«Нет ничего светлее души, которая удостоилась потерпеть за Христа что-либо кажущееся для нас страшным и невыносимым. Как крещаемые – водою, так претерпевающие мученичество омываются собственной кровью. И здесь дух витает с великим обилием». (Свт. Иоанн Златоуст)
Евгений – в переводе с греческого «благородный». Царская семья Николая II: его жена, Александра Федоровна, дочери Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия и сын Алексей, а также их слуги С. Боткин, А. Демидова, А. Трунн, И. Харитонов приравниваются к страстотерпцам. Кто такие страстотерпцы? Это христианские мученики, которые претерпели страдания во имя Господа Иисуса Христа. Святые, принявшие мученическую кончину от своих близких, единоверцев, - силу их злобы, корыстолюбия, коварства. Характер подвига – беззлобие, непротивление врагам. Подвиг страстотерпчества – страдание за исполнение заповедей Христа.
Семья Боткиных, несомненно, одна из самых замечательных российских семей, которая дала стране, да и миру, много выдающихся людей на самых разнообразных поприщах. Некоторые ее представители до революции оставались промышленниками и торговцами, другие целиком ушли в науку, искусство, дипломатию и достигли не только всероссийской, но и европейской известности. Семью Боткиных очень верно характеризует биограф одного из самых выдающихся ее представителей, знаменитого клинициста, лейб-медика Сергея Петровича: «С.П. Боткин происходил из чистокровной великорусской семьи, без малейшей примеси иноземной крови и тем самым служит блестящим доказательством, что если к даровитости славянского племени присоединяют обширные и солидные познания, вместе с любовью к настойчивому труду, то племя это способно выставлять самых передовых деятелей в области общеевропейской науки и мысли». У врачей фамилия Боткин в первую очередь вызывает ассоциации с болезнью Боткина (острым вирусным паренхиматозным гепатитом), названной по имени Сергея Петровича Боткина, изучавшего желтухи и первым предположившего их инфекционный характер. Кто-то может вспомнить про клетки (тельца, тени) Боткина – Гумпрехта - остатки разрушенных клеток лимфоидного ряда (лимфоцитов и др.), обнаруживаемые при микроскопии мазков крови, их количество отражает интенсивность процесса разрушения лимфоцитов. Еще в 1892 г. Сергей Петрович Боткин обратил внимание на лейколиз как на фактор, «играющий первенствующую роль в самозащите организма», большую даже, чем фагоцитоз. Лейкоцитоз в опытах Боткина как с впрыскиванием туберкулина, так и с иммунизацией лошадей против столбнячного токсина в дальнейшем сменялся лейколизом, и этот момент совпадал с критическим падением. То же было отмечено Боткиным и при фибринозной пневмонии. Позднее указанным явлением заинтересовался сын Сергея Петровича - Евгений Сергеевич Боткин, которому и принадлежит сам термин «лейколиз».
Но насколько хорошо помнят врача Боткина-старшего, настолько незаслуженно забыт врач Боткин-младший... Евгений Боткин родился 27 мая 1865 г. в Царском Селе, в семье выдающегося русского ученого и врача, основателя экспериментального направления в медицине Сергея Петровича Боткина, лейб-медика Александра II и Александра III. Он был 4-м ребенком Сергея Петровича от 1-го его брака с Анастасией Александровной Крыловой. Атмосфера в семье, домашнее воспитание сыграли большую роль в формировании личности Евгения Сергеевича. Финансовое благополучие рода Боткиных было заложено предпринимательской деятельностью деда Евгения Сергеевича – Петра Кононовича, известного поставщика чая. Процент от торгового оборота, предназначенный каждому из наследников, позволял выбирать им дело по душе, заниматься самообразованием и вести жизнь, не очень обремененную финансовыми заботами.
В роду Боткиных было много творческих личностей (художников, литераторов и т. п.). Боткины состояли в родстве с Афанасием Фетом, Павлом Третьяковым. Сергей Петрович был поклонником музыки, называя занятия музыкой «освежающей ванной», играл на виолончели под аккомпанемент жены и под руководством профессора И.И. Зейферта. Его сын Евгений получил основательное музыкальное образование и приобрел тонкий музыкальный вкус. На знаменитые Боткинские субботы собирался столичный бомонд: приходили профессора Военно-медицинской академии, писатели и музыканты, коллекционеры и художники. Среди них - И.М. Сеченов, М.Е. Салтыков-Щедрин, А.П. Бородин, В.В. Стасов, Н.М. Якубович, М.А. Балакирев. Николай Андреевич Белоголовый, друг и биограф С.П. Боткина, общественный деятель и врач, отмечал: «Окруженный своими 12 детьми в возрасте от 30 лет до годовалого ребенка... он представлялся истинным библейским патриархом; дети его обожали, несмотря на то что он умел поддерживать в семье большую дисциплину и слепое повиновение себе». О матери Евгения Сергеевича – Анастасии Александровне: «Что ее делало лучше всякой красавицы - это тонкое изящество и удивительная тактичность, разлитые во всем ее существе и бывшие следствием той солидной школы благородного воспитания, через которую она прошла. А воспитана она была замечательно многосторонне и основательно... В довершение сего она была очень умна, остроумна, чутка ко всему хорошему и доброму... И матерью она была самою образцовой в том отношении, что, страстно любя своих детей, умела сохранить необходимое педагогическое самообладание, внимательно и умно следила за их воспитанием, вовремя искореняла зарождающиеся в них недостатки».
Уже в детские годы в характере Евгения Сергеевича проявлялись такие качества, как скромность, доброе отношение к окружающим и неприятие насилия. В книге Петра Сергеевича Боткина «Мой брат» есть такие строчки: «С самого нежного возраста его прекрасная и благородная натура была полна совершенства... Всегда чуткий, из деликатности, внутренне добрый, с необычайной душой, он испытывал ужас от любой схватки или драки... Он, по обыкновению своему, не участвовал в наших поединках, но, когда кулачный бой принимал опасный характер, он, рискуя получить травму, останавливал дерущихся. Он был очень прилежен и смышлен в учебе». Начальное домашнее образование позволило Евгению Сергеевичу в 1878 г. поступить сразу в 5-й класс 2-й Петербургской классической гимназии, где проявились блестящие способности юноши в естественных науках. После окончания гимназии в 1882 г. он поступил на физико-математический факультет Петербургского университета. Однако пример отца-врача и поклонение медицине оказались сильнее, и в 1883 г., сдав экзамены за первый курс университета, он поступил на младшее отделение открывшегося приготовительного курса Военно-медицинской академии (ВМА). В год смерти отца (1889) Евгений Сергеевич успешно окончил академию третьим в выпуске, был удостоен звания лекаря с отличием и именной Пальцевской премии, которую присуждали «третьему по старшинству баллов в своем курсе...».
Врачебный путь Е.С. Боткина начался в январе 1890 г. с должности врача-ассистента Мариинской больницы для бедных. В декабре 1890 г. на собственные средства он был командирован за границу для научных целей. Занимался у ведущих европейских ученых, знакомился с устройством берлинских больниц. По окончании заграничной командировки в мае 1892 г. Евгений Сергеевич приступил к работе врачом придворной капеллы, а с января 1894 г. вернулся к исполнению врачебных обязанностей в Мариинской больнице в качестве сверхштатного ординатора. Одновременно с клинической практикой Е.С. Боткин занимался научным поиском, основными направлениями которого были вопросы иммунологии, сущности процесса лейкоцитоза, защитных свойств форменных элементов крови. Свою диссертацию на соискание степени доктора медицины «К вопросу о влиянии альбумоз и пептонов на некоторые функции животного организма», посвященную отцу, он блестяще защитил в ВМА 8 мая 1893 г. Официальным оппонентом на защите был И.П. Павлов.
Весной 1895 г. Е.С. Боткин командируется за границу и два года проводит в медицинских учреждениях Хайдельберга и Берлина, где слушает лекции и занимается практикой у ведущих немецких врачей – профессоров Г. Мунка, Б. Френкеля, П. Эрнста и других. Научные труды и отчеты заграничных командировок были опубликованы в «Больничной газете Боткина» и в «Трудах общества русских врачей». В мае 1897 г. Е.С. Боткин был избран приват-доцентом ВМА. Вот несколько слов из вступительной лекции, прочитанной студентам ВМА 18 октября 1897 г.: «Раз приобретенное вами доверие больных переходит в искреннюю привязанность к вам, когда они убеждаются в вашем неизменно сердечном к ним отношении. Когда вы входите в палату, вас встречает радостное и приветливое настроение – драгоценное и сильное лекарство, которым вы нередко гораздо больше поможете, чем микстурами и порошками... Только сердце для этого нужно, только искреннее сердечное участие к больному человеку. Так не скупитесь же, приучайтесь широкой рукой давать его тому, кому оно нужно. Так, пойдем с любовью к больному человеку, чтобы вместе учиться, как ему быть полезным».
В 1898 г. выходит труд Евгения Сергеевича «Больные в больнице», а в 1903 г. - «Что значит «баловать» больных?» С началом Русско-японской войны (1904) Евгений Сергеевич убыл в действующую армию добровольцем и был назначен заведующим медицинской частью Российского общества Красного Креста (РОКК) в Маньчжурской армии. Занимая достаточно высокую административную должность, он тем не менее предпочитал большую часть времени проводить на передовых позициях. Очевидцы рассказывали, что однажды на перевязку был доставлен раненый ротный фельдшер. Сделав все, что положено, Боткин взял сумку фельдшера и пошел на передовую. Скорбные мысли, которые вызывала у горячего патриота эта позорная война, свидетельствовали о его глубокой религиозности: «Удручаюсь все более и более ходом нашей войны, и потому больно... что целая масса наших бед есть только результат отсутствия у людей духовности, чувства долга, что мелкие расчеты становятся выше понятий об Отчизне, выше Бога». Отношение к этой войне и свое предназначение в ней Евгений Сергеевич показал в изданной в 1908 г. книге «Свет и тени Русско-японской войны 1904-1905 гг.: Из писем к жене». Вот некоторые из его наблюдений и мыслей. «За себя я не боялся: никогда еще я не ощущал в такой мере силу своей веры. Я был совершенно убежден, что как ни велик риск, которому я подвергался, я не буду убит, если Бог того не пожелает. Я не дразнил судьбу, не стоял у орудий, чтобы не мешать стреляющим, но я сознавал, что я нужен, и это сознание делало мое положение приятным». «Сейчас прочел все последние телеграммы о падении Мукдена и об ужасном отступлении нашем к Тельпину. Не могу передать тебе своих ощущений... Отчаяние и безнадежность охватывает душу. Что-то будет у нас в России? Бедная, бедная родина» (Чита, 1 марта 1905 г.). «За отличие, оказанное в делах против японцев», Евгений Сергеевич был награжден орденами святого Владимира III и II степени с мечами.
