятий", расформирования полков, которые отказываются исполнять боевые распоряжения начальников и т.д.

Приказом от 22 мая 1917 года генерал Алексеев был смещён со своей должности и назначен главным военным советником Временного правительства. Алексеев был потрясен до глубины души. С его губ сорвалось: «Мерзавцы! Рассчитали, как прислугу».

На должность главковерха был назначен более сговорчивый «революционный» генерал Брусилов.

Июньское наступление

Наступательная операция русских войск началась после двухдневной артподготовки на Юго-Западном фронте 18 июня (1 июля) 1917 года. 11-я и 7-я армии нанесли главный удар на Львов из районов Злочев и Бржезаны. Первые два дня принесли наступающим некоторый тактический успех, но затем наступление остановилось. Отборные ударные части к тому времени оказались выбиты, а остальные войска начали обсуждать приказы командиров в «комитетах» и митинговать, теряя время.

Наступление 8-й армии генерала Л.Г. Корнилова на участке Галич-Станислав было очень успешным, поскольку русским противостояли не германские, а австро-венгерские войска, не отличавшиеся боеспособностью. Прорвав оборону противника, 8-я армия захватила свыше 7 тыс. пленных и 48 орудий, заняла Станислав, Галич и Калуш, к 30 июня (13 июля) вышла к р. Ломница, фактически выполнив свою боевую задачу. Кроме того, почти в зоне досягаемости войск Корнилова оказались галицийские нефтяные месторождения, потреря которых была крайне нежелательна для австро-германских войск.

Однако вскоре и у Корнилова начались те же проблемы, что и у соседей - «ударники» понесли огромные потери в первых штурмовых боях, остальная солдатская масса отказывалась воевать. Неподчинение командирам, «братания» с противником, митинги и протесты приняли массовый характер.

К 1 (14) июля наступательный порыв всего фронта иссяк, и наступление полностью прекратилось. Потери всех трёх армий Юго-Западного фронта к этому моменту составляли 1222 офицера и 37 500 солдат. Потери были невелики, если сравнивать их с потерями в других кампаниях Первой мировой, но в данном случае они имели катастрофические последствия. Отборные «ударные» части были выбиты, и с выбытием из армий всего «здорового» элемента, оставшаяся солдатская масса превратилась в совершенно неуправляемую разагитированную вооружённую толпу.

Германское контрнаступление уже к 6 (28) июля свело на нет все результаты июньского наступления на Юго-Западном фронте.

Армия настолько утратила боеспособность, что атака 3-х немецких рот опрокинула и обратила в бегство две русские стрелковые дивизии: 126-ю и 2-ю финляндскую. Противника пытались сдерживать более дисциплинированные кавалерийские части, офицеры-пехотинцы и одиночные рядовые. Вся остальная пехота бежала, заполнив своими толпами все дороги. Отступление 11 армии повлекло за собой отход 7-й и 8-й. Австро-германские войска, встречая незначительное сопротивление, взяли Тернополь и Станислав, значительно продвинулись через Галицию и Украину, и 15 (28) июля русские войска остановились на линии Броды - Збараж- р.Збруч.

Наступление Северного и Западного (командующий А.И.Деникин) фронтов вовсе было сабатировано рядовым составом. Из 14 дивизий Западного фронта, предназначенных для наступления, в атаку пошли лишь 7. Сколько-нибудь боеспособными оказались 4. В итоге не желавшие продолжать операцию русские войска к исходу дня вернулись на свои позиции.

Из воспоминаний комиссара Временного правительства Северного фронта В.Б. Станкевича, бывшего свидетелем наступления под Двинском 10 июля 1917 года:

“В день моего приезда весь штаб был полон самых неприятных известий об отказе частей и даже целых дивизий выступить на фронт. Однако к вечеру положение стало проясняться и правдами и неправдами, но все участки, назначенные для наступления, были заняты, кроме одной дивизии, которая до вечера отказывалась выступить и чуть не расстреляла корпусного комиссара, убеждавшего ее исполнить приказ. Ген. Данилов решил принять крутые меры и двинуть против дивизии целый карательный отряд. <...> Я участвовал в заседании, где вырабатывалась диспозиция окружения дивизии. Мне была отведена роль явиться в дивизию, когда она будет окружена, и дать ей ультимативный приказ идти на позиции, если она не хочет быть истребленной своими войсками. Отряд для окружения был под командой ген. Грекова. Поехали в корпус около станции Калкуны. Уже во время ужина стали поступать утешительные сведения, что два полка подчинились и выступили. Остался один упорствующий полк. Часов около 12 ночи, совместно со штабом карательного отряда, мы двинулись к расположению непокорного полка. Однако весь отряд пришел в чрезвычайное расстройство, и до утра ген. Греков не мог установить связи ни с одной назначенной в его распоряжение частью. К рассвету, убедившись, что нет никаких надежд найти заблудившиеся в лесу части отряда, я оставил ген. Грекова в железнодорожной будке и отправился сам к оврагу, где находился бунтующий полк. Меня там встретили начальник дивизии и несколько штабных. Я сказал, что хочу переговорить с бунтующими. Солдаты, сидевшие унылыми, неподвижными сонными группами, встали и столпились около того места, где я стоял. Я отказался говорить с ними, пока они не станут в строй. Они,- правда, неуклюже и неловко, - но стали в строй. Я обратился к ним с короткой речью, говоря, что не собираюсь ни просить, ни уговаривать, ни приказывать даже, а только предупреждаю, что если они не двинутся немедленно на позицию, то будут уничтожены.<...>Я не знаю, что я делал бы, если бы солдаты отказались подчиниться. Но, к моему удовольствию, солдаты, даже не совещаясь и не колеблясь, разобрали котомки и пошли на позицию. Вероятно, они знали о приближении отряда и, по уверенному тону моих слов, заключили, что отряд уже подошел.”

Действительно успешным оказалось только наступление войск Румынского фронта, наименее затронутого большевистской агитацией. 7-11 (20-24) июля на Фокшанском направлении направлении части 4-й русской и 2-й румынской армий прорвали фронт противника. Были захвачены пленные и около 100 орудий.

Но ввиду событий на севере, наступление Румынского фронта было остановлено 14 (27) июля по приказу А.Ф. Керенского (по просьбе генерала Корнилова, только что назначенного Главнокомандующим Русской армией)

Политические последствия июньского наступления

Неудача июньского наступления русской армии стала мощным катализатором дальнейших революционных процессов внутри страны.

Используя общее недовольство масс при общей слабости центральной власти, левые радикальные партии (большевики, меньшевики, левые эсеры и анархисты) развернули широкую агитацию в обеих столицах и других крупных городах страны.

Армия, лишившись в ходе неудачного наступления большей части боеспособных ударных частей, оказалась не способна противостоять дальнейшему контрнаступлению противника на русские территории, а также и обеспечить поддержку законного правительства.

