На протяжении 1941-1943 годов СССР и Германия пытались заключить сепаратный мир, выгодный обеим сторонам. Но каждая попытка заканчивалась провалом. Почему две страны не нашли точки соприкосновения и не подписали мирный договор?

Попытка первая. Июль-август 1941 года

В начале июля немцы настолько вдохновились быстрыми продвижениями на Восточном фронте, что заговорили о выигранной войне с СССР. Об этом говорит запись генерала Гальда, начальника Генштаба сухопутных войск Германии, в личном дневнике от 3 июля 1941 года. С этой же датой связывают первую попытку Сталина договориться о перемирии с Гитлером. Для достижения этой цели был вызван Иван Стаменов, болгарский посол. Стаменову было поручено немедленно найти контакт с Германией и грамотно предложить перемирие. В обмен на окончание военных действий Сталин отдавал Прибалтику, Западную Украину, Молдавию и часть Белоруссии. Почему выбор пал на Ивана Стаменова? Сталин посчитал, что посол Болгарии справиться с заданием по двум причинам: первая – Болгария союзница Германии, вторая – дипломат завербован СССР.

В июле 1941 года Сталин попробовал обратиться к Гитлеру через посла Шуленбурга. Заключить мир не получилось.

Попытка вторая. Октябрь 1941 года

В самое тяжелое военное время для СССР – огромные военные потери, нехватка вооружения, открытая дорога на Москву – Сталин поручил Берии во второй раз войти в контакт с болгарским послом Стаменовым. Но попытка заключить мир с Германией изначально была провальной, так как уверенность немцев в победе была непоколебима. Генерал Йодль, начальник штаба Главнокомандования, докладывал Гитлеру: «Мы без преувеличения окончательно выиграли войну». Сталин искал контакта с Гитлером, чтобы предложить мир, который, по мнению историков, назывался бы «Новый Брестский мир». Но договориться не удалось, так как победы кружили Гитлеру голову, и он считал условия мира невыгодными.

Попытка третья. Февраль 1942 года

В феврале 1942 года инициативу взяла Красная армия, немцы не смогли захватили Москву и отступали, поэтому условия «Нового брестского мира» казались невыгодными и Сталину. Считается, что первая советско-германская встреча состоялась в феврале 1942 года в Мценске. Сталин дал понять немецкой стороне, что СССР «после передышки» начинает с утроенной силой выпуск оружия и мобилизацию населения. Сталин говорил не о «новом брестском мире», а о «коренном повороте в войне». С одной стороны, Сталин требовал открытия Второго фронта в Европе, с другой стороны – вел переговоры с Германией. Переговоры велись в тайной обстановке, т.к. в январе 1942 года образовалась антигитлеровская коалиция, по условиям которой нельзя было вести переговоры с Гитлером о перемирии. К тому же, США с Англией начали выполнять условия ленд-лиза.
Предложения советского командования были следующими: объявить перемирие до 1 августа 1942 года, отвести немецкие войска, установить новые границы между Германией и СССР. Также немцам было предложено быть готовыми начать военные действия против Англии и США и обвинить в развязывании войны международное еврейское сообщество. Эти условия излагал Всеволод Меркулов, первый заместитель наркома внутренних дел. Позже Меркулов написал следующий отчет:

«В ходе переговоров в Мценске 20-27 февраля 1942 года с представителем германского командования<…>германское командование не сочло возможным удовлетворить наши требования.
Нашей стороне было предложено оставить границы до конца 1942 года по линии фронта как есть, прекратив боевые действия.
Правительство СССР должно незамедлительно покончить с еврейством.<…> Германское командование не исключает, что мы можем создать единый фронт против Англии и США.<…>
Германское командование в знак таких перемен готово будет поменять цвет свастики на государственном знамени с черного на красный.
Таким образом, в результате переговоров следует отметить полное расхождение взглядов и позиций»

Попытка четвертая. Август 1942 года

В августе 1942 года планы сепаратного мира на Западе возникли у Шелленберга и Гиммлера. Они поняли, что выгоднее заключить мир, пока Германия одерживает победы – трезво оценивая потенциалы немцев и антигитлеровской коалиции, оба понимали, что скоро ситуация изменится к худшему. По их мнению, необходимо было отстранить Риббентропа. Шелленберг по своим каналам установил предварительные контакты с англо-американцами и довёл до них свои предложения, уверив их в своих неограниченных возможностях и пообещав отставку министра иностранных дел – что якобы должно было продемонстрировать Западу изменение внешнеполитического курса Рейха.Но у Шелленберга не получилось довести задуманное до конца. Репутация Шелленберга перед западными партнерами была подорвана. Они разуверились в его реальных возможностях и решили, что Германия хочет испортить отношения антигитлеровской коалицией с СССР.