Внешне очень спокойный и волевой, доктор Е.С. Боткин был человеком сентиментальным, с тонкой душевной организацией. Вновь обратимся к книге П.С. Боткина «Мой брат»: «...я приехал на могилу к отцу и вдруг на пустынном кладбище услышал рыдания. Подойдя ближе, увидел лежащего на снегу брата (Евгения). «Ах, это ты, Петя, вот пришел с папой поговорить», - и снова рыдания. А через час никому во время приема больных и в голову не могло прийти, что этот спокойный, уверенный в себе и властный человек мог рыдать, как ребенок». Доктор Боткин 6 мая 1905 г. был назначен почетным лейб-медиком императорской семьи. Осенью 1905 г. Евгений Сергеевич возвратился в Петербург и приступил к преподавательской работе в академии. В 1907 г. он был назначен главным врачом общины святого Георгия в столице. В 1907 г. после смерти Густава Гирша царская семья осталась без лейб-медика. Кандидатура нового лейб-медика была названа самой императрицей, которая на вопрос, кого бы она хотела видеть лейб-медиком, ответила: «Боткина». Когда ей сказали о том, что сейчас в Петербурге одинаково известны два Боткина, сказала: «Того, что был на войне!» (Хотя и брат Сергей Сергеевич тоже был участником Русско-японской войны.) Таким образом, 13 апреля 1908 г. Евгений Сергеевич Боткин стал лейб-медиком семьи последнего российского императора, повторив карьерный путь отца, бывшего лейб-медиком двух русских царей (Александра II и Александра III).
Е.С. Боткин был старше своего августейшего пациента - государя Николая II - на три года. Семью царя обслуживал большой штат врачей (среди которых были самые разные специалисты: хирурги, окулисты, акушеры, дантисты), врачей, более титулованных, чем скромный приват-доцент ВМА. Но доктора Боткина отличали нечастый талант клинического мышления и еще более редко встречающееся чувство искренней любви к своим больным. В обязанность лейб-медика входило лечение всех членов царской фамилии, что он тщательно и скрупулезно выполнял. Приходилось обследовать и лечить императора, обладавшего удивительно крепким здоровьем, великих княжон, переболевших, казалось, всеми известными детскими инфекциями. Николай II с большой симпатией и доверием относился к своему доктору. Он терпеливо выдерживал все лечебно-диагностические процедуры, назначаемые доктором Боткиным. Но наиболее сложными пациентами были императрица Александра Федоровна и наследник престола цесаревич Алексей. Маленькой девочкой будущая императрица перенесла дифтерию, осложнением которой стали приступы болей в суставах, отеки ног, сердцебиение, аритмия. Отеки вынуждали Александру Федоровну носить специальную обувь, отказаться от долгих прогулок, а приступы сердцебиения и головные боли неделями не позволяли ей вставать с постели. Однако главным объектом усилий Евгения Сергеевича был царевич Алексей, родившийся с опасным и фатальным заболеванием - гемофилией. Именно с цесаревичем проводил большую часть своего времени Е.С. Боткин, иногда при угрожающих жизни состояниях днями и ночами не отходя от постели больного Алексея, окружая его человеческой заботой и участием, отдавая ему все тепло своего щедрого сердца. Такое отношение находило взаимный отклик со стороны маленького пациента, который напишет своему врачу: «Я Вас люблю всем своим маленьким сердцем». Сам Евгений Сергеевич также искренне привязался к членам царской семьи, не раз говоря домочадцам: «Своей добротой они сделали меня своим рабом до конца дней моих».
Правда, отношения с царской семьей не всегда были гладкими и безоблачными, что в основном объясняется принципиальностью самого доктора, который при всей своей преданности не был слепым исполнителем и никогда не шел на компромисс в вопросах личного понимания нравственных основ человеческих отношений. Так, получила от него отказ на просьбу осмотреть на дому Г.Е. Распутина сама императрица. В ответ на просьбу доктор Боткин заявил: «Оказать медицинскую помощь любому - мой долг. Но на дому такого человека не приму». Это вызвало неприязнь Александры Федоровны, которая после одного из страшных кризисов болезни сына осенью 1912 г., когда Е.С. Боткин, профессор С.П. Федоров и почетный лейб-хирург В.Н. Деревенко признали свое бессилие перед болезнью, считая состояние Алексея безнадежным, безоговорочно доверяла Распутину.
Как врач и как нравственный человек, Евгений Сергеевич никогда в частных беседах не касался вопросов здоровья своих высочайших пациентов. Начальник канцелярии Министерства Императорского двора генерал А.А. Мосолов отмечал: «Боткин был известен своей сдержанностью. Никому из свиты не удалось узнать от него, чем больна государыня и какому лечению следуют царица и наследник. Он был, безусловно, преданный их величествам слуга». При всех перипетиях в отношениях с царственными особами доктор Боткин был влиятельным человеком в царском окружении. Фрейлина, подруга и доверенное лицо императрицы Анна Вырубова (Танеева) утверждала: «Верный Боткин, назначенный самой императрицей, был очень влиятелен». Сам Евгений Сергеевич был далек от политики, однако, как человек неравнодушный, как патриот своей страны, он не мог не видеть пагубности общественных настроений в ней, которые считал основной причиной поражения России в войне 1904-1905 гг. Он очень хорошо понимал, что ненависть к царю, к императорской фамилии, разжигаемая радикальными революционными кругами, выгодна лишь врагам России, той России, которой служили его предки, за которую он сам сражался на полях Русско-японской войны, России, вступавшей в жесточайшую и кровавую мировую схватку. Он презирал людей, использовавших грязные способы для достижения своих целей, сочинявших куртуазные нелепицы о царской семье и ее нравах. О таких он отзывался следующим образом: «Если бы не было Распутина, то противники царской семьи и подготовители революции создали бы его своими разговорами из Вырубовой, не будь Вырубовой, из меня, из кого хочешь». И еще: «Я не понимаю, как люди, считающие себя монархистами и говорящие об обожании Его Величества, могут так легко верить всем распространяемым сплетням, могут сами их распространять, возводя всякие небылицы на Императрицу, и не понимают, что, оскорбляя ее, они тем самым оскорбляют ее августейшего супруга, которого якобы обожают».
Не была гладкой и семейная жизнь Евгения Сергеевича. Увлекшись революционными идеями и молодым (на 20 лет моложе) студентом Рижского политехнического техникума, в 1910 г. от него уходит жена Ольга Владимировна. На попечении доктора Боткина остаются трое младших детей: Дмитрий, Татьяна и Глеб (старший, Юрий, жил уже отдельно). Но от отчаяния спасали дети, беззаветно любившие и обожавшие отца, всегда ждавшие с нетерпением его прихода, тревожащиеся при его длительном отсутствии. Евгений Сергеевич отвечал им тем же, однако ни разу не воспользовался своим особым положением для создания им каких-то особых условий. Внутренние убеждения не позволили ему замолвить слово за сына Дмитрия, хорунжего лейб-гвардии казачьего полка, который с началом войны 1914 г. ушел на фронт и героически погиб 3 декабря 1914 г., прикрывая отход разведывательного казачьего дозора. Гибель сына, посмертно награжденного за героизм Георгиевским крестом IV степени, стала до конца дней незаживающей душевной раной отца.
А вскоре в России произошло событие, по масштабам более фатальное и губительное, чем личная драма... После февральского переворота императрица с детьми новыми властями были заключены в Александровском дворце Царского Села, чуть позже к ним присоединился бывший самодержец. Всем из окружения бывших правителей комиссарами Временного правительства было предложено на выбор либо остаться с узниками, либо оставить их. И многие, еще вчера клявшиеся в вечной верности императору и его семье, оставили их в это трудное время. Многие, но не такие, как лейб-медик Боткин. На самое короткое время он оставит Романовых для того, чтобы оказать помощь больной тифом вдове своего сына Дмитрия, жившей здесь же в Царском Селе, напротив Большого Екатерининского дворца, в квартире самого доктора по улице Садовой, 6. Когда же состояние ее перестало внушать опасения, он без просьб и принуждения вернулся к затворникам Александровского дворца. Царь и царица были обвинены в государственной измене, и по этому делу шло следствие. Обвинение бывшего царя и его супруги не нашло подтверждения, однако Временное правительство ощущало страх перед ними и не пошло на их освобождение. По предложению архимандрита Гермогена четырьмя ключевыми министрами Временного правительства (Г.Е. Львовым, М.И. Терещенко, Н.В. Некрасовым, А.Ф. Керенским) было принято решение о направлении царской семьи в Тобольск. В ночь с 31 июля на 1 августа 1917 г. семья направилась поездом в Тюмень. И на этот раз свите предлагалось покинуть семью бывшего императора, и опять нашлись те, кто сделал это. Но немногие сочли долгом разделить участь бывших царствующих особ. Среди них Евгений Сергеевич Боткин. На вопрос царя, как же он оставит детей (Татьяну и Глеба), доктор ответил, что для него нет ничего выше, чем забота об Их Величествах.
3 августа изгнанники прибыли в Тюмень, оттуда 4 августа пароходом отбыли в Тобольск. В Тобольске около двух недель пришлось прожить на пароходе «Русь», затем 13 августа царская семья была размещена в бывшем губернаторском доме, а свита, включая врачей Е.С. Боткина и В.Н. Деревенко, в доме рыботорговца Корнилова рядом. В Тобольске предписывалось соблюдать царскосельский режим, то есть никого не выпускали за пределы отведенных помещений, кроме доктора Боткина и доктора Деревенко, которым разрешалось оказывать медицинскую помощь населению. В Тобольске у Боткина было две комнаты, в которых он мог проводить прием больных. Об оказании медицинской помощи жителям Тобольска и солдатам охраны Евгений Сергеевич напишет в своем последнем в жизни письме: «Их доверие меня особенно трогало, и меня радовала их уверенность, которая их никогда не обманывала, что я приму их с тем же вниманием и лаской, как всякого другого больного и не только как равного себе, но и в качестве больного, имеющего все права на все мои заботы и услуги».