В ситуации двоевластия (Временное правительство-Петроградский Совет) реальная политическая власть в Петрограде в июне 1917 года фактически перешла в руки значительно большевизированного Петроградского Совета. Войска Петроградского гарнизона, разагитированные большевиками и анархистами, не желали исполнять приказы Временного правительства и отправляться на фронт. Всё это создало почву для июльских событий в Петрограде, вошедших в литературу под названием «июльский кризис Временного правительства».

Волнения в столице начались со стихийных выступлений солдат, кронштадских матросов и рабочих под лозунгами отставки Временного правительства, передачи всей власти Советам и переговоров с Германией о заключении сепаратного мира.

Волнения были возглавлены большевиками, которые быстро объединили недовольных под своими лозунгами.

С 3 по 7 июля 1917 года в Петрограде продолжались вооружённые столкновения и антиправительственные демонстрации. На стороне Временного правительства в уличных столкновениях выступили только кадеты и юнкера военных училищ, а также весьма немногочисленные казачьи части. Наиболее кровопролитным и разрушительным оказался бой в районе Литейного моста 4 (17) июля 1917 года, в котором со стороны правительственных войск была применена артиллерия.

В те же дни Временное правительство осуществило арест ряда ведущих большевиков, разгромило редакцию газеты «Правда». Троцкий оказался в «Крестах», а Ленин с Зиновьевым с 9 июля уже отдыхали в Разливе.

10(23) июля 1917 было сформировано второе коалиционное правительство, возглавляемое Керенским, который при этом сохранил посты военного и морского министров. Состав правительства был преимущественно социалистическим, в него вошли эсеры, меньшевики и радикальные демократы. Временное правительство перебралось из Мариининского дворца в Зимний.

В ходе июльского кризиса Временному правительству удалось на несколько месяцев отменить ситуацию двоевластия в свою пользу (эсеро-меньшевистский Петросовет подчинился его власти), но политическая поляризация общества после июльских событий достигла своего предела. После стрельбы на столичных улицах мало кто доверял Советам и обещаниям «умеренных» политиков. Страна ждала своего диктатора: правого или левого - не имело значения.

Только Временное правительство зря искало своего Бонапарта. Керенский с его коллегами - умеренными либеральными демократами - оставался русским западником, которому казалось, что совместная с Западом победа благотворно скажется на последующем развитии России. Ему всё ещё хотелось западных свобод и демократии, и этот глубоко ошибочный, разваливающий Россию курс представлялся им единственно верным и соответствующим цели свершившейся революции.

В то же время после неудачного июньского наступления на фронте в значительной мере вырос авторитет в военной среде генерала Л.Г. Корнилова. Армия, да и все правые силы, которым надоели «главноуговаривающие» правительственные комиссары, смотрели на Корнилова как на спасителя Отечества. Министры-социалисты также понимали, что после фиаско июльского наступления спасти себя они могут только призвав к власти Корнилова и выполнив все его требования: от восстановления смертной казни до запрета игры в карты, митингов и партийной агитации во фронтовых частях.

Фигура Корнилова - жёсткого военачальника из народа - была симпатична и западным союзникам, которые по-прежнему желали вести войну русской кровью, но не делиться плодами общей победы.

Л.Г. Корнилов в роли Бонапарта не устраивал только А.Ф. Керенского, по-прежнему мнившего себя главной фигурой на российском политическом Олимпе. До конца не покончив с левой оппозицией (большевиками), Александр Фёдорович уже в августе 1917 года бросился «спасать» свою призрачную власть от правых «силовиков» - Корнилова и стоящих за ним генералов.

Таким образом, неудача июньского наступления и июльские события в Петрограде повлекли за собой очередную провокацию, направленную уже против высшего генералитета и руководства русской армии. Эта провокация вошла в историю русской революции как «корниловский мятеж» и ещё ближе подвела страну к той черте, за которой лежала кровавая бездна гражданской войны.

Елена Широкова

По материалам:

Головин Н.Н. Военные усилия России в Первой мировой войне. - Париж, 1939.

Станкевич В.Б. Июньское наступление на фронте// Октябрьский переворот: Революция 1917 года глазами ее руководителей. Воспоминания русских политиков и комментарий западного историка. М. 1991. С. 201 - 210.

Уткин А.И. Забытая трагедия. Россия впервой мировой войне. - Смоленск: Русич, 2000.