Попытка пятая. Декабрь 1942 года

В декабре 1942 года, после высадки союзников в Африке, Муссолини выдвинул предложение заключить мир с СССР и продолжить войну с англо-американцами. В 1942–43 годах в Стокгольме переговоры с советскими агентами вёл чиновник МИД Петер Кляйст, действовавший от имени Риббентропа. Но никаких данных о них не сохранилось, и, судя по последующим событиям, никаких договоренностей достичь не удалось.

Попытка шестая. 1943-1944 года

В 1943–44 годах Шелленберг уже по поручению Риббентропа опять пытался связаться с советским руководством через Швецию и Швейцарию с предложениями компромиссного мира. Но встречу с советскими представителями сорвал сам Риббентроп чрезмерными амбициями и непониманием изменившейся обстановки - начал выставлять предварительные требования, настаивать, чтобы среди участников переговоров не было евреев, и все завершилось печально. Кстати, в кругах, близких к Гитлеру, и во время войны продолжало сохраняться очень уважительное отношение к Сталину. Геббельс писал в сентябре 1943-го:

«Я спросил фюрера, можно ли что-нибудь решить со Сталиным в ближайшем будущем или в перспективе. Он ответил, что в данный момент нельзя. Фюрер считает, что легче иметь дело с англичанами, чем с Советами. В определенный момент, считает фюрер, англичане образумятся. Я склонен считать Сталина более доступным, поскольку Сталин - политик более практического склада, нежели Черчилль».

Попытка седьмая, при участии министра иностранных дел Японии

Летом 1943 года министр иностранных дел Японии Мэмору Сигэмицу обратился к германскому руководству с предложением оказать помощь в организации советско-германских переговоров о сепаратном мире. МИД Японии подготовил план переговоров, по которому Германия должна была возвратить СССР все оккупированные территории. Для того чтобы заинтересовать Москву, японское руководство было готово сделать огромные уступки и со своей стороны: Токио соглашался отдать СССР Южный Сахалин и Курилы, признать «советской сферой влияния» Северный Китай, Маньжчурию и Внутреннюю Монголию.
В Берлин на специальной подводной лодке был направлен контр-адмирал Кодзима с предложением и перемирии Германии и СССР. Но Гитлер отказался идти на перемирие.

10 сентября 1943 года японский посол в Москве Сато заявил наркому иностранных дел СССР Молотову о предложении японского правительства направить в Москву «высокопоставленное лицо, представляющее непосредственно японское правительство», для выполнения посреднической миссии в организации советско-германских переговоров. Но к тому времени Кремль уже отказался от идеи сепаратного мира с Германией. Советский МИД решительно отклонил предложения японцев.

Последнюю попытку убедить Сталина к переговорам с немцами Токио предпринял в начале 1945 года, когда армия Третьего Рейха была практически разгромлена, а советские войска стремительно наступали на Берлин. 15 февраля советского посла в Японии Малика посетил генеральный консул Японии в Харбине Миякава, который предложил советскому руководству выступить в роли миротворца. «Если бы Сталин сделал такое предложение, − сказал Миякава советскому дипломату, − то Гитлер прекратил бы войну, а Рузвельт с Черчиллем не осмелились бы возражать против подобного предложения советского правительства».

Пакт, изменивший ход истории Наджафов Владимир Гусейнович

Глава 14. Тайная встреча Сталина и Гитлера во Львове 17 октября 1939 г.? По следам архивного документа ФБР США

По следам архивного документа ФБР США

Сталин был величайшим конспиратором.

В.М. Молотов

Еще одним поводом для того, чтобы попытаться вникнуть во все еще актуальную тему мотивов и целей внешней политики сталинского Советского Союза во Второй мировой войне, стал выявленный мною в Национальном архиве США документ о якобы состоявшейся в октябре 1939 г. тайной встрече Сталина и Гитлера Это - «личное и конфиденциальное» письмо, которое направил директор Федерального бюро расследований (ФБР) Дж. Эдгар Гувер помощнику государственного секретаря США А. Берлу 19 июля 1940 г.