14 сентября 1917 г. в Тобольск прибыли дочь Татьяна и сын Глеб. Татьяна оставила воспоминания о том, как они жили в этом городе. Она воспитывалась при дворе и дружила с одной из дочерей царя - Анастасией. Следом за ней в город прибыл бывший пациент доктора Боткина, поручик Мельник. Константин Мельник был ранен в Галиции, и доктор Боткин лечил его в Царскосельском госпитале. Позже поручик жил у него дома: молодой офицер, сын крестьянина, был тайно влюблен в Татьяну Боткину. В Сибирь он приехал для того, чтобы охранять своего спасителя и его дочь. Боткину же он неуловимо напоминал погибшего любимого сына Дмитрия. Мельник вспоминал, что в Тобольске Боткин лечил и горожан, и крестьян из окрестных деревень, но денег не брал, и те совали их привозившим доктора извозчикам. Это было очень кстати - заплатить им доктор Боткин мог не всегда. Поручик Константин Мельник и Татьяна Боткина обвенчались в Тобольске, незадолго до того как город заняли белые. Там они прожили около года, потом через Владивосток добрались до Европы и, в конце концов, обосновались во Франции. Потомки Евгения Сергеевича Боткина до сих пор живут в этой стране.
В апреле 1918 г. в Тобольск прибыл близкий друг Я.М.Свердлова комиссар В. Яковлев, который сразу же объявил врачей также арестованными. Однако вследствие неразберихи ограниченным в свободе передвижений оказался только доктор Боткин. В ночь с 25 на 26 апреля 1918 г. бывший царь с женой и дочерью Марией, князь Долгоруков, Анна Демидова и доктор Боткин под конвоем отряда особого назначения уже нового состава под руководством Яковлева были направлены в Екатеринбург. Характерный пример: страдая от холода и почечных колик, доктор отдал свою шубу княжне Марии, у которой не было теплых вещей. После определенных мытарств арестанты добрались до Екатеринбурга. 20 мая сюда прибыли остальные члены царской семьи и кое-кто из свиты. Дети Евгения Сергеевича остались в Тобольске. Дочь Боткина вспоминала об отъезде своего отца из Тобольска: «О докторах не было никаких распоряжений, но еще в самом начале, услыхав, что их Величества едут, мой отец объявил, что он поедет с ними. «А как же Ваши дети?» - спросила ее Величество, зная наши отношения и те ужасные беспокойства, которые мой отец переживал всегда в разлуке с нами. На это мой отец ответил, что на первом месте для него стоят интересы их Величеств. Ее Величество до слез была тронута и особенно благодарила».
Режим содержания в доме особого назначения (особняк инженера Н.К. Ипатьева), где были размещены царская семья и ее преданные слуги, разительно отличался от режима в Тобольске. Но и здесь Е.С.Боткин пользовался доверием солдат охраны, которым он оказывал медицинскую помощь. Через него шло сношение венценосных узников с комендантом дома, которым с 4 июля становится Яков Юровский, и членами Уральского совета. Доктор ходатайствовал о прогулках для узников, о допуске к Алексею его преподавателя С.И. Гиббса и воспитателя Пьера Жильяра, всячески старался облегчить режим содержания. Поэтому его имя все чаще встречается в последних дневниковых записях Николая II. Иоганн Мейер, австрийский солдат, попавший в русский плен в годы Первой мировой войны и перешедший на сторону большевиков в Екатеринбурге, написал воспоминания «Как погибла царская семья». В книге он сообщает о сделанном большевиками предложении доктору Боткину оставить царскую семью и выбрать себе место работы, например, где-нибудь в московской клинике. Таким образом, один из всех заключенных дома особого назначения точно знал о скорой казни. Знал и, имея возможность выбора, предпочел спасению верность присяге, данной когда-то царю. Вот как это описывает И. Мейер: «Видите ли, я дал царю честное слово оставаться при нем до тех пор, пока он жив. Для человека моего положения невозможно не сдержать такого слова. Я также не могу оставить наследника одного. Как могу я это совместить со своей совестью? Вы все должны это понять». Данный факт созвучен содержанию документа, хранящегося в Государственном архиве Российской Федерации. Этот документ - последнее, неоконченное письмо Евгения Сергеевича, датированное 9 июля 1918 г. Многие исследователи считают, что письмо адресовано младшему брату А.С. Боткину. Однако это представляется небесспорным, так как в письме автор часто обращается к «принципам выпуска 1889 г.», к которому Александр Сергеевич никакого отношения не имел. Вероятнее, оно было адресовано неизвестному другу-сокурснику. «Мое добровольное заточение здесь настолько временем не ограничено, насколько ограничено мое земное существование... В сущности, я умер, умер для своих детей, для друзей, для дела. Я умер, но еще не похоронен или заживо погребен... надеждой себя не балую, иллюзиями не убаюкиваюсь и неприкрашенной действительности смотрю прямо в глаза... Меня поддерживает убеждение, что «претерпевший до конца, тот и спасется», и сознание, что я остаюсь верным принципам выпуска 1889-го года... Вообще, если «вера без дел мертва есть», то «дела» без веры могут существовать, и если кому из нас к делам присоединится и вера, то это лишь по особой к нему милости Божьей... Это оправдывает и последнее мое решение, когда я не поколебался покинуть своих детей круглыми сиротами, чтобы исполнить свой врачебный долг до конца, как Авраам не поколебался по требованию Бога принести ему в жертву своего единственного сына».Предупредил ли кого-либо доктор о готовящейся расправе, мы уже никогда не узнаем, но то, что все убитые в доме Ипатьева были к смерти готовы и встретили ее достойно, это отметили даже убийцы в своих воспоминаниях. В половине второго ночи 17июля 1918 г. обитателей дома разбудил комендант Юровский и под предлогом перевода в безопасное место отдал команду всем спуститься в подвальное помещение. Здесь он объявил решение Уральского совета о казни царской семьи. Самый высокий из всех и стоявший сзади Николая и рядом с сидевшим на стуле Алексеем доктор Боткин скорее машинально, чем удивленно, сказал: «Значит, нас никуда не повезут». А после этого раздались выстрелы. Забыв распределение ролей, убийцы открыли огонь только по императору. Двумя пулями, пролетевшими мимо царя, доктор Боткин был ранен в живот (одна пуля достигла поясничного отдела позвоночника, другая застряла в мягких тканях тазовой области). Третья пуля повредила оба коленных сустава доктора, шагнувшего в сторону царя и царевича. Он упал. После первых залпов убийцы добивали свои жертвы. По словам Юровского, доктор Боткин был еще жив и спокойно лежал на боку, как будто заснул. «Выстрелом в голову я прикончил его», - писал позднее Юровский. Следователь разведки Колчака Н. Соколов, проводивший следствие по делу убийства в доме Ипатьева, среди других вещественных доказательств в яме в окрестностях деревни Коптяки недалеко от Екатеринбурга обнаружил пенсне, принадлежавшее доктору Боткину.
Последний лейб-медик последнего русского императора Евгений Сергеевич Боткин канонизирован РПЦ в 1981 году вместе с другими расстрелянными в Ипатьевском доме.
|
Погон малиновых просветы И в этом подвиге особом Он мужеством лечил их раны, Зачем не спасся, не отринул Он говорил, слуга Отчизны: И совесть, та, что сердце мучит, Когда от пуль, как от шимозы, А впереди была дорога |
Использованные источники и литература:
1. Интернет-версия Вестника Московского городского научного общества терапевтов «Московский доктор»: http://www.mgnot.ru/index.php?mod1=art&gde=ID&f=10704&m=1&PHPSESSID=18ma6jfimg5sgg11cr9iic37n5
2. «Царский лейб-медик. Жизнь и подвиг Евгения Боткина». Издательство: Царское дело, 2010 г.