Недуг революции
Утром 6 июля (здесь и далее - по новому стилю) 1917 года в междуречье рек Серет и Стрыпа немцы перешли в наступление. Ударная группировка генерала Арнольда фон Винклера насчитывала 12 дивизий. На небольшом пятикилометровом участке между Заложцами и Зборовым немцам удалось сосредоточить 92 500 штыков, 2300 сабель, 935 орудий и 1173 пулемета.Главный удар пришелся на неслаженную и полуразложившуюся под влиянием агитаторов 6-ю гренадерскую дивизию. Она была смята и оставила позиции. К вечеру было захвачено около 2900 человек и десятки орудий. Но в отличие от прошлых лет поведение русских солдат имело одну особенность: большая их часть категорически отказалась идти в контратаку и бросила окопы. Только официальное количество дезертиров с 1 по 15 июля составило почти 24 тыс. человек. В воздухе витали признаки крупномасштабной катастрофы. Сам генерал Эрих Людендорф, в руках которого сосредоточилось руководство всеми германскими войсками, констатировал: «Тактический контрудар превратился в крупную операцию. Развал русского фронта все больше распространялся на юг... Восточный фронт перешел в движение, захватывая даже часть Буковины. Русская армия в беспорядке отходила назад - ее мозг был одержим недугом революции… Это были уже не те русские войска».
С фронта шли панические известия, а тыл замер. Уже стали поговаривать о возможности сдачи немцам Минска и Москвы, кое-где намекали, что не за горами немецкие патрули в Петрограде… Новое Брусиловское наступление, которое пресса окрестила «наступлением Керенского», обернулось катастрофой. К 15 июля русские войска были отброшены за Збруч и оставили почти всю Бессарабию. Оргвыводы следовали один из другим: 10 июля был снят главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта генерал-лейтенант Алексей Гутор, в 8-й и 11-й армиях в июле сменилось по два командующих, наконец, 19 июля потерял свой пост один из главных творцов наступления, генерал Алексей Брусилов.
Очевидец этих событий генерал Антон Деникин (он тогда командовал войсками Западного фронта) с горечью вспоминал: «Армии в полном беспорядке отступали. Те самые армии, которые год тому назад в победном шествии своем взяли Луцк, Броды, Станиславов, Черновицы… Отступали перед теми самыми австро-германскими армиями, которые год тому назад были разбиты наголову и усеяли беглецами поля Волыни, Галиции, Буковины, оставляя в наших руках сотни тысяч пленных». Этот вопрос волновал всех. Как могла пусть уставшая, но вполне боеспособная армия всего за полгода растерять заработанную веками репутацию?
Без царя во главе
К началу 1917 года ситуация в армии была совсем не такой катастрофической, как утверждали «общественные деятели». Императорская ставка успешно накапливала силы и готовилась к решительной - и последней - кампании 1917 года. Двадцать четвертого января император Николай II утвердил представленный ему доклад, по которому главный удар наносится Юго-Западным фронтом на Львовском направлении со вспомогательными ударами в направлении на Сокаль и Мармарош Сигет. «Кампания 1917 года должна вестись с наивысшим напряжением и с применением всех наличных средств, дабы создать такое положение, при котором решающий успех союзников был бы вне всякого сомнения».
Февральская революция нанесла по русской армии удар колоссальной силы. Все планы наступления были сорваны. Хотя, казалось бы, все должно было быть наоборот. Ведь планы будущей кампании разработаны, войска пополнены, запасы боеприпасов накоплены. Дело оставалось за малым: повести в бой победоносные армии и завершить разгром врага, показав всему миру «преимущества передовой демократии» западного типа перед «прогнившим царским режимом».
Так почему новый Верховный главнокомандующий генерал Михаил Алексеев уже докладывал военному министру Александру Гучкову: «Теперь дело сводится к тому, чтобы с меньшей потерей нашего достоинства перед союзниками или отсрочить принятые обязательства, или совсем уклониться от исполнения их». Процесс распада русской армии был запущен еще за день до свержения императора Николая II, когда 1 марта исполком Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов принял приказ № 1 о создании солдатских комитетов в армии. Он был полностью одобрен и поддержан Временным правительством. Теперь солдатские комитеты и советы различного уровня получили официальный статус.
Мало того, им было приказано взять под свой контроль оружие, не выдавать его офицерам. Пункт приказа, по которому солдаты вне строя ставились в равное положение с офицерами и отменялось почтительное титулование, стал первым ударом по авторитету офицеров. За этим последовали и другие меры, ясно показывавшие солдатам, что власти не доверяют офицерам. С момента распространения приказа № 1 разложение армии приобрело всеобщий характер. Уже к маю 1917-го в армии было создано более 50 000 солдатских комитетов разного уровня, в которых числилось до 300 000 членов. Все это огромное количество людей оказалось оторвано от боевой работы войск и занималось исключительно политикой. Армия стремительно политизировалась. Офицеров повсеместно обвиняли в приверженности старому режиму и контрреволюции. Солдатские массы восприняли революцию и революционную агитацию как вседозволенность, что вызвало не только падение дисциплины, которое стало обычным явлением, но и изменение самого отношения солдата к войне.
Активизировала свою работу в войсках и немецкая разведка; как писал ее начальник полковник Вальтер Николаи, «германская разведка получила возможность проникать в русские ряды и там агитировать за мир между Россией и Германией». Результат: в Пасху, пришедшуюся в 1917 году на 2 апреля, были зафиксированы факты братания на участках 107 дивизий - почти каждой второй дивизии! Не лучше оказалось и положение с офицерским корпусом в целом и генералитетом в частности. Новый военный министр Александр Гучков немедленно начал «улучшать» армию чистками комсостава - якобы надо было убрать костных генералов, открыв дорогу молодым талантам. Только в марте-апреле были смещены все главнокомандующие фронтами, кроме Алексея Брусилова. Действия Гучкова и «демократизация» очень быстро сказались на качестве командного состава. Управляющий делами Временного правительства кадет Владимир Набоков, выслушав в середине апреля 1917 года очередной доклад генерала Алексеева, записал: «Разложение идет колоссальными шагами… Лучшие элементы исчезали, а остались либо жалкая дрянь, либо особенно ловкие люди, умевшие балансировать между двумя крайностями».
«Временное» наступление
Послефевральское руководство армии к наступлению было не готово, а Временному правительству надо было наступать во что бы то ни стало, чтобы «оплатить векселя», выданные признавшей его «демократической Европой». В правительстве вопрос с Гучковым был решен быстро, его место 5 мая занял самый известный оратор-популист Временного правительства Александр Керенский. Уже через неделю, 12 мая, он выпустил приказ, призвав армию наступать: набор громких фраз, не имеювших под собой никакого смысла.
Реальное состояние армии ничего не значило. За день до этого он подписал «Декларацию прав солдата», ставшую окончательным приговором армии. За солдатами было закреплено право свободно высказывать свои политические, религиозные и социальные взгляды, быть членом любой политической партии, также в ней объявлялись запрет на цензуру печатных изданий, ношение вне службы гражданской одежды и т. д. и т. п. Из командующих фронтами лояльность проявлял только Алексей Брусилов, бывший генерал-адъютант императора неожиданно заявил, что он всегда был сторонником демократии и революции. Двадцать второго мая всегда готовый наступать Брусилов, не имевший высшего военного образования и прослуживший почти четверть века в «лошадиной академии» (офицерской кавалерийской школе), получил пост Верховного главнокомандующего. «Оппортунизмом с уклоном в сторону искательства перед революционной демократией» назвал его поведение Антон Деникин.

К наступлению все было готово, но только на бумаге. Действительно, если учитывать только сухие цифры - количество дивизий, пушек, пулеметов, запасы боеприпасов, наличие карт и т. д. Другое дело, что создание всевозможных ударных батальонов, женских частей и национальных формирований не могло заменить утраченную дисциплину. Первым днем наступления стало 16 июня. Главный удар наносил Юго-Западный фронт генерала Алексея Гутора, где 11-я армия генерала Ивана Эрдели наступала на Злочев, 7-я армия генерала Владимира Селивачева - на Бржезаны, 8-я армия генерала Лавра Корнилова - на Галич. По большому счету какие-либо цели не имели никакого значения, всем - Ставке, штабам, правительству - нужен был просто успех.
И он на первом этапе действительно был: хотя армия была обречена, у нее еще оставался некий потенциал - ударники, шедшие на острие атак и увлекавшие за собой остальную массу солдат, а также работа артиллеристов, которые мощнейшим артиллерийским огнем смели вражеские позиции. Ударные части генерала Корнилова прорвали оборону противника и устремились вперед. В плен было захвачено 7000 человек и 48 орудий. Но корниловцы не получили никакой помощи от других войск, которые все время митинговали. Газеты в восторженных статьях многократно преувеличивали успехи. Они уже назвали наступление именем Керенского. Но ударников и боеспособных частей было слишком мало. Солдаты уставали, а сменить их было некому. Наступление выдыхалось. Если солдаты полуразложившихся от революционной пропаганды частей в начале еще некоторое время пылали революционным энтузиазмом, то теперь этот энтузиазм стал стремительно выдыхаться. Солдаты на митингах уже начали возражать самому Керенскому; его речи уже не зажигали так, как прежде. Армия митинговала; то тут, то там стали звучать лозунги «Долой войну!». Окончательно запутавшаяся в политической ситуации ставка бездействовала. К концу июня организованное генералом Брусиловым «наступление Керенского» окончательно выдохлось. Но пока это была всего лишь неудача, главный позор был впереди. До 6 июля оставалось всего несколько дней…Другие материалы свежего номера еженедельника «Звезда» вы можете прочитать,

Наступление Керенского (июнь-июль 1917года).