Вот этот краткий документ:

«Дорогой мистер Берл, по только что поступившей из конфиденциального источника информации, после немецкого и русского вторжения в Польшу и ее раздела, Гитлер и Сталин тайно встретились во Львове в Польше 17 октября 1939 года. Предполагается, что правительства других стран все еще находятся в неведении относительно этой встречи. На этих тайных переговорах Гитлер и Сталин, как сообщается, подписали военное соглашение взамен исчерпавшего себя пакта о ненападении. Сообщается также, что 28 октября 1939 года Сталин сделал доклад членам Политического бюро Коммунистической партии Советского Союза, информировав семерых членов упомянутого бюро о подробностях своих переговоров с Гитлером. Я полагал, что эти сведения представляют интерес для Вас» {829} .

На документе два штампа: помощника гос-секретаря с датой 23 июля 1940 г. и Европейского отдела государственного департамента США от 25 июля 1940 г. Имеются пометы, относящиеся как ко времени происхождения документа, так и к более позднему времени - в последнем случае помета, указывающая на его рассекречивание в декабре 1979 - январе 1980 г. Слово «семерых» (членов Политбюро) подчеркнуто чернилами, а сбоку, на полях, приписано рукой: «По нашим сведениям, в то время в Политбюро было 9 членов и 2 кандидата в члены» и подписано: «Э. Пейдж» (3-ий секретарь посольства США в СССР в 1935, 1937–1938 гг., сотрудник Европейского отдела госдепартамента в 1938–1942 гг.).

Адресат письма ФБР - выпускник Гарварда, профессор права Колумбийского университета А. Берл-младший, входивший в президентской кампании 1932 г. в «мозговой трест» Ф. Рузвельта и назначенный им в начале 1938 г. помощником государственного секретаря США.

Предоставив в ноябре 1990 г. газете «Комсомольская правда» фотокопию этого документа со своими комментариями {830} , я, конечно, понимал малую вероятность такой встречи. Считался с тем, что обнаруженный документ вполне мог оказаться из хорошо известной по историографии Второй мировой войны серии «дезинформационного материала стратегического назначения». Но не мог не считаться и с тем, что он вышел из ведомства Э. Гувера, многоопытного главы ФБР, наделенного в то время также разведывательными функциями. (До войны США еще не имели нынешней разветвленной разведывательной службы, осуществляемой ЦРУ). Свои комментарии к публикации завершил выводом, что документ нуждается в подтверждении по материалам самых засекреченных советских архивов. Такого документального подтверждения как не было, так и нет. Хотя в 1999 г. появилась статья Г.А. Назарова под громким названием «А встреча все-таки состоялась!» со ссылками на архивные документы сомнительного свойства, но о них несколько позже.

В своих комментариях к публикации документа ФБР газетой «Комсомольская правда» я привлек внимание читателей к выступлению на сессии Верховного совета СССР 31 октября 1939 г. главы советского правительства В.М. Молотова, которое выделялось резким антизападным и откровенно прогерманским тоном. В одном случае он говорил об отношениях между СССР и Германией, что «на смену вражде… пришло сближение и установление дружественных отношений» между двумя странами. В другом - о наступлении «последнего решительного поворота в политических отношениях» между ними. Еще в одном - о том, что «крутой поворот в отношениях между Советским Союзом и Германией… не мог не сказаться на всем международном положении».

Предвосхищая и как бы подготавливая сталинское определение новых советско-германских отношений как «дружбы, скрепленной кровью» (из ответной телеграммы Сталина И. Риббентропу по случаю 60-летия советского вождя {831}),

В.М. Молотов превозносил общую, Германии и СССР, победу над Польшей, для чего, по его выражению, «оказалось достаточно короткого удара по Польше со стороны германской армии, а затем - Красной Армии, чтобы ничего не осталось от этого уродливого детища Версальского договора…».

Выгораживая нацистскую Германию, развязавшую всеобщую войну в Европе, В.М. Молотов говорил: «Теперь… Германия находится в положении государства, стремящегося к скорейшему окончанию войны и к миру, а Англия и Франция, вчера еще ратовавшие против агрессии, стоят за продолжение войны и против заключения мира».