Евгений Сергеевич Боткин
Семья Боткиных, несомненно, одна из самых замечательных российских семей, которая дала стране, да и миру, много выдающихся людей на самых разнообразных поприщах. Некоторые ее представители до революции оставались промышленниками и торговцами, но другие целиком ушли в науку, в искусство, в дипломатию и достигли не только всероссийской, но и европейской известности. Боткинскую семью очень верно характеризует биограф одного из самых выдающихся ее представителей, знаменитого клинициста, лейб-медика Сергея Петровича: «С.П. Боткин происходил из чистокровной великорусской семьи, без малейшей примеси иноземной крови и тем самым служит блестящим доказательством, что если к даровитости славянского племени присоединяют обширные и солидные познания, вместе с любовью к настойчивому труду, то племя это способно выставлять самых передовых деятелей в области общеевропейской науки и мысли». У врачей фамилия Боткин в первую очередь вызывает ассоциации с болезнью Боткина (острым вирусным паренхиматозным гепатитом), болезнь названа в честь Сергея Петровича Боткина, изучавшего желтухи и первым предположившего их инфекционный характер. Кто-то может вспомнить про клетки (тельца, тени) Боткина-Гумпрехта - остатки разрушенных клеток лимфоидного ряда (лимфоцитов и др.), обнаруживаемые при микроскопии мазков крови, их количество отражает интенсивность процесса разрушения лимфоцитов. Еще в 1892 г. Сергей Петрович Боткин обратил внимание на лейколиз как на фактор, «играющий первенствующую роль в самозащите организма», большую даже, чем фагоцитоз. Лейкоцитоз в опытах Боткина как с впрыскиванием туберкулина, так и с иммунизацией лошадей против столбнячного токсина, в дальнейшем сменялся лейколизом, и этот момент совпадал с критическим падением. То же было отмечено Боткиным и при фибринозной пневмонии. Позднее указанным явлением заинтересовался сын Сергея Петровича - Евгений Сергеевич Боткин, которому и принадлежит сам термин лейколиз. Евгений Сергеевич позже описал лизированные клетки в крови при брюшном тифе, но не при хроническом лимфолейкозе. Но насколько хорошо помнят Боткина-врача старшего, настолько незаслуженно забыт Боткин-врач младший... Евгений Боткин родился 27 мая 1865 г. в Царском Селе в семье выдающегося русского ученого и врача, основателя экспериментального направления в медицине Сергея Петровича Боткина, лейб-медика Александра II и Александра III. Он был 4-м ребенком Сергея Петровича от 1-го его брака с Анастасией Александровной Крыловой. Атмосфера в семье, домашнее воспитание сыграли большую роль в формировании личности Евгения Сергеевича. Финансовое благополучие рода Боткиных было заложено предпринимательской деятельностью деда Евгения Сергеевича Петра Кононовича, известного поставщика чая. Процент от торгового оборота, предназначенный каждому из наследников, позволял выбирать им дело по душе, заниматься самообразованием и вести жизнь, не очень обремененную финансовыми заботами. В роду Боткиных было много творческих личностей (художников, литераторов и т. п.). Боткины состояли в родстве с Афанасием Фетом, Павлом Третьяковым. Сергей Петрович был поклонником музыки, называя занятия музыкой «освежающей ванной», играл на виолончели под аккомпанемент жены и под руководством профессора И.И. Зейферта. Евгений Сергеевич получил основательное музыкальное образование и приобрел тонкий музыкальный вкус. На знаменитые Боткинские субботы приходили профессора Военно-медицинской академии, писатели и музыканты, коллекционеры и художники. Среди них - И.М. Сеченов, М.Е. Салтыков-Щедрин, А.П. Бородин, В.В. Стасов, Н.М. Якубович, М.А. Балакирев. Николай Андреевич Белоголовый, друг и биограф С.П. Боткина, общественный деятель и врач, отмечал: «Окруженный своими 12 детьми в возрасте от 30 лет до годовалого ребенка... он представлялся истинным библейским патриархом; дети его обожали, несмотря на то, что он умел поддерживать в семье большую дисциплину и слепое повиновение себе». О матери Евгения Сергеевича Анастасии Александровне: «Что ее делало лучше всякой красавицы - это тонкое изящество и удивительная тактичность, разлитые во всем ее существе и бывшие следствием той солидной школы благородного воспитания, через которую она прошла. А воспитана она была замечательно многосторонне и основательно... В довершение сего, она была очень умна, остроумна, чутка ко всему хорошему и доброму... И матерью она была самою образцовой в том отношении, что, страстно любя своих детей, умела сохранить необходимое педагогическое самообладание, внимательно и умно следила за их воспитанием, вовремя искореняла зарождающиеся в них недостатки». Уже в детские годы в характере Евгения Сергеевича проявлялись такие качества, как скромность, доброе отношение к окружающим и неприятие насилия. В книге Петра Сергеевича Боткина «Мой брат» есть такие строчки: «С самого нежного возраста его прекрасная и благородная натура была полна совершенства... Всегда чуткий, из деликатности, внутренне добрый, с необычайной душой, он испытывал ужас от любой схватки или драки... Он, по обыкновению своему, не участвовал в наших поединках, но, когда кулачный бой принимал опасный характер, он, рискуя получить травму, останавливал дерущихся. Он был очень прилежен и смышлен в учебе». Начальное домашнее образование позволило Евгению Сергеевичу в 1878 г. поступить сразу в 5-й класс 2-й Петербургской классической гимназии, где проявились блестящие способности юноши в естественных науках. После окончание гимназии в 1882 г. он поступил на физико-математический факультет Петербургского университета. Однако пример отца-врача и поклонение медицине оказались сильнее, и в 1883 г., сдав экзамены за первый курс университета, он поступил на младшее отделение открывшегося приготовительного курса Военно-медицинской академии (ВМА). В год смерти отца (1889) Евгений Сергеевич успешно окончил академию третьим в выпуске, был удостоен звания лекаря с отличием и именной Пальцевской премии, которую присуждали «третьему по старшинству баллов в своем курсе...». Врачебный путь Е.С. Боткина начался в январе 1890 г. с должности врача-ассистента Мариинской больницы для бедных. В декабре 1890 г. на собственные средства он был командирован за границу для научных целей. Занимался у ведущих европейских ученых, знакомился с устройством берлинских больниц. По окончании заграничной командировки в мае 1892 г. Евгений Сергеевич приступил к работе врачом придворной капеллы, а с января 1894 г. вернулся к исполнению врачебных обязанностей в Мариинской больнице в качестве сверхштатного ординатора. Одновременно с клинической практикой Е.С. Боткин занимался научным поиском, основными направлениями которого были вопросы иммунологии, сущности процесса лейкоцитоза, защитных свойств форменных элементов крови. Свою диссертацию на соискание степени доктора медицины «К вопросу о влиянии альбумоз и пептонов на некоторые функции животного организма», посвященную отцу, он блестяще защитил в ВМА 8 мая 1893 г. Официальным оппонентом на защите был И.П. Павлов. Весной 1895 г. Е.С. Боткин командируется за границу и два года проводит в медицинских учреждениях Хайдельберга и Берлина, где слушает лекции и занимается практикой у ведущих немецких врачей - профессоров Г. Мунка, Б. Френкеля, П. Эрнста и других. Научные труды и отчеты заграничных командировок были опубликованы в «Больничной газете Боткина» и в «Трудах общества русских врачей». В мае 1897 г. Е.С. Боткин был избран приват-доцентом ВМА. Вот несколько слов из вступительной лекции, прочитанной студентам ВМА 18 октября 1897 г.: «Раз приобретенное вами доверие больных переходит в искреннюю привязанность к вам, когда они убеждаются в вашем неизменно сердечном к ним отношении. Когда вы входите в палату, вас встречает радостное и приветливое настроение - драгоценное и сильное лекарство, которым вы нередко гораздо больше поможете, чем микстурами и порошками... Только сердце для этого нужно, только искреннее сердечное участие к больному человеку. Так не скупитесь же, приучайтесь широкой рукой давать его тому, кому оно нужно. Так, пойдем с любовью к больному человеку, чтобы вместе учиться, как ему быть полезным». В 1898 г. выходит труд Евгения Сергеевича «Больные в больнице», а в 1903 г. - «Что значит «баловать» больных?» С началом Русско-японской войны (1904) Евгений Сергеевич убыл в действующую армию добровольцем и был назначен заведующим медицинской частью Российского общества Красного Креста (РОКК) в Маньчжурской армии. Занимая достаточно высокую административную должность, он, тем не менее, предпочитал большую часть времени проводить на передовых позициях. Очевидцы рассказывали, что однажды на перевязку был доставлен раненый ротный фельдшер. Сделав все, что положено, Боткин взял сумку фельдшера и пошел на передовую. Скорбные мысли, которые вызывала у горячего патриота эта позорная война, свидетельствовали о его глубокой религиозности: «Удручаюсь все более и более ходом нашей войны, и потому больно... что целая масса наших бед есть только результат отсутствия у людей духовности, чувства долга, что мелкие расчеты становятся выше понятий об Отчизне, выше Бога». Отношение к этой войне и свое предназначение в ней Евгений Сергеевич показал в изданной в 1908 г. книге «Свет и тени Русско-японской войны 1904-1905 гг.: Из писем к жене». Вот некоторые из его наблюдений и мыслей. «За себя я не боялся: никогда еще я не ощущал в такой мере силу своей веры. Я был совершенно убежден, что как ни велик риск, которому я подвергался, я не буду убит, если Бог того не пожелает. Я не дразнил судьбу, не стоял у орудий, чтобы не мешать стреляющим, но я сознавал, что я нужен, и это сознание делало мое положение приятным». «Сейчас прочел все последние телеграммы о падении Мукдена и об ужасном отступлении нашем к Тельпину. Не могу передать тебе своих ощущений... Отчаяние и безнадежность охватывает душу. Что-то будет у нас в России? Бедная, бедная родина» (Чита, 1 марта 1905 г.). «За отличие, оказанное в делах против японцев», Евгений Сергеевич был награжден орденами святого Владимира III и II степени с мечами. Внешне очень спокойный и волевой, доктор Е.С. Боткин был человеком сентиментальным, с тонкой душевной организацией. Вновь обратимся к книге П.С. Боткина «Мой брат»: «...я приехал на могилу к отцу и вдруг на пустынном кладбище услышал рыдания. Подойдя ближе, увидел лежащего на снегу брата (Евгения). «Ах, это ты, Петя, вот пришел с папой поговорить», - и снова рыдания. А через час никому во время приема больных и в голову не могло прийти, что этот спокойный, уверенный в себе и властный человек мог рыдать, как ребенок». Доктор Боткин 6 мая 1905 г. был назначен почетным лейб-медиком императорской семьи. Осенью 1905 г. Евгений Сергеевич возвратился в Петербург и приступил к преподавательской работе в академии. В 1907 г. он был назначен главным врачом общины святого Георгия в столице. В 1907 г. после смерти Густава Гирша царская семья осталась без лейб-медика. Кандидатура нового лейб-медика была названа самой императрицей, которая на вопрос, кого бы она хотела видеть лейб-медиком, ответила: «Боткина». Когда ей сказали о том, что сейчас в Петербурге одинаково известны два Боткина, сказала: «Того, что был на войне!» (Хотя и брат Сергей Сергеевич тоже был участником Русско-японской войны.) Таким образом, 13 апреля 1908 г. Евгений Сергеевич Боткин стал лейб-медиком семьи последнего российского императора, повторив карьерный путь отца, бывшего лейб-медиком двух русских царей (Александра II и Александра III). Е.С. Боткин был старше своего августейшего пациента - государя Николая II - на три года. Семью царя обслуживал большой штат врачей (среди которых были самые разные специалисты: хирурги, окулисты, акушеры, дантисты), врачей, более титулованных, чем скромный приват-доцент ВМА. Но доктора Боткина отличали нечастый талант клинического мышления и еще более редко встречающееся чувство искренней любви к своим больным. В обязанность лейб-медика входило лечение всех членов царской фамилии, что он тщательно и скрупулезно выполнял. Приходилось обследовать и лечить императора, обладавшего удивительно крепким здоровьем, великих княжон, переболевших, казалось, всеми известными детскими инфекциями. Николай II с большой симпатией и доверием относился к своему доктору. Он терпеливо выдерживал все лечебно-диагностические процедуры, назначаемые доктором Боткиным. Но наиболее сложными пациентами были императрица Александра Федоровна и наследник престола цесаревич Алексей. Маленькой девочкой будущая императрица перенесла дифтерию, осложнением которой стали приступы болей в суставах, отеки ног, сердцебиение, аритмию. Отеки вынуждали Александру Федоровну носить специальную обувь, отказаться от долгих прогулок, а приступы сердцебиения и головные боли неделями не позволяли ей вставать с постели. Однако главным объектом усилий Евгения Сергеевича был царевич Алексей, родившийся с опасным и фатальным заболеванием - гемофилией. Именно с цесаревичем проводил большую часть своего времени Е.С. Боткин, иногда при угрожающих жизни состояниях днями и ночами, не отходя от постели больного Алексея, окружая его человеческой заботой и участием, отдавая ему все тепло своего щедрого сердца. Такое отношение находило взаимный отклик со стороны маленького пациента, который напишет своему врачу: «Я Вас люблю всем своим маленьким сердцем». Сам Евгений Сергеевич также искренне привязался к членам царской семьи, не раз говоря домочадцам: «Своей добротой они сделали меня рабом до конца дней моих».