В нашей исторической литературе принято связывать это, последнее наступление русской армии в годы Первой Мировой, с именем А.Ф. Керенского, хотя на самом деле готовил и организовывал его именно А.А. Брусилов, будучи тогда Верховным главнокомандующим «самой демократической армии мира». И именно за позорный провал этого наступления и был снят Брусилов с этого высокого поста.
Как отмечал Г.И. Шавельский: «Увольнение его (21 июля 1917 г.) от должности Верховного вызвало в Ставке не просто радость, а злорадство».
Давайте посмотрим, как развивались события.

Замысел этого наступления, в изложении А.И. Деникина, был следующим:
«Наступление русских армий, предположенное на май, все откладывалось. Первоначально имелась в виду одновременность действий на всех фронтах; потом, считаясь с психологической невозможностью сдвинуть армии с места одновременно, перешли к плану наступления уступами во времени. Но фронты, имевшие значение второстепенное (Западный) или демонстративное (Северный), и которым надлежало начинать операцию раньше, для отвлечения внимания и сил противника от главных направлений (Юго-западный фронт), - не были готовы психологически. Тогда верховное командование решило отказаться от всякой стратегической планомерности, и вынуждено было предоставить фронтам, начинать операцию по мере готовности, лишь бы не задерживать ее чрезмерно…
В результате, начало операций определилось следующими датами: 16 июня - на Юго-западном фронте; 7 июля - на Западном; 8 июля - на Северном и 9 июля - на Румынском. Последние три даты почти совпадают с началом крушения (6-7 июля) Юго-западного фронта.
Юго-западному фронту предстояло первому испытать боевые свойства революционной армии…
Удельный вес нашей армии оценивался немцами чрезвычайно низко.
Тем не менее, когда в начале июня обозначилась серьезная возможность нашего наступления, Гинденбург счел необходимым снять с Западного европейского фронта 6 германских дивизий, и направил их на усиление группы Бем-Эрмоли: противнику хорошо известны были наши операционные направления…
Армиям отдана была директива о наступлении. Общая идея его сводилась - к прорыву неприятельских позиций на подготовленных участках всех европейских фронтов, к широкому наступлению большими силами Юго-западного фронта - в общем направлении от Каменец-Подольска на Львов, и далее к линии Вислы, в то время как ударная группа Западного фронта должна была наступать от Молодечно на Вильно и к Неману, отбрасывая к северу немецкие армии Эйхгорна. Северный и Румынский фронты содействовали частными ударами, привлекая к себе силы противника.

16-го июня, на фронте ударных корпусов 7-й и 11-й армий, началась артиллерийская канонада. После двухдневной непрерывной артиллерийской подготовки, разрушившей сильные укрепления противника, русские полки двинулись в атаку….
19-го атаки повторились на 60-тиверстном фронте, между верхней Стрыпой и Нараювкой. За два дня тяжелого и славного боя русские войска взяли в плен 300 офицеров, 18.000 солдат, 29 орудий и проникли в расположение противника на 2-5 верст…»

Первоначальные тактические успехи русских войск вызвали восторг и эйфорию.
Керенский восторженно сообщал Временному правительству:
"Сегодня великое торжество революции.
18 июня, русская революционная армия, с огромным воодушевлением перешла в наступление, и доказала России и всему миру свою беззаветную преданность революции, и любовь к свободе и родине... Русские воины утверждают новую, основанную на чувстве гражданского долга, дисциплину... Сегодняшний день положил предел злостным клеветническим нападкам на организацию русской армии, построенную на демократических началах "...

После трех дней затишья, на фронте 11-ой армии возобновился горячий бой... К этому времени, начался подход из резерва к угрожаемым участкам германских частей, и бой принял упорный, ожесточенный характер. 11-я армия овладела рядом укрепленных линий, неся, однако, тяжелые потери; местами окопы, после горячих схваток, переходили из рук в руки; требовалось новое большое напряжение, чтобы сломить упорство усилившегося и оправившегося противника...
Этим боем, по существу, закончилась наступательная операция 7-й и 11-й армий. Порыв исчез, началось нудное стояние на позиции, оживлявшееся лишь местными боями, контратаками австро-германцев и артиллерийским огнем "переменного напряжения".

Но вот тут-то и начались проблемы, связанные с разложением русских войск.
Общее настроение выражало выступление солдатского депутата на недавнем съезде депутатов ЮЗФ:
«…царит недовольство не только среди солдат, но и среди офицеров. И все говорят одно и то же: война не геройство, а тяжелая кровавая работа, почему же нас гонят на нее без всякой очереди».

Ну, а если уж НА ВОЙНЕ солдаты начали ТРЕБОВАТЬ ОЧЕРЕДНОСТИ своего участия в боях, и стали заявлять, что их «гонят» на войну – развал такого «войска» - неизбежен.
Дивизии, успешно участвовавшие в первом ударе, разумеется, понесли немалые потери и - замитинговали, требуя смены с позиции и отдыха для себя.
Знаменитое: «Хватит, навоевались, пущай ДРУГИЕ малость повоюют!!!» - было общим мнением и требованием.
И тут выяснилось, что дивизии, стоявшие в резерве, вовсе не желали идти в бой и жертвовать собой ради каких-то туманных «революционных идеалов» Керенского. Обычным делом стали отказы целых полков и дивизий от выполнения боевых приказов.
Митинговые резолюции о «войне до победного конца» никто выполнять не собирался и никакие комиссары «верховного главноуговаривающего Керенского ничего поделать не могли.

А тут ещё германцы подбросили к району наступления ЮЗФ свои части и ситуация стала ухудшаться.
Чуть позже была предпринята еще одна попытка прорвать фронт неприятеля:
«23 июня началась подготовка наступления и в армии Корнилова. 25 июня его войска западнее Станиславова прорвали позиции Кирхбаха, и вышли на линию Иезуполь-Лысец; 26-го, после упорного кровопролитного боя, войска Кирхбаха, разбитые наголову, повернули, увлекая, в своем стремительном бегстве, и подоспевшую на помощь германскую дивизию. 27-го правая колонна генерала Черемисова овладела Галичем, перебросив часть сил через Днестр, а 28-го левая колонна, преодолевая упорное сопротивление австрогерманцев, взяла с боя Калуш. В последующие два-три дня, 8-я армия устраивалась с боями на реке Ломнице и впереди ее.
В этой блестящей операции армия Корнилова, прорвав фронт 3-й австрийской армии на протяжении 30 верст, захватила в плен 150 офицеров, 10.000 солдат и около ста орудий…
Генерал Бем-Эрмоли, в это время, все свои резервы стягивал на Злочевское направление. Туда же двигались, и перебрасываемые с Западного европейского фронта, германские дивизии. Пришлось, однако, часть резервов перебросить за Днестр, против 8-ой русской армии. Они подоспели ко 2-му июля, внесли некоторую устойчивость в расстроенные ряды 3-ей австрийской армии, и с этого дня на Ломнице начинаются позиционные бои, достигающие иногда большого напряжения, с переменным успехом.
Сосредоточение германской ударной группы между Верхним Серетом и железнодорожной линией Тарнополь-Злочов, закончилось 5 июля».