И, наконец, в адрес западных стран: «… не только бессмысленно, но и преступно вести войну за “уничтожение гитлеризма”, прикрываясь фальшивым флагом борьбы за демократию”» {832} .

Я также ссылался, наряду с прочим, на воспоминания маршала Г.К. Жукова, имевшего возможность (будучи начальником генштаба Красной армии) близко наблюдать Сталина в дни, предшествовавшие гитлеровскому нападению на Советский Союз 22 июня 1941 г. В своих «Воспоминаниях и размышлениях» Жуков писал о своем твердом убеждении: Сталин был уверен в том, что ему удастся избежать войны с Гитлером {833} . Если это так, что же давало Сталину такую уверенность? По логике вещей, говорилось в моих комментариях к публикации в газете, уверенность Сталину могло придать что- то не известное миру, но известное ему одному - тайная договоренность с Гитлером. Такая договоренность, о какой говорилось в американском архивном документе. Становится в этом случае понятной и та настойчивость, с какой он после начала советско-германской войны вновь и вновь повторял с нескрываемой обидой на своего бывшего партнера, что Германия «грубо нарушила пакт о ненападении» и совершила «неожиданное», вероломное нападение. Оценки, внесенные Сталиным лично во время правки им своей «Краткой биографии» в 1947 г. {834} Мне показалось странным и его стремление после взятия Берлина скрыть от мира факт смерти и захоронения трупа Гитлера.

Важным для меня аргументом в пользу публикации документа ФБР, каким бы он не казался подозрительным, служила тайна, которая сопровождала советско-германские отношения как перед Второй мировой войной, так и в ее начале. «Сталин и Молотов - писал А.Н. Яковлев в аналитической записке в Политбюро ЦК КПСС - окутали непроницаемой тайной контакты, а затем и переговоры, которые велись с Германией» {835} .

Стоит напомнить о том, как и советская, и германская стороны пронесли через всю Вторую мировую войну тайну секретного дополнительного протокола к советско-германскому пакту о ненападении от 23 августа 1939 г. В ходе войны с СССР И. Риббентроп, гитлеровский министр иностранных дел, подписавший вместе с В.М. Молотовым пакт о ненападении, распорядился уничтожить секретный протокол и его копии; чудом протокол на немецком языке сохранился в фотокопии. На Нюрнбергском процессе над немецкими военными преступниками сталинское руководство приняло все меры, чтобы там не всплыли какие-либо вопросы, относящиеся к двусторонним советско-германским отношениям на первом этапе мировой войны (1939–1941 гг.), когда эти отношения характеризовались не иначе как «дружественные». А о чем говорит то обстоятельство, что впервые в нашей стране признание факта подписания секретного протокола к пакту о ненападении 1939 г. произошло спустя только полвека, в 1989 г., в связи с работой Съезда народных депутатов СССР? А сохраняющаяся до нашего времени советская традиция сокрытия политической подоплеки советско-германского пакта? А вновь и вновь появляющиеся сведения о переписке Сталина и Гитлера перед советско-германской войной? Я имею в виду, например, публикацию одного из таких писем официальным органом - «Российской газетой». Федеральный выпуск № 4688 от 20 июня 2008 г. Список остающихся «белых пятен» в истории взаимоотношений сталинского Советского Союза и гитлеровской Германии этим не исчерпывается.

Что же представляется наиболее сомнительным в истории с документом ФБР? Спорной выглядит, в частности, ссылка на заседание Политбюро 28 октября 1939 г. с выступлением Сталина перед его членами. Во-первых, Сталин занимал такое положение в руководстве страны, что трудно представить его отчитывающимся перед Политбюро, с которым он уже мало считался. Во-вторых, сам факт проведения заседания Политбюро в этот день под вопросом. Что же касается упоминания в протоколах Политбюро его решений за это число (пункты 160–169), то теперь установлено совершенно определенно, что такие решения оформлялись задним числом, без формального созыва заседаний. И, конечно, в этих пунктах нет никакого упоминания о тайной встрече {836} . Добавим, что согласно протоколу № 8 решений Политбюро, между 10 и 29 октября они принимались им ежедневно {837} .