Как врач и как нравственный человек, Евгений Сергеевич никогда в частных беседах не касался вопросов здоровья своих высочайших пациентов. Начальник канцелярии Министерства Императорского двора генерал А.А. Мосолов отмечал: «Боткин был известен своей сдержанностью. Никому из свиты не удалось узнать от него, чем больна государыня и какому лечению следуют царица и наследник. Он был, безусловно, преданный их величествам слуга». При всех перипетиях в отношениях с царственными особами доктор Боткин был влиятельным человеком в царском окружении. Фрейлина, подруга и доверенное лицо императрицы Анна Вырубова (Танеева) утверждала: «Верный Боткин, назначенный самой императрицей, был очень влиятелен». Сам Евгений Сергеевич был далек от политики, однако, как человек неравнодушный, как патриот своей страны, он не мог не видеть пагубности общественных настроений в ней, которые считал основной причиной поражения России в войне 1904-1905 гг. Он очень хорошо понимал, что ненависть к царю, к императорской фамилии, разжигаемая радикальными революционными кругами, выгодна лишь врагам России, той России, которой служили его предки, за которую он сам сражался на полях Русско-японской войны, России, вступавшей в жесточайшую и кровавую мировую схватку. Он презирал людей, использовавших грязные способы для достижения своих целей, сочинявших куртуазные нелепицы о царской семье и ее нравах. О таких он отзывался следующим образом: «Я не понимаю, как люди, считающие себя монархистами и говорящие об обожании Его Величества, могут так легко верить всем распространяемым сплетням, могут сами их распространять, возводя всякие небылицы на Императрицу, и не понимают, что, оскорбляя ее, они тем самым оскорбляют ее августейшего супруга, которого якобы обожают». Не была гладкой и семейная жизнь Евгения Сергеевича. Увлекшись революционными идеями и молодым (на 20 лет моложе) студентом Рижского политехнического техникума, в 1910 г. от него уходит жена Ольга Владимировна. На попечении доктора Боткина остаются трое младших детей: Дмитрий, Татьяна и Глеб (старший, Юрий, жил уже отдельно). Но от отчаяния спасали дети, беззаветно любившие и обожавшие отца, всегда ждавшие с нетерпением его прихода, тревожащиеся при его длительном отсутствии. Евгений Сергеевич отвечал им тем же, однако ни разу не воспользовался своим особым положением для создания им каких-то особых условий. Внутренние убеждения не позволили ему замолвить слово за сына Дмитрия, хорунжего лейб-гвардии казачьего полка, который с началом войны 1914 г. ушел на фронт и героически погиб 3декабря 1914 г., прикрывая отход разведывательного казачьего дозора. Гибель сына, посмертно награжденного за героизм Георгиевским крестом IVстепени, стала до конца дней незаживающей душевной раной отца. А вскоре в России произошло событие по масштабам более фатальное и губительное, чем личная драма... После февральского переворота императрица с детьми новыми властями были заключены в Александровском дворце Царского Села, чуть позже к ним присоединился бывший самодержец. Всем из окружения бывших правителей комиссарами Временного правительства было предложено на выбор либо остаться с узниками, либо оставить их. И многие, еще вчера клявшиеся в вечной верности императору и его семье, оставили их в это трудное время. Многие, но не такие, как лейб-медик Боткин. На самое короткое время он оставит Романовых для того, чтобы оказать помощь больной тифом вдове своего сына Дмитрия, жившей здесь же в Царском Селе, напротив большого Екатерининского дворца, в квартире самого доктора по улице Садовой, 6. Когда же состояние ее перестало внушать опасения, он без просьб и принуждения вернулся к затворникам Александровского дворца. Царь и царица были обвинены в государственной измене, и по этому делу шло следствие. Обвинение бывшего царя и его супруги не нашло подтверждения, однако Временное правительство ощущало страх перед ними и не пошло на их освобождение. Четырьмя ключевыми министрами Временного правительства (Г.Е. Львовым, М.И. Терещенко, Н.В. Некрасовым, А.Ф. Керенским) было принято решение о направлении царской семьи в Тобольск. В ночь с 31 июля на 1 августа 1917 г. семья направилась поездом в Тюмень. И на этот раз свите предлагалось покинуть семью бывшего императора, и опять нашлись те, кто сделал это. Но немногие сочли долгом разделить участь бывших царствующих особ. Среди них Евгений Сергеевич Боткин. На вопрос царя, как же он оставит детей (Татьяну и Глеба), доктор ответил, что для него нет ничего выше, чем забота об Их Величествах. 3 августа изгнанники прибыли в Тюмень, оттуда 4 августа пароходом отбыли в Тобольск. В Тобольске около двух недель пришлось прожить на пароходе «Русь», затем 13 августа царская семья была размещена в бывшем губернаторском доме, а свита, включая врачей Е.С. Боткина и В.Н. Деревенко, в доме рыботорговца Корнилова рядом. В Тобольске предписывалось соблюдать царскосельский режим, то есть никого не выпускали за пределы отведенных помещений, кроме доктора Боткина и доктора Деревенко, которым разрешалось оказывать медицинскую помощь населению. В Тобольске у Боткина было две комнаты, в которых он мог проводить прием больных. Об оказании медицинской помощи жителям Тобольска и солдатам охраны Евгений Сергеевич напишет в своем последнем в жизни письме: «Их доверие меня особенно трогало, и меня радовала их уверенность, которая их никогда не обманывала, что я приму их с тем же вниманием и лаской, как всякого другого больного и не только как равного себе, но и в качестве больного, имеющего все права на все мои заботы и услуги». 14 сентября 1917 г. в Тобольск прибыли дочь Татьяна и сын Глеб. Татьяна оставила воспоминания о том, как они жили в этом городе. Она воспитывалась при дворе и дружила с одной из дочерей царя - Анастасией. Следом за ней в город прибыл бывший пациент доктора Боткина, поручик Мельник. Константин Мельник был ранен в Галиции, и доктор Боткин лечил его в Царскосельском госпитале. Позже поручик жил у него дома: молодой офицер, сын крестьянина, был тайно влюблен в Татьяну Боткину. В Сибирь он приехал для того, чтобы охранять своего спасителя и его дочь. Боткину же он неуловимо напоминал погибшего любимого сына Дмитрия. Мельник вспоминал, что в Тобольске Боткин лечил и горожан, и крестьян из окрестных деревень, но денег не брал, и те совали их привозившим доктора извозчикам. Это было очень кстати - заплатить им доктор Боткин мог не всегда. Поручик Константин Мельник и Татьяна Боткина обвенчались в Тобольске, незадолго до того как город заняли белые. Там они прожили около года, потом через Владивосток добрались до Европы и, в конце концов, обосновались во Франции. Потомки Евгения Сергеевича Боткина до сих пор живут в этой стране. В апреле 1918 г. в Тобольск прибыл близкий друг Я.М.Свердлова комиссар В. Яковлев, который сразу же объявил врачей также арестованными. Однако вследствие неразберихи ограниченным в свободе передвижений оказался только доктор Боткин. В ночь с 25 на 26 апреля 1918 г. Государь с супругой и дочерью Марией, Анна Демидова и доктор Боткин под конвоем отряда особого назначения уже нового состава под руководством Яковлева были направлены в Екатеринбург. Характерный пример: страдая от холода и почечных колик, доктор отдал свою шубу княжне Марии, у которой не было теплых вещей. После определенных мытарств арестанты добрались до Екатеринбурга. 20 мая сюда прибыли остальные члены царской семьи и кое-кто из свиты. Дети Евгения Сергеевича остались в Тобольске. Дочь Боткина вспоминала об отъезде своего отца из Тобольска: «О докторах не было никаких распоряжений, но еще в самом начале, услыхав, что их Величества едут, мой отец объявил, что он поедет с ними. «А как же Ваши дети?» - спросила ее Величество, зная наши отношения и те ужасные беспокойства, которые мой отец переживал всегда в разлуке с нами. На это мой отец ответил, что на первом месте для него стоят интересы Их Величеств. Ее Величество до слез была тронута и особенно благодарила». Режим содержания в доме особого назначения (особняк инженера Н.К. Ипатьева), где были размещены царская семья и ее преданные слуги, разительно отличался от режима в Тобольске. Но и здесь Е.С.Боткин пользовался доверием солдат охраны, которым он оказывал медицинскую помощь. Через него шло сношение венценосных узников с комендантом дома, которым с 4 июля становится Яков Юровский, и членами Уральского совета. Доктор ходатайствовал о прогулках для узников, о допуске к Алексею его преподавателя С.И. Гиббса и воспитателя Пьера Жильяра, всячески старался облегчить режим содержания. Поэтому его имя все чаще встречается в последних дневниковых записях Николая II. Иоганн Мейер, австрийский солдат, попавший в русский плен в годы Первой мировой войны и перешедший на сторону большевиков в Екатеринбурге, написал воспоминания «Как погибла царская семья». В книге он сообщает о сделанном большевиками предложении доктору Боткину оставить царскую семью и выбрать себе место работы, например, где-нибудь в московской клинике. Таким образом, доктор Боткин точно знал о скорой казни. Знал и, имея возможность выбора, предпочел спасению верность присяге, данной когда-то царю. Вот как это описывает И. Мейер: «Видите ли, я дал царю честное слово оставаться при нем до тех пор, пока он жив. Для человека моего положения невозможно не сдержать такого слова. Я также не могу оставить наследника одного. Как могу я это совместить со своей совестью? Вы все должны это понять». Данный факт созвучен содержанию документа, хранящегося в Государственном архиве Российской Федерации. Этот документ - последнее, неоконченное письмо Евгения Сергеевича, датированное 9 июля 1918 г. Многие исследователи считают, что письмо адресовано младшему брату А.С. Боткину. Однако это представляется небесспорным, так как в письме автор часто обращается к «принципам выпуска 1889 г.», к которому Александр Сергеевич никакого отношения не имел. Вероятнее, оно было адресовано неизвестному другу-сокурснику. «Мое добровольное заточение здесь настолько временем не ограничено, насколько ограничено мое земное существование... В сущности, я умер, умер для своих детей, для друзей, для дела. Я умер, но еще не похоронен или заживо погребен... надеждой себя не балую, иллюзиями не убаюкиваюсь и неприкрашенной действительности смотрю прямо в глаза... Меня поддерживает убеждение, что «претерпевший до конца, тот и спасется», и сознание, что я остаюсь верным принципам выпуска 1889-го года... Вообще, если «вера без дел мертва есть», то «дела» без веры могут существовать, и если кому из нас к делам присоединится и вера, то это лишь по особой к нему милости Божьей... Это оправдывает и последнее мое решение, когда я не поколебался покинуть своих детей круглыми сиротами, чтобы исполнить свой врачебный долг до конца, как Авраам не поколебался по требованию Бога принести ему в жертву своего единственного сына». Все убитые в доме Н. Ипатьева были к смерти готовы и встретили ее достойно, это отметили даже убийцы в своих воспоминаниях. В половине второго ночи 17июля 1918 г. обитателей дома разбудил комендант Юровский и под предлогом перевода в безопасное место отдал команду всем спуститься в подвальное помещение. Здесь он объявил решение Уральского совета о казни царской семьи. Двумя пулями, пролетевшими мимо Государя, доктор Боткин был ранен в живот (одна пуля достигла поясничного отдела позвоночника, другая застряла в мягких тканях тазовой области). Третья пуля повредила оба коленных сустава доктора, шагнувшего в сторону царя и царевича. Он упал. После первых залпов убийцы добивали свои жертвы. По словам Юровского, доктор Боткин был еще жив и спокойно лежал на боку, как будто заснул. «Выстрелом в голову я прикончил его», - писал позднее Юровский. Следователь разведки Колчака Н. Соколов, проводивший следствие по делу убийства в доме Ипатьева, среди других вещественных доказательств в яме в окрестностях деревни Коптяки недалеко от Екатеринбурга обнаружил также и пенсне, принадлежавшее доктору Боткину. Последний лейб-медик последнего русского императора Евгений Сергеевич Боткин канонизирован Русской православной Церковью Зарубежом в 1981 вместе с другими расстрелянными в Ипатьевском доме.