Небольшой комментарий этого.
Противник прекрасно знал о нашей подготовке к наступлению и был готов к нему. Никакой внезапности русской армии достичь не удалось. Поначалу наши армии имели тактические успехи, а армия Корнилова даже сумела прорвать фронт австрийцев, но немцы потихоньку подтягивали свои резервы на проблемные участки и сумели стабилизировать положение, готовясь к своему контрудару…

«6 июля, после сильной артиллерийской подготовки, германская ударная группа атаковала 11 армию, прорвала ее фронт, и начала безостановочное движение на Каменец-Подольск, преследуя корпуса 11 армии, обратившиеся в паническое бегство.
Штаб армии, за ним Ставка и печать, презрев перспективу, обрушились на Млыновский полк, считая его виновником катастрофы. Развращенный, скверный полк самовольно ушел с позиции, открыв фронт. Явление весьма прискорбное, но слишком элементарно было бы считать его даже поводом. Ибо уже 9-го комитеты и комиссары 11-ой армии телеграфировали Временному правительству "всю правду о совершившихся событиях»:
"Начавшееся 6 июля немецкое наступление на фронте 11-й армии разрастается в неизмеримое бедствие, угрожающее, быть может, гибелью революционной России.
В настроении частей, двинутых недавно вперед героическими усилиями меньшинства, определился резкий и гибельный перелом. Наступательный порыв быстро исчерпался.
Большинство частей находится в состоянии всевозрастающего разложения. О власти и повиновении нет уже и речи, уговоры и убеждения потеряли силу - на них отвечают угрозами, а иногда и расстрелом. Были случаи, что отданное приказание спешно выступить на поддержку обсуждалось часами на митингах, почему поддержка опаздывала на сутки. Некоторые части самовольно уходят с позиций, даже не дожидаясь подхода противника...
На протяжении сотни верст в тыл тянутся вереницы беглецов, - с ружьями и без них, - здоровых, бодрых, чувствующих себя совершенно безнаказанными.
Иногда так отходят целые части...
Положение требует самых крайних мер...
Сегодня главнокомандующим, с согласия комиссаров и комитетов, отдан приказ о стрельбе по бегущим. Пусть вся страна узнает правду... содрогнется и найдет в себе решимость беспощадно обрушиться на всех, кто малодушием губит и продает Россию и революцию".

Как же быстро выветриваются либеральные иллюзии на войне…
От «безграничной демократии» и лишения офицеров всех дисциплинарных прав, после короткого германского контрудара оказался всего один шаг до панического клича «смертная казнь тем, кто отказывается жертвовать жизнью за Родину» со стороны комиссаров Временного правительства. Стрельба по бегущим подразделениям, расстрелы мародеров и грабителей, выставление их трупов на перекрестках дорог (!!!) все эти меры активно применялись, но уже мало действовали на разложившиеся «революционные войска», зачастую превратившиеся в банды насильников и бандитов.

11-я армия "при огромном превосходстве сил и техники, уходила безостановочно". 8-го она была уже на Серете, пройдя без задержки сильные укрепленные позиции западнее этой реки, которые служили исходным положением, для нашего славного наступления 1916 г…
11-го германцы заняли Тарнополь, брошенный без боя 1-м гвардейским корпусом, а на другой день прорвали наши позиции на реке Гнезно и на Серете, южнее Трембовли, развивая свое наступление к востоку и юго-востоку…
12-го июля ввиду полной безнадежности положения главнокомандующий отдал приказ об отступлении от Серета, и к 21-му армии Юго-западного фронта, очистив всю Галицию и Буковину, отошли к русской государственной границе.
Путь их был обозначен пожарами, насилиями, убийствами и грабежами. Но среди них были немногие части, доблестно дравшиеся с врагом, и своею грудью, своею жизнью прикрывавшие обезумевшие толпы беглецов. Среди них было и русское офицерство, своими трупами, по преимуществу, устилавшее поля сражений.
Армии в полном беспорядке отступали…

Комиссары Савинков и Филоненко телеграфировали Временному правительству: "Выбора не дано: смертная казнь изменникам... смертная казнь тем, кто отказывается жертвовать жизнью за Родину"...

Разложение затронуло офицеров, и даже генералов.
Начальник штаба Юго-западного фронта генерал Духонин 30 июня 1917 года пишет отчаянное письмо к генералу Корнилову - тогда командующему 8-ой армией:

"Милостивый Государь, Лавр Георгиевич! Главнокомандующий по долгу службы приказал сообщить Вам ниже следующие сведения о деятельности командира 2-го гвардейского корпуса, генерала Вирановского и штаба этого корпуса, полученные от войсковых организаций и относящиеся к двадцатым числам июня сего года.

В корпусе создалось настроение против наступления. Генерал Вирановский, будучи сам противником наступления, заявил дивизионным комитетам, что он ни в каком случае не поведёт гвардию на убой.
Ведя собеседование с дивизионными комитетами, генерал Вирановский разъяснял все невыгоды и трудности наступления, выпавшие на долю корпуса, и указывал на то, что ни справа, ни слева, ни сзади никто не поддержит корпус. Чины штаба корпуса вообще удивлялись, как главнокомандующий мог давать такие задачи, неразрешимость которых ясна даже солдатам-делегатам. Штаб корпуса был занят не тем, чтобы изыскать способы выполнить поставленную корпусу трудную задачу, а старался доказать, что эта задача невыполнима».