Не удалась моя попытка пополнить сведения о письме Э. Гувера по архиву ФБР. Будучи в Вашингтоне (март 1995 г.), запросил Информационный отдел ФБР о материалах, относящихся к обнаруженному документу (источник поступления и т. п.). Пришел официальный ответ, что ведутся соответствующие поиски по Центральному каталогу ФБР. Повторный ответ, полученный уже в Москве, гласил, что поиски ничего не дали, но оговаривал мое право (ограниченное 30 днями, истекшими к моменту получения ответа) на дополнительный запрос. Не представилось и случая продолжить поиски, охватив ими бумаги А. Берла (адресата документа), хранящиеся в Библиотеке Ф. Рузвельта (Гайд-Парк, штат Нью-Йорк).

Теперь о публикациях, в которых имеются косвенные подтверждения документа ФБР.

В книге Э. Радзинского о Сталине документ ФБР дополняется свидетельством старого железнодорожника о таинственном составе, прибывшем во Львов 16 октября 1939 г., к которому охрана никого не подпускала, об остановленном движении поездов. Уместны, думается, и рассуждения автора о записях в Журнале регистрации посетителей Сталина, относящихся к нескольким дням середины октября {838} .

В свете выявленного документа ФБР заслуживают внимания некоторые свидетельства, которые не имеют однозначного толкования. Например, в «Ста сороках беседах с Молотовым» литератора Ф. Чуева последний спрашивал, не встречался ли Сталин с Гитлером. Ответ Молотова: «Нет, только я один имел такое удовольствие». И еще раз: «Только я с ним имел дело» (записи 1984–1985 гг.) {839} . Но могли такой вопрос возникнуть на ровном месте? Что касается опровержения Молотова, то еще более решительно он отрицал факт подписания им секретного протокола к пакту 1939 г. {840} Как и повторных слухов о том, что между Сталиным и Гитлером велась секретная переписка {841} .

Но она велась! Выше уже упоминалась публикация одного из писем официальным правительственным органом («Российской газетой»). Об этой переписке упоминал маршал Г.М. Жуков {842} , а Д.А. Волкогонов, автор биографии Сталина, уверенно говорил о «целом ряде писем, которыми обменялись Сталин и Гитлер» {843} . Как полагают, всего с октября 1940 г. по май 1941 г. Гитлер направил Сталину 6 личных писем. Отыскать удалось два. Остальные письма пока не обнаружены. Не обнаружены пока и ответы Сталина, хотя где они хранятся, известно {844} . Сравнительно недавно М. Захаров, долголетний театральный режиссер Ленкома, не раз доказывавший осведомленность в тонкостях нашей современной общественно-политической жизни, задавался вопросом, когда же с писем, которыми обменивались Сталин и Гитлер будет снят гриф секретности {845} . По-видимому, не скоро, учитывая просталинские настроения в стране.

О переписке между Сталиным и Гитлером пишут авторы ряда публикаций по исторической тематике. Один из них - американский автор Д. Мерфи, в прошлом профессиональный разведчик. В приложении к его книге под названием «Что знал Сталин. Загадка «Барбароссы» {846} приводятся два письма Гитлера Сталину (ныне известные по Интернету). В одном из них, в письме от 14 мая 1941 г., то есть незадолго до нападения Германии на СССР, Гитлер клянется «честью главы государства», что все его помыслы обращены против Англии, одновременно призывая к «консолидации союза социалистических стран» {847} . Как известно, общность интересов двух государств, СССР и Германии, как противников Версаля, в борьбе против стран демократического Запада нашла отражение в линии советско-германских договоров в Рапалло (1922 г.) и Берлине (1926 г.). Второй договор, Берлинский, был продлен уже при Гитлере в 1933 г. Оба договора считались бессрочными.

Представляется, пишут К. Эндрю и О. Гордиевский, соавторы книги по истории КГБ, что тайные переговоры, проложившие путь к советско-германскому пакту 1939 г., «направлялись скорее по каналам НКВД, а не дипломатии» {848} . И не по каналам внешней разведки, о чем можно судить по воспоминаниям П.А. Судоплатова, курировавшего с марта 1939 г. немецкое направление советской разведки. Он пишет, что был «удивлен», узнав о прибытии в Москву И. Риббентропа для подписания пакта всего за несколько часов до этого события (как не знал он ничего и о секретном протоколе) {849} . Видно, даже вездесущая советская разведка не была в курсе сталинских тайн. В личной беседе со мной

А.Н. Яковлев сообщил, что после появления моей публикации в «Комсомольской правде» в ноябре 1990 г. им как членом Политбюро ЦК КПСС был сделан запрос (не уточнив куда) о реальности тайной встречи Сталин - Гитлер, на который был получен отрицательный ответ.