Освященный Архиерейский Собор Русской Православной Церкви (2-3 февраля 2016 г.) канонизировал доктора Евгения Сергеевича Боткина в
Анна Власова
(По работам Аннинского Л.А., Соловьева В.Н., Боткина С.Д., Кинг Г., Вильсон П., Крылова А.Н.)
Судьбы слуг и приближенных императорской семьи, расстрелянных в доме Ипатьева
В ночь с 16 на 17 июля 1918 года была расстреляна семья Романовых. К тому времени Николай II уже отрекся от престола и перестал быть царем. Но с ним и с его близкими оставались люди, решившиеся служить своему императору до конца - был ли у него титул или нет. Доктор, повар, камердинер и горничная. Кто-то из них ради Романовых оставил свою семью, кто-то так ее никогда и не завел. О ком-то мы знаем многое, о ком-то - почти ничего. Но все они погибли в подвале Ипатьевского дома - за то, что верно служили. И за то, что до последнего называли Николая II государем.
"Я никому не отказывал". Доктор Евгений Боткин
В детстве он учился музыке, но пошел по стопам отца и стал врачом. Будучи сыном лейб-медика - знаменитого Сергея Боткина, чьим именем названа одна из московских клиник, - работал в больнице для бедных. Читал лекции студентам Императорской военно-медицинской академии. И хотя его диссертация была посвящена составу крови, студентам он говорил прежде всего о психологии - о том, что в пациентах нужно видеть в первую очередь людей.
С началом Русско-японской войны в 1904 году Боткин ушел на фронт и стал заведовать медицинской частью Российского общества Красного Креста. "Ехал я с самыми кровожадными чувствами, - рассказывал в письмах к жене. - Первые раненые японцы мне были неприятны, и я должен был заставлять себя подходить к ним так же, как к нашим". Он писал, что так же ему был бы неприятен любой мальчик, обидевший его сына. Но позже это изменилось: война научила его видеть людей даже во врагах.
Боткин был верующим. Он писал, что потери и поражения армии - это "результат отсутствия у людей духовности, чувства долга". Говорил, что не мог бы пережить войну, сидя в Петербурге, так нужно было ему ощущать причастность к беде России. Он не боялся за себя: был уверен, что его не убьют, "если Бог того не пожелает". И, находясь на фронте, оставался верен своим принципам - помогать не только телам пациентов, но и душам.
Он вернулся домой с шестью боевыми орденами, и в свете много говорили о его храбрости. Спустя два года умер действовавший лейб-медик - доктор Гирш. И когда императрицу спросили, кого она хочет видеть на этом посту, Александра Федоровна ответила: "Боткина. Того, который был на войне". Осенью 1908-го семья Боткиных переехала в Царское Село.
Младшие дети врача - Глеб и Татьяна - быстро подружились с цесаревичем и великими княжнами. Мария и Анастасия играли с Глебом в крестики-нолики, а Татьяна Николаевна собственноручно связала голубую шапочку для тезки, когда ту остригли после брюшного тифа. Каждый день в пять часов Евгений Сергеевич слушал сердце у императрицы и всякий раз просил своих детей помочь ему вымыть руки из чашки, которую великие княжны называли "простоквашницей". Однажды, когда детей не было, Боткин попросил Анастасию позвать лакея. Та отказалась и помогла ему вымыть руки сама, сказав: "Если это ваши дети могут делать, то отчего я не могу?"
Весной и осенью царская семья часто отдыхала в Ливадии, и доктор Боткин их сопровождал. На фото - великие княжны Анастасия, Мария и Татьяна (в левом углу). В правом углу в белом кителе (в профиль) - Николай II, слева от него - Евгений Боткин
В ссылке Боткин взял на себя роль посредника: просил пускать к семье священника, добился полуторачасовых прогулок, а когда от больного цесаревича Алексея отлучили его наставника Пьера Жильяра, писал в Екатеринбургский исполнительный комитет с просьбой его вернуть: "Мальчик так невыразимо страдает, что никто из ближайших родных его, не говоря уже о хронически больной сердцем матери его, не жалеющей себя для него, не в силах долго выдержать ухода за ним. Моих угасающих сил тоже не хватает…" Играл с Александрой Федоровной в домино и карты, читал вслух. Преподавал детям русский язык и биологию. Только в домашних спектаклях, которые любила ставить семья, категорически отказался играть. Но даже здесь сделал исключение, когда лично цесаревич Алексей попросил его исполнить роль старого доктора. Правда, спектакль тогда не состоялся. В Тобольске он даже открыл практику - и к нему обращалось множество больных.
Он ни на что не жаловался: ни на колики в почках ("Очень сильно страдает", - писала о его болезни Александра Федоровна), ни на сложности в быту. Даже когда охрана Ипатьевского дома замазала окна известкой, чтобы заключенные не могли смотреть на улицу, он писал: "Мне нравится это нововведение: я не вижу больше перед собой деревянную стену, а сижу, как в благоустроенной зимней квартире; знаешь, когда мебель в чехлах, как и у нас сейчас, - а окна белые". И только в его последнем письме, за которое он взялся примерно за неделю до расстрела, сквозит безнадежность. Оно обрывается на полуслове: доктор так и не успел его дописать и отправить.
В ночь расстрела охрана разбудила Боткина и велела поднять всех обитателей Ипатьевского дома, сказав, что их перевезут в другое место, потому что в городе неспокойно. Романовы и их приближенные спустились в подвал. Когда комендант Яков Юровский объявил о расстреле, доктор успел спросить глухим голосом: "Так нас никуда не повезут?"
Его тело сожгли вместе с телами императорской четы и наследника. При расследовании были найдены его искусственная челюсть, маленькая щеточка для бороды и усов, которую он всегда носил с собой, и сломанное пенсне: последний лейб-медик России был дальнозорким.
"У стены оседает лакей". Камердинер Алексей Трупп
"Решил отпустить моего старика Чемодурова для отдыха и вместо него взять на время Труппа", - написал Николай II вскоре после приезда в Екатеринбург. Получилось не "на время", а навсегда: камердинер Алексей Трупп пошел с последним царем и в дом Ипатьева, и на расстрел.
На самом деле его звали Алоиз (или Алоизий) Лауре Труупс - родился в Латвии. Камердинер последнего царя был всего на семь лет младше "старика Чемодурова": ему исполнилось 62. Возможно, он просто выглядел молодым, потому что брил усы и бороду. Высокий, худой, сероглазый, носил серые брюки и тужурку. Даже на фото видна его осанка и военная выправка: в 18 лет он пошел служить и еще при Александре III был зачислен в лейб-гвардию. Некоторые пишут, что он был полковником, но другие считают это мифом: вряд ли полковники становились камердинерами.
Камердинеры - еще их называли лакеями и комнатными слугами - следили за гардеробом монарха, помогали ему одеваться. У лакеев Николая II было много бытовой работы: царь с трудом расставался со старой одеждой, предпочитая штопаное новому, зато любил военную форму - в его шкафах висели сотни мундиров.