Как видим, пример А.А. Брусилова, старавшегося угодить «солдатским комитетам» и во всем «идти у них на поводу», оказался заразителен…

Командующим Юго-западным фронтом в это время был назначен генерал Л.Г.Корнилов.
12 июля он предписал общее отступление на государственную границу.
7-я армия, поступившая под команду ген. Селивачева, развернула вдоль Збруча 34-й, 41-й, 7-ой Сибирский и 2-ой гвардейский корпусы, имея позади 6-ой и 12-й армейские корпусы. 16-17 июля Южная германская армия атаковала по всему фронту и неожиданно получила решительный отпор. Ставка отметила «железный дух» л.-гв. полков Литовского и Волынского. Неприятель выдохся, и Корнилов приказал общее наступление. 19 июля к северу от Гусятина 34-й, 41-й, 22-й армейские корпусы дружной атакой сбросили неприятеля в Збруч. 19-го же Корнилов был назначен Верховным. Командование фронтом принял ген. Балуев. В ночь на 23 июля перешла в наступление и соседняя 8-я армия, потеснившая и опрокинувшая германо-австрийские части южнее. Этим закончилось восьмидневное сражение на Збруче - последнее «славное дело русского оружия, оставшееся в тени», по словам историка-эмигранта А.А.Керсновского.
Этот успех уже НИЧЕГО не решал…

Сохранилось описание душераздирающих сцен в Тарнополе, в дни оставления его русскими войсками:

"В это самое время тарнопольский гарнизон тоже стал удирать. Удирали обозы, химические команды, автомобильные части. Удирали наспех, бросая имущество. Солдаты и несколько офицеров громили магазины. Никакие стены не помогали. Не то что деревянные, - железные решетки - и те разбирались. Тащили всё, что можно; растащили винокуренные склады, мануфактуру, обувь, канцелярские принадлежности, бумагу. Солдаты озверели. Бросились по квартирам, расхватали ковры, перины, подушки. Пух летел по Тарнополю. Кричали: «Бей жидов!» И если бы не страх перед наступающим немцем, учинили бы жестокий погром.

Зато когда обозная и тыловая публика, населявшая Тарнополь, вышла, и прошли последние пехотные части, не было ни одной улицы, ни одного дома, из которого не бросали бы камней. Выливали на русских солдат и офицеров помои и вонючую грязь. Выбрасывали ночные горшки, стреляли. Многие из офицеров бросались с шашками наголо в квартиры, но, конечно, квартиры были заперты. Атакующие возвращались обратно и приказывали солдатам грабить и жечь. Солдаты бросались в квартиры, ломали, тащили... А потом, вытащив ценные вещи, поджигали дома. Такого озверения я никогда не видывал...

Выстрелы из револьверов - это пустое, а вот как на головы нечистоты выливали, это - красота...».

О том, что творилось на фронте, после сдачи гвардией Тарнополя, свидетельствует прапорщик Дмитрий Оськин (его армейский пехотный полк находился в составе 11-ой армии, фронт которой был прорван 6 июля):

"Кавардак получился необычайный. Австро-немецкие войска прорвали русские позиции в районе Звыжен, Манаюв. 35-я дивизия не оказала серьёзного сопротивления. Противник продвинулся в тыл километров на десять, создав угрозу флангу 17-го корпуса. Тыловые части охватила паника. Соседние с 35-й дивизией части, 9-й и 12-й полки нашей дивизии, не рассчитывая на боеспособность своих солдат, отступили. Стоящие левее 11-го полка части под влиянием сообщения о поражении тоже начали отступать независимо от объективных условий фронта.

Штаб корпуса, находившийся в Белом Подкамне, при получении известия о «грандиозном» наступлении немцев бросился отступать к Кременцу, а штаб 11-ой армии в Кременце немедленно эвакуировался в Проскуров, за 100 км, захватив весь подвижной состав со станции Кременец.

Мало того, что штаб армии был в панике, даже штаб фронта, сидевший в Бердичеве, на расстоянии примерно 300 км от первой линии окопов, не утерпел и погрузился в вагоны, чтобы отойти на Киев.

Армия разложена большевиками! - кричали штабники. - Надо отступать!

А в то время как штабы поспешно удирали, наши передовые части медленно отходили, и отходили не потому, что на них сильно нажимал противник, а потому, что они утеряли связь со своими штабами и считали совершенно естественным и закономерным отход пехотных частей, когда даже штаб дивизии бежал в тыл.

Тарнопольское отступление, начавшееся 6 июля, продолжалось вплоть до 15-го. На протяжении 9 дней штабы, обозы, войсковые части неудержимо катились в тыл без какого-либо особого нажима со стороны противники. Огромные запасы снарядов, вооружения, продовольствия были брошены на произвол судьбы, и очень редко солдаты, охранявшие сосредоточенные перед позициями запасы, уничтожали их по собственной инициативе.

9 дней не было никакой связи между штабами полков и штабом дивизии, между штабом дивизии и штабом корпуса и, наконец, со штабом армии. Дивизионные и армейские учреждения, обслуживающие фронт, исчезли бесследно. Исчез совершенно из нашего поля зрения полевой телеграф, полевая почтовая контора. Нельзя было получить письмо или отправить письмо на родину. Нельзя было получить телеграмму на позиции и из тыла или из армии направить телеграмму в тыл.

Между тем, австро-немецкая армия, совершив прорыв на фронте Звыжен, Манаюв и не имея достаточных сил, оставалась на захваченных рубежах, злорадно посмеиваясь и не делая ни одного шага для преследования бегущих».

Сейчас стало модным обвинять большевиков во всех бедах, которые обрушились на Россию после отречения Николая Второго.
Как видим, вопиющий развал и потеря управления в частях русской армии во многом лежат на совести ОФИЦЕРСКОГО СОСТАВА. Очень многие боевые офицеры, сохранившие в душе честь и совесть это сознавали и вполне откровенно говорили в своих воспоминаниях.

Один из самых ярких генералов Белой Армии, легендарный Я.А. Слащев подчеркивал:
«Временное правительство мобилизовало все силы социал-революционеров, чтобы привлечь на свою сторону армию и убедить ее в необходимости продолжать войну совместно с союзниками. И действительно, первые месяцы после революции настроение главной массы армии теоретически склонялось к необходимости продолжать войну. Но все это было чисто теоретически. На войсковых митингах выносились красивые резолюции, но когда дело доходило до проведения их в жизнь, не имевшая ни духа, ни веры в своих начальников, ни самой элементарной дисциплины армия бороться была не в силах. Временное правительство - надо отдать ему полную справедливость - напрягло все силы для доставки военного снаряжения, и войска были перегружены орудиями и снарядами. Но что могли сделать поздние дары союзников, что могла сделать техника без духа?
Русская армия представляла собой мертвое, разлагающееся тело, которое почему-то только еще не распалось. Этого ждать пришлось недолго. Особенно тяжело в это время было положение офицерства, которое, исполняя приказ Временного правительства, подготовляло солдат к бою и "уговаривало" идти в необходимую для Временного правительства атаку. И вот, после неудачного наступления Керенского, в глазах масс виновниками оказались не стоящие далеко и недоступные для них члены Временного правительства, а стоящие тут же офицеры. Рознь усилилась. Армия оказалась даже без младшего комсостава, потому что нельзя же считать комсоставом лиц, не пользующихся никакой властью и никаким влиянием на своих подчиненных. Армии не существовало, а была толпа. То, что было дальше, когда она сдавала Двину, когда она валила большими и малыми группами с фронта, - это был лишь фактический распад, смерть же наступила уже летом 1917 года…
Старая армия умирала, поэтому не правы те, кто говорит, что фронт разложили большевики.
Нет, несчастные войска разложили не большевики или немцы, а внутренний враг - взяточничество, пьянство, воровство и, самое главное, -
утеря ощущения гордости за звание русского офицера". (Генерал А.Я. СЛАЩЕВ-КРЫМСКИЙ «Военно-исторический архив», 1922 год).

Вот еще один трагический документ того времени:
"Развращенные большевистской пропагандой, охваченные шкурными интересами, части явили невиданную картину предательства и измены родине. Дивизии 11-й и частью 7-й армии бежали под давлением в пять раз слабейшего противника, отказываясь прикрывать свою артиллерию, сдаваясь в плен ротами и полками, оказывая полное неповиновение офицерам. Зарегистрированы случаи самосудов над офицерами и самоубийств офицеров, дошедших до полного отчаяния. Немногие пехотные и все кавалерийские части самоотверженно пытались спасти положение, не ожидая никакой помощи от обезумевших бегущих полков. Сообщены возмутительные факты, когда дивизия отступала перед двумя ротами, когда несколько шрапнелей заставляли полк очищать боевой участок. Были случаи, когда горсть оставшихся верными долгу защищала позицию в то время, как в ближайших резервных частях шли беспрерывные митинги, решая вопрос о поддержке, а затем эти части уходили в тыл, оставляя умирать своих товарищей. Озверелые вооружённые банды дезертиров грабят в тылу деревни и местечки, избивая жителей и насилуя женщин» .

Подробные свидетельства того, что творилось в «самой революционной армии мира» оставил уже упоминавшийся пехотный прапорщик Леванид:
«Полк отказался итти в наступление.
Ведь и 1-й гвардейский корпус взбунтовался на митинге в ответ на вопрос, поставленный командованием:
- Угодно ли вам, товарищи солдаты, совершенно добровольно итти сейчас туда на запад, где земля дрожит от грохота орудий, треска разрывов и тактакания пулеметов, и откуда вот уже два часа тоненькой цепочкой бредут и едут на носилках и повозках десятки свежеискалеченных людей?
Конечно, митинг 1-го гвардейского корпуса отказался от участия в бою…
Командование полка растерялось. Командир полка "вдруг" "заболел" и уехал в тыл, передав командование. Это деморализовало офицеров. И вот, недели через две после боя солдаты сговорились, собрались и ушли в соседние две деревушки... Офицеры остались в окопах одни.

Фронт обнажился, немец не наступал, наоборот, он заканчивал плановую эвакуацию Брзежан.
Посидев по своим землянкам, офицеры к концу дня ушли за солдатами в то же самое Телятино. Фронт оказался открытым.
Тогда командование додумалось издать приказ об отступлении по тому плану, который был, как всегда, разработан накануне боя 18 июня на случай неудачного исхода наступления и перехода немцев к активному образу действия.
Нескладными толпами стала отступать никем не теснимая армия. Начдива кажется опять сменили. Новый начдив, человек суровый и властный, как рассказывали, врывался верхом в колонны отступающих, ругая их самыми последними словами, иногда пускал в ход нагайку. Переконфуженные бессмысленным паническим бегством, солдаты не оказывали никакого сопротивления.
Кое-какой порядок в отступающих полках был восстановлен. Комитеты бездействовали. Немцы издали следили за отходом, высылая кавалерийские разъезды.
Тяжелые сцены происходили на вокзале в Козове, где артиллеристам приходилось бросать свои орудия. Артиллеристы пытались нанимать пехоту за деньги для погрузки тяжелой артиллерии на платформу. И все же, не то две, не то три из четырех двенадцатидюймовых гаубиц остались немцам из-за полной дезорганизации пехоты…

А Ставка писала в сообщении, опубликованном во всех газетах 8(21) июля 1917 года:
"В десять часов 607-й Млыновский полк, находившийся на участке Боскув-Монаюв в том же районе, самовольно оставил окопы и отошел назад. Следствием чего явился отход и соседей, что дало возможность противнику развить свой успех. Наша неудача объясняется в значительной степени тем, что многие части, получившие боевой приказ о поддержании атакованных частей, собирались на митинги и обсуждали - подлежит ли выполнению приказ, причем некоторые полки отказывались от выполнения боевого поручения и уходили с позиции, без всякого давления со стороны противника.
Усилия начальников и комитетов побудить части к исполнению приказа были бесплодны"…

Вот как выглядело НА ДЕЛЕ печально знаменитое «наступление Керенского, которое готовил генерал А.А. Брусилов.
Не лучше обстояли дела и на других фронтах, где проводились попытки наступления.
Деникин вспоминал:

«11-го июля, 4-ая русская армия генерала Рагозы и румынская - Авереско - перешли в наступление между реками Сушицей и Путной, против 9-ой австрийской армии. Атака их увенчалась успехом; армии овладели укрепленными позициями противника, продвинулись на несколько верст, взяли 2.000 пленных и более 60 орудий, но развития операция эта не получила…В течение июля и до 4 августа, войска эрцгерцога Иосифа и Макензена вели атаки, имели местные успехи, но никаких серьезных результатов не достигли. Хотя русские дивизии неоднократно отказывали в повиновении, и иногда бросали позиции во время боя, но все же несколько лучшее общее состояние Румынского фронта - периферии по отношению к Петрограду, наличие более прочных румынских войск, и естественные условия театра, позволили удержать фронт.

На Северном фронте, в 5-ой армии все окончилось в один день: юго-западнее Двинска "наши части, - говорит сводка, - после сильной артиллерийской подготовки, овладели немецкой позицией, по обе стороны железной дороги Двинск-Вильно. Вслед за сим целые дивизии, без напора со стороны противника, самовольно отошли в основные окопы". Сводка отмечала геройское поведение некоторых частей, доблесть офицеров и их огромную убыль…

Россию, привыкшую уже к анархическим вспышкам, все же поразил тот ужас, который повис на полях битвы в Галиции, у Калуша и Тарнополя.
Как хлыстом ударили по "революционной совести" телеграммы правительственных комиссаров Савинкова и Филоненко, а также и генерала Корнилова, потребовавших немедленного восстановления смертной казни».
"Армия обезумевших темных людей - писал Корнилов 11 июля в своей знаменитой телеграмме Временному правительству - не ограждаемых властью от систематического разложения и развращения, потерявших чувство человеческого достоинства, бежит.
На полях, которые нельзя даже назвать полями сражения, царит сплошной ужас, позор и срам, которых русская армия еще не знала, с самого начала своего существования...
Меры правительственной кротости расшатали дисциплину, они вызывают беспорядочную жестокость ничем не сдерживаемых масс. Эта стихия проявляется в насилиях, грабежах и убийствах... Смертная казнь спасет многие невинные жизни, ценой гибели немногих изменников, предателей и трусов. ...Я заявляю, что отечество гибнет, а потому, хотя и неспрошенный, требую немедленного прекращения наступления на всех фронтах, для сохранения и спасения армии, и для ее реорганизации на началах строгой дисциплины, дабы не жертвовать жизнью немногих героев, имеющих право видеть лучшие дни".