Трупп всю жизнь был холостяком, но любил детей, особенно детей последнего императора. Говорят, у него был хороший доход - мог бы позволить себе купить несколько земельных участков близ Петербурга, да не хотел. Когда он приехал в дом Ипатьева, комендант сделал запись: "61 [год]. Имеет при себе деньги сто четыре (104) руб. Найдено при обыске 310 рублей (триста десять)". Еще во время заключения в Царском Селе какой-то пьяный офицер крикнул ему и другим слугам: "Вы - наши враги. Мы - ваши враги. Вы здесь все продажные". Последние месяцы жизни "продажный" лакей Трупп служил своему хозяину бесплатно.
Слуги и приближенные, решившие остаться с Романовыми в доме Ипатьева, давали расписку о том, что готовы подчиняться коменданту и быть заключенными наравне с царской семьей
В Ипатьевском доме он делил комнату с поваром Иваном Харитоновым. Однажды они увидели, что на шкафу лежат заряженные бомбы, - их тут же разрядили по приказу коменданта. Еще говорили, что он, католик, участвовал в православной церковной службе. А среди красноармейцев, охранявших "дом особого назначения", однажды оказался его племянник, с которым они поговорили на своем родном латышском языке.
Почти все, что известно о Труппе, обрывисто и неточно. Его мало упоминала в своих дневниках царская чета, о нем практически не рассказывали современники. Он писал из ссылки родственникам, но осторожные люди сожгли эти письма.
…Перед расстрелом Трупп и Харитонов отошли в угол комнаты и встали у стенки. "Женский визг и стоны… у стены оседает лакей", - расскажет потом один из убийц.
"Хорошо меня кормишь, Иван". Повар Иван Харитонов
"Суп потрох, пирожки, котлеты бараньи и пожарские с гарниром, кисель малиновый", "солянка рыбная, расстегаи, ветчина холодная, жаркое цыплята, салат, желе мандариновое", "уха из ершей, расстегаи, форелька гатчинская итальвень, пельмени и вареники, жаркое утка, салат, мороженое ваниль" - это примеры меню будничных обедов царской семьи. Когда Николаю Александровичу было всего семь лет, на него лично работали два повара. А стол для цесаревича и его воспитателей и гостей обходился в 7600 рублей в год. Уже будучи взрослым, Николай редко обедал менее полутора часов и, по легенде, изобрел рецепт закуски для коньяка - присыпанные сахарной пудрой и кофе ломтики лимона, которые называли "николашка".
Можно предположить, что повара играли в жизни Романовых немалую роль. Последним человеком, готовившим для царской семьи, был Иван Харитонов. В 12 лет он стал поваренком-учеником. Практиковался в Париже, получил специальность "суповника", придумал рецепт супа-пюре из свежих огурцов. У него была счастливая семья и шестеро детей, но когда встал вопрос, остаться ли ему с Романовыми, он согласился немедленно. Родные поехали с ним в Тобольск, но в Екатеринбург их не пустили. Когда Харитонов прощался с семьей, кто-то предложил оставить жене его золотые часы. Повар ответил: "Вернусь - с часами, а не вернусь, - зачем их пугать раньше времени?"
Ему было 48, но свидетели говорили, что он выглядел младше.
Когда-то императорская семья любила пикники, а Николай сам мог запечь картошку в золе. В ссылке простая еда стала не удовольствием, а необходимостью. В Тобольске ему удавалось "держать марку", даже готовя из простых продуктов: "борщ, макароны, картофель, котлеты рисовые, хлеб", "щи кислые, жареный поросенок с рисом", - такие обеды были у Романовых в те дни. "Хорошо меня кормишь, Иван", - говорил ему царь. Но многие продукты приходилось покупать в кредит, а расплачиваться было нечем. И постепенно местные жители переставали доверять Харитонову.
Меню завтраков царской семьи в Тобольске (в то время за завтраком было принято есть суп)
В Екатеринбурге арестантам поначалу разрешалось брать передачи из местного монастыря - молоко, яйца, сливки. Но скоро охрана запретила и это. "Я отказался передавать все, кроме молока, а также решил перевести их на тот паек, который был установлен для всех граждан города Екатеринбурга", - рассказывал комендант Ипатьевского дома Яков Юровский.
Повар справлялся как мог: вместо расстегаев - макаронный пирог, вместо пельменей и вареников - картошка и салат из свеклы, вместо мандаринового желе - компот, "к большой радости всех", как писал в дневнике Николай. А его последними поварятами были царские дочери: он учил их печь хлеб. 16 июля Александра Федоровна записала, что комендант принес яйца для Алексея, - в режиме все же были послабления. Но приготовить омлет для цесаревича Харитонову уже не удалось.
…Перед расстрелом он стоял в углу рядом с лакеем Труппом. Когда раздались выстрелы, повалился на колени. При расследовании в Ипатьевском доме не нашли золотых часов.
"Мало спала, волновалась неизвестностью". Горничная Анна Демидова
Анна Демидова до последнего дня носила корсет: императрица считала, что ходить без него - распущенность. А она привыкла делать так, как считала правильным хозяйка, ведь прослужила ей 17 лет.
Комнатная девушка - или горничная - последней императрицы родилась в мещанской семье в Череповце. Знала иностранные языки, играла на фортепиано. Но лучше всего ей удавалось вышивать, вязать и шить. Это и привлекло Александру Федоровну: она увидела работы девушки на выставке в Ярославле. И скоро Нюта стала служить царской семье. Комнатные девушки в основном занимались одеждой императрицы, но главной обязанностью Анны стало учить царских дочерей рукоделию. В каком-то смысле она была для них еще одной няней. "Сейчас иду спать. Нюта меня причесывает", - писала как-то отцу великая княжна Ольга. А больше всех ее любила Анастасия. В письмах великая княжна обращалась к горничной "дорогая Нюта". Своих детей у Анны не было: комнатные девушки не должны были выходить замуж. И когда однажды ей сделали предложение, она предпочла остаться с царской семьей.
В Тобольске всем арестантам сделали удостоверения личности, хотя смысла в них не было: охрана каждого знала в лицо
Отказавшись ради Романовых от возможности завести собственную семью, она отказалась ради них и от свободы. Нюта поехала с хозяевами в ссылку.
"Последние две недели, когда узнала, что нас намереваются "куда-то" отправить, жила нервно, мало спала, волновалась неизвестностью, куда нас отправят, - писала она в дневнике. - Это было тяжелое время. Только уже дорогой мы узнали, что мы "на дальний север держим путь", и как подумаешь только - "Тобольск", сжимается сердце".
Анна Демидова хоть и не была аристократкой, но получила за службу потомственное дворянство и, живя во дворце, конечно, привыкла к комфорту. Еще на пароходе, везшем узников в ссылку, она писала: "Жесткие диваны и ничего больше, даже графинов для воды нет ни в одной каюте. Каюты - довольно большие комнаты с двумя или одним диваном и весьма неудобным умывальником. Рассчитано на людей, не привыкших много умываться. Можно вымыть нос, но до шеи воды не донесешь - мешает кран". Но "особенно было тяжело, что для Хозяев ничего не было приготовлено", добавляла она.
Так царскую семью изображали в советские времена. Картина художника Владимира Пчелина "Сдача Романовых Уралсовету на станции Шарташ" (1927 год)
В Тобольске, затем в Екатеринбурге, Анна взяла на себя много хозяйственных мелочей. "Дети помогают Нюте штопать их чулки и постельное белье", "перед ужином Мария и Нюта помыли мне голову", - писала в дневнике Александра Федоровна.
Как и ее хозяйка, Анна до последнего оставалась дамой. Александра в ссылке всегда наряжалась и надевала шляпу, когда шла на прогулку, даже когда эти прогулки стали по-настоящему похожи на тюремные. А Нюта у кровати держала черную шелковую сумку - она никогда с ней не расставалась, хранила там самые нужные вещи. При расследовании были найдены остатки ее вещей - белая блузка, вышитая гладью, белый батистовый носовой платок и розовая с серыми отливами шелковая ленточка. Наверняка все свои вещи она вышивала сама.
Демидова была лет 42, высокая, полная, блондинка, лицо красноватое, нос прямой и небольшой, глаза голубые
- из показаний Евгения Кобылинского, главы охраны царской семьи в Тобольске
Экология жизни. Люди: Глубокое внутреннее благочестие, самое главное – жертвенное служение ближнему, непоколебимая преданность Царской семье и верность Богу...
Евгений Боткин родился 27 мая 1865 г. в Царском Селе, в семье выдающегося русского ученого и врача, основателя экспериментального направления в медицине Сергея Петровича Боткина. Его отец был придворным медиком императоров Александра II и Александра III.
В детстве он получил прекрасное образование и сразу был принят в пятый класс Петербургской классической гимназии. После окончания гимназии поступил на физико-математический факультет Петербургского университета, однако после первого курса решил стать врачом и поступил на подготовительный курс Военно-медицинской академии.
Врачебный путь Евгения Боткина начался в январе 1890 г. с должности врача-ассистента Мариинской больницы для бедных. Через год он уехал за границу с научными целями, учился у ведущих европейский ученых, знакомился с устройством берлинских больниц.
В мае 1892 г. Евгений Сергеевич стал врачом Придворной Капеллы, а с января 1894 г. вернулся в Мариинскую больницу. Вместе с тем он продолжил научную деятельность: занимался иммунологией, изучал сущность процесса лейкоцитоза и защитные свойства форменных элементов крови.
В 1893 году он блестяще защитил диссертацию. Официальным оппонентом на защите был физиолог и первый нобелевский лауреат Иван Павлов.
С началом Русско-японской войны (1904) Евгений Боткин убыл в действующую армию добровольцем и стал заведующим медицинской частью Российского общества Красного Креста в Маньчжурской армии. По воспоминаниям очевидцев, несмотря на административную должность, он много времени проводил на передовой. За отличие в работе был награжден многими орденами, в том числе и боевыми офицерскими.
Осенью 1905 г. Евгений Сергеевич возвратился в Петербург и приступил к преподавательской работе в академии. В 1907 г. он был назначен главным врачом общины святого Георгия в столице.
В 1907 г. после смерти Густава Гирша царская семья осталась без лейб-медика. Кандидатура нового лейб-медика была названа самой императрицей, которая на вопрос, кого бы она хотела видеть на этой должности, ответила: «Боткина». Когда ей сказали о том, что сейчас в Петербурге одинаково известны два Боткина, сказала: «Того, что был на войне!».