Смертная казнь, и военно-революционные суды, были введены на фронте. Корнилов отдал приказ расстреливать дезертиров и грабителей, выставляя трупы расстрелянных с соответствующими надписями на дорогах и видных местах; сформировал особые ударные батальоны, из юнкеров и добровольцев, для борьбы с дезертирством, грабежами и насилиями; наконец, запретил в районе фронта митинги, требуя разгона их силою оружия.

Вот ТАКИЕ БЕСПОЩАДНЫЕ меры ВЫНУЖДЕН был применить Корнилов для того, чтобы ОБУЗДАТЬ СВОИ же деморализованные и распущенные до последней крайности войска.
Представляете, КАК выглядели расстрелянные и РАССТАВЛЕНЫЕ вдоль дорог и видных мест трупы дезертиров, с надписями за что они были казнены?!

Кроме этого, подчеркнём, что первые батальоны и отряды «ударников» использовались именно в качестве ЗАГРАДОТРЯДОВ, для борьбы с мародёрами, убийцами и бандитами в тылу фронта. Так что использование заградотрядов в тылу отступающей и деморализованной армии – тоже не изобретение «злодея-Сталина», как нам настойчиво внушают либеральные СМИ.

Но даже эти, неслыханные в истории русской армии, меры Корнилова не смогли уже переломить ситуацию

О том, что творилось в войсках, 16 июля на Совещании в Ставке министров и главнокомандующих, откровенно говорил А.И. Деникин:
«Вступив в командование фронтом, я застал войска его совершенно развалившимися. Это обстоятельство казалось странным, тем более, что ни в донесениях, поступавших в Ставку, ни при приеме мною должности, положение не рисовалось в таком безотрадном виде. Дело объясняется просто: пока корпуса имели пассивные задачи, они не проявляли особенно крупных эксцессов. Но когда пришла пора исполнить свой долг, когда был дан приказ о занятии исходного положения для наступления, тогда заговорил шкурный инстинкт, и картина развала раскрылась.
До десяти дивизий не становились в исходное положение. Потребовалась огромная работа начальников всех степеней, просьбы, уговоры, убеждения... Для того, чтобы принять какие-либо решительные меры, нужно было во что бы то ни стало хоть уменьшить число бунтующих войск.
Особенно сильно разложился 2-й Кавказский корпус и 169 пех. дивизия.
Многие части потеряли не только нравственно, но и физически человеческий облик. Я никогда не забуду часа, проведенного в 703-м Сурамском полку. В полках по 8-10 самогонных спиртных заводов; пьянство, картеж, буйство, грабежи, иногда убийства...
Я решился на крайнюю меру: увести в тыл 2-й Кавказский корпус (без 51-й пех. дивизии) и его и 169-ю пех. дивизию расформировать, лишившись таким образом в самом начале операции, без единого выстрела около 30 тысяч штыков...
На корпусный участок кавказцев были двинуты 28-я и 29 пех. дивизии, считавшиеся лучшими на всем фронте...
И что же: 29 дивизия, сделав большой переход к исходному пункту, на другой день почти вся (два с половиной полка) ушла обратно; 28 дивизия развернула на позиции один полк, да и тот вынес безапелляционное постановление - "не наступать".
Военного министра, объезжавшего части, и вдохновенным словом подымавшего их на подвиг, восторженно приветствовали в 28-ой дивизии. А по возвращении в поезд, его встретила депутация одного из полков, заявившая, что этот и другой полк, через полчаса после отъезда министра, вынесли постановление - "не наступать"…
Особенно трогательна была картина в 29-ой дивизии, вызвавшая энтузиазм, - вручение коленопреклоненному командиру Потийского пех. полка, - красного знамени. Устами трех ораторов и страстными криками потийцы клялись "умереть за Родину"... Этот полк в первый же день наступления, не дойдя до наших окопов, в полном составе позорно повернул назад, и ушел за 10 верст от поля боя...
Я вынужден дать характеристику комиссаров Западного фронта. Один, быть может, хороший и честный человек - я этого не знаю, - но утопист, совершенно не знающий не только военной жизни, но и жизни вообще. О своей власти необычайно высокого мнения. Требуя от начальника штаба исполнения приказания, заявляет, что он имеет право сместить войскового начальника, до командующего армией включительно... Объясняя войскам существо своей власти, определяет ее так: "как военному министру подчинены все фронты, так я являюсь военным министром для Западного фронта"...

Третий нерусский, по-видимому с презрением относящийся к русскому солдату, подходил к полку обыкновенно с таким градом отборных ругательств, к каким никогда не прибегали начальники при царском режиме. И странно: сознательные и свободные революционные воины принимают это обращение, как должное; слушают и исполняют. Комиссар этот, по заявлению начальников, приносит несомненную пользу».

Подчеркнём, что институт военных комиссаров, как средство политического контроля над командным составом был введён в русской армии ИМЕННО Временным правительством!
В войсках – развал, анархия, шкурничество и пьянство повальное: в полках действовали по 8-10 самогонных СПИРТОЗАВОДОВ (!!!). Не удивительно, что МНОГИЕ ЧАСТИ теряли человеческий нравственный и физический облик, занимаясь грабежами, буйствами и убийствами.
Вот что вспоминал генерал Б.В. Геруа о той попытке наступления:
«Ближайшими к Петербургу и Москве войсками были армии Северного и Западного фронтов. Командовали ими - бесцветный канцелярист Клембовский и готовый играть на популярность у низов Балуев. Оздоровление войск на этих фронтах распространялось медленнее, чем это происходило на южных фронтах, к югу от Припяти.
Так, 19-21 августа немцы, дав нам передышку в 10 дней, перенесли резервы и удар на противоположный фланг, под Ригу, и с чрезвычайною легкостью овладели ею. Наша 12-я армия оказала бессвязное и случайное противодействие; большинство дивизий дрогнуло, бросившись в тыл почти без оглядки, потеряв до 9 тысяч пленными и оставив противнику свыше 200 орудий.
Это было повторение июльских Тарнопольсхих погромов. Но тогда офицерство еще было бессильно, а митинги процветали. Официально эти условия в августе исчезли, но Северный фронт, очевидно, не сумел еще с успехом воспользоваться правами, предоставленными военному командованию».

На фото: А.А. Брусилов, 1916 год. Еще с генерал-адьютантскими вензелями.