Боткин был старше своего августейшего пациента -Николая II - на три года. В обязанность лейб-медика входило лечение всех членов царской фамилии, что он тщательно и скрупулезно выполнял. Приходилось обследовать и лечить императора, обладавшего крепким здоровьем, великих княжон, болевших разными детскими инфекциями. Но главным объектом усилий Евгения Сергеевича был цесаревич Алексей, болевший гемофилией.
После февральского переворота 1917 года императорская семья была заключена в Александровском дворце Царского Села. Всем слугам и помощникам предложили по желанию покинуть узников. Но доктор Боткин остался с пациентами.
Не пожелал он покинуть их и когда царскую семью было решено отправить в Тобольск. Там он открыл бесплатную медицинскую практику для местных жителей.
В апреле 1918 года вместе с царской четой и их дочерью Марией доктора Боткина перевезли из Тобольска в Екатеринбург. В тот момент была еще возможность покинуть царскую семью, но медик их не оставил.
Иоганн Мейер, австрийский солдат, попавший в русский плен в годы Первой мировой войны и перешедший на сторону большевиков в Екатеринбурге, написал воспоминания «Как погибла царская семья». В книге он сообщает о сделанном большевиками предложении доктору Боткину оставить царскую семью и выбрать себе место работы, например, где-нибудь в московской клинике. Таким образом, один из всех заключенных дома особого назначения точно знал о скорой казни. Знал и, имея возможность выбора, предпочел спасению верность присяге, данной когда-то царю.
Вот как это описывает Мейер: «Видите ли, я дал царю честное слово оставаться при нем до тех пор, пока он жив. Для человека моего положения невозможно не сдержать такого слова. Я также не могу оставить наследника одного. Как могу я это совместить со своей совестью? Вы все должны это понять».
Доктор Боткин был убит вместе со всей императорской семьёй в Екатеринбурге в Ипатьевском доме в ночь с 16 на 17 июля 1918 года.
В 1981 году вместе с другими расстрелянными в Ипатьевском доме он был канонизирован Русской Православной Церковью Зарубежом.
ЖИТИЕ
СТРАСТОТЕРПЕЦ ЕВГЕНИЙ ВРАЧ (БОТКИН)
Евгений Сергеевич Боткин происходил из купеческой династии Боткиных, представители которой отличались глубокой православной верой и благотворительностью, помогали Православной Церкви не только своими средствами, но и своими трудами. Благодаря разумно организованной системе воспитания в семье и мудрой опеке родителей, в сердце Евгения уже с детских лет были заложены многие добродетели, в том числе великодушие, скромность и неприятие насилия.
Его брат Петр Сергеевич вспоминал: «Он был бесконечно добрым. Можно было бы сказать, что пришел он в мир ради людей и для того, чтобы пожертвовать собой».
Евгений получил основательное домашнее образование, которое позволило ему в 1878 году поступить сразу в пятый класс 2-й Санкт-Петербургской классической гимназии. В 1882 году Евгений окончил гимназию и стал студентом физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета. Однако уже на следующий год, сдав экзамены за первый курс университета, он поступил на младшее отделение открывшегося приготовительного курса императорской Военно-медицинской академии. Его выбор медицинской профессии с самого начала носил осознанный и целенаправленный характер. Петр Боткин писал о Евгении: «Профессией своей он избрал медицину. Это соответствовало его призванию: помогать, поддерживать в тяжелую минуту, облегчать боль, исцелять без конца». В 1889 году Евгений успешно окончил академию, получив звание лекаря с отличием, и с января 1890 года начал свою трудовую деятельность в Мариинской больнице для бедных.
В 25 лет Евгений Сергеевич Боткин вступил в брак с дочерью потомственного дворянина Ольгой Владимировной Мануйловой. В семье Боткиных выросло четверо детей: Дмитрий (1894–1914), Георгий (1895–1941), Татьяна (1898–1986), Глеб (1900–1969).
Одновременно с работой в больнице Е. С. Боткин занимался наукой, его интересовали вопросы иммунологии, сущности процесса лейкоцитоза. В 1893 году Е. С. Боткин блестяще защитил диссертацию на степень доктора медицины. Через 2 года Евгений Сергеевич был командирован за границу, где проходил практику в медицинских учреждениях Гейдельберга и Берлина.
В 1897 году Е. С. Боткин был удостоен звания приват-доцента по внутренним болезням с клиникой. На своей первой лекции он сказал студентам о самом важном в деятельности врача: «Пойдемте все с любовью к больному человеку, чтобы вместе учиться, как быть ему полезными».
Служение медика Евгений Сергеевич считал истинно христианским деланием, он имел религиозный взгляд на болезни, видел их связь с душевным состоянием человека. В одном из своих писем к сыну Георгию, он выразил свое отношение к профессии медика как к средству познания Божией премудрости: «Главный же восторг, который испытываешь в нашем деле… заключается в том, что для этого мы должны все глубже и глубже проникать в подробности и тайны творений Бога, причем невозможно не наслаждаться их целесообразностью и гармонией и Его высшей мудростью».
С 1897 года Е. С. Боткин начал свою врачебную деятельность в общинах сестер милосердия Российского Общества Красного Креста. 19 ноября 1897 года он стал врачом в Свято-Троицкой общине сестер милосердия, а с 1 января 1899 года стал также главным врачом Санкт-Петербургской общины сестер милосердия в честь святого Георгия. Главными пациентами общины святого Георгия являлись люди из беднейших слоев общества, однако врачи и обслуживающий персонал подбирались в ней с особенной тщательностью. Некоторые женщины высшего сословия трудились там простыми медсестрами на общих основаниях и считали почетным для себя это занятие. Среди сотрудников царило такое воодушевление, такое желание помогать страждущим людям, что георгиевцев сравнивали иногда с первохристианской общиной. Тот факт, что Евгения Сергеевича приняли работать в это «образцовое учреждение», свидетельствовал не только о его возросшем авторитете как врача, но и о его христианских добродетелях и добропорядочной жизни. Должность главного врача общины могла быть доверена только высоконравственному и верующему человеку.
В 1904 году началась русско-японская война, и Евгений Сергеевич, оставив жену и четверых маленьких детей (старшему было в то время десять лет, младшему – четыре года), добровольцем отправился на Дальний Восток. 2 февраля 1904 года постановлением Главного управления Российского Общества Красного Креста он был назначен помощником Главноуполномоченного при действующих армиях по медицинской части. Занимая эту достаточно высокую административную должность, доктор Боткин часто находился на передовых позициях.
Во время войны Евгений Сергеевич не только показал себя прекрасным врачом, но и проявил личные храбрость и мужество. Он написал с фронта множество писем, из которых составилась целая книга – «Свет и тени русско-японской войны 1904–1905 годов». Эта книга вскоре была опубликована, и многие, прочитав ее, открыли для себя новые стороны петербургского врача: его христианское, любящее, безгранично сострадательное сердце и непоколебимую веру в Бога.
Императрица Александра Феодоровна, прочитав книгу Боткина, пожелала, чтобы Евгений Сергеевич стал личным доктором Царской семьи. В пасхальное воскресенье, 13 апреля 1908 года, император Николай II подписал указ о назначении доктора Боткина лейб-медиком Высочайшего двора.
Теперь, после нового назначения, Евгений Сергеевич должен был постоянно находиться при императоре и членах его семьи, его служба при царском дворе протекала без выходных дней и отпусков. Высокая должность и близость к Царской семье не изменили характера Е. С. Боткина. Он оставался таким же добрым и внимательным к ближним, каким был и раньше.
Когда началась Первая мировая война, Евгений Сергеевич обратился с просьбой к государю направить его на фронт для реорганизации санитарной службы. Однако император поручил ему оставаться при государыне и детях в Царском Селе, где их стараниями стали открываться лазареты. У себя дома в Царском Селе Евгений Сергеевич также устроил лазарет для легко раненых, который посещала императрица с дочерями.
В феврале 1917 года в России произошла революция. 2 марта государь подписал Манифест об отречении от престола. Царская семья была арестована и заключена под стражу в Александровском дворце. Евгений Сергеевич не оставил своих царственных пациентов: он добровольно решил находиться с ними, несмотря на то, что должность его была упразднена, и ему перестали выплачивать жалованье. В это время Боткин стал для царственных узников больше, чем другом: он взял на себя обязанность быть посредником между императорской семьей и комиссарами, ходатайствуя обо всех их нуждах.
Когда Царскую семью было решено перевезти в Тобольск, доктор Боткин оказался среди немногих приближенных, которые добровольно последовали за государем в ссылку. Письма доктора Боткина из Тобольска поражают своим подлинно христианским настроением: ни слова ропота, осуждения, недовольства или обиды, но благодушие и даже радость. Источником этого благодушия была твердая вера во всеблагой Промысл Божий: «Поддерживает только молитва и горячее безграничное упование на милость Божию, неизменно нашим Небесным Отцом на нас изливаемую».
В это время он продолжал выполнять свои обязанности: лечил не только членов Царской семьи, но и простых горожан. Ученый, много лет общавшийся с научной, медицинской, административной элитой России, он смиренно служил, как земский или городской врач, простым крестьянам, солдатам, рабочим.
В апреле 1918 года доктор Боткин вызвался сопровождать царскую чету в Екатеринбург, оставив в Тобольске своих родных детей, которых горячо и нежно любил. В Екатеринбурге большевики снова предложили слугам покинуть арестованных, но все отказались. Чекист И. Родзинский сообщал: «Вообще одно время после перевода в Екатеринбург была мысль отделить от них всех, в частности даже дочерям предлагали уехать. Но все отказались. Боткину предлагали. Он заявил, что хочет разделить участь семьи. И отказался».
В ночь с 16 на 17 июля 1918 года Царская семья, их приближенные, в том числе и доктор Боткин, были расстреляны в подвале дома Ипатьева.
За несколько лет до своей кончины Евгений Сергеевич получил титул потомственного дворянина. Для своего герба он выбрал девиз: «Верою, верностью, трудом». В этих словах как бы сконцентрировались все жизненные идеалы и устремления доктора Боткина. Глубокое внутреннее благочестие, самое главное – жертвенное служение ближнему, непоколебимая преданность Царской семье и верность Богу и Его заповедям во всех обстоятельствах, верность до смерти.
Такую верность Господь приемлет как чистую жертву и дает за нее высшую, небесную награду: Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни (Откр. 2, 10).