Нельзя обойти вниманием статью Г.А. Назарова «А встреча все-таки состоялась!», в которой приводится «переписка» Сталина с германским послом Ф.-В. Шуленбургом о подготовке встречи с Гитлером. В том же месте и в то же число, что и в документе ФБР.

Вот эта «переписка»:

Я принципиально согласен встретиться с господином Адольфом Гитлером. Неизменно буду рад этой встрече. Организацию встречи я поручил своему наркому внутренних дел тов. Берии.

С уважением.

И. Сталин.

О том, что германский посол уведомил Берлин о согласии Сталина встретиться с Гитлером якобы свидетельствует запись на копии письма: в 17 ч. 10 мин. по моек, времени 9 сентября 1939 г. звонил 2-й секретарь посольства Германии в СССР и просил передать тов. Молотову, что господин Адольф Гитлер послание тов. Сталина получил.

Затем якобы последовало новое письмо:

Послу Германии в СССР графу Вернеру фон дер Шуленбургу.

Сообщите рейхсканцлеру Германии Адольфу Гитлеру, что я готов буду встретиться с ним лично 17, 18 и 19 ноября 1939 г. во Львове. Полагал бы прибыть специальным поездом и провести встречу в моем вагоне.

С уважением.

И. Сталин.

Будто бы сохранилась на копии документа запись сотрудника НКВД, который держал связь с посольством Германии и записывал ответ посла: не ноябрь, лучше октябрь, т.к. у господина Адольфа Гитлера свободная неделя может быть в октябре, числа можно оставить прежние. Прошу передать тов. Молотову. 26 сентября 1939 г.

Эта дата ответа посла Шуленбурга связывается автором статьи с приездом в Москву на следующий день И. Риббентропа, с которым был подписан 28 сентября Договор о дружбе и границе между Германией и СССР.

Было якобы и третье письмо Сталина германскому послу:

Послу Германии в СССР графу Вернеру фон дер Шуленбургу

Прошу Вас окончательно считать временем встречи 17, 18 и 19 октября 1939 г., а не 17–19 ноября, как планировалось ранее. Мой поезд прибудет к месту встречи в 15 ч. 30. мин. 17 октября 1939 г. Органами НКВД предприняты все меры для безопасности планируемого мероприятия.

С уважением.

Понятно, я не мог оставить без внимания статью Г.А. Назарова. Редактор развлекательного журнала «Чудеса и приключения», в котором была опубликована его статья, на мой запрос по телефону ответил, что редакция журнала не проверяет достоверность сведений своих авторов. Мало что дал и длительный телефонный разговор с самим Назаровым. Переписку Сталина с германским послом Ф. Шуленбургом, по его словам, он обнаружил (в копии) совершенно случайно, работая в Президентском архиве по другой тематике. Не смог он удовлетворительно ответить и на мой вопрос о выходных данных дела, где обнаружил переписку. Так ничего дополнительного, убедительного узнать не удалось.

Тогда я обратился в Президентский архив, предоставив ксерокопию статьи Г.А. Назарова с просьбой подтвердить или опровергнуть приводимые в ней сведения. Был получен официальный ответ об отсутствии в архиве каких-либо материалов о переписке Сталина с Ф. Шуленбургом (равно как и подтверждения приводимого в статье Назарова соглашения НКВД с Гестапо). В беседе со мной работник Президентского архива, отвечающий за его работу, заявил, что вообще Назаров в их архиве не работал.

Теперь обратимся к той части документа ФБР, где говорится, что на тайной встрече Сталин и Гитлер подписали военное соглашение взамен исчерпавшего себя пакта о ненападении.

Да, если рассматривать советско-германский пакт о ненападении под углом его ближайшей и непосредственной цели, конкретизированной в дополнительном секретном протоколе - «о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе» {850} , то в сугубо практическом плане он исчерпал себя. Намерение сторон окончательно решить судьбу Польши «в порядке дружественного обоюдного согласия» было реализовано договором «О дружбе и границе», подписанном 28 сентября 1939 г. {851} Два советско-германских договора от августа-сентября 1939 г., заключенные с интервалом в один месяц, имели общую прагматическую цель - урегулирование двусторонних отношений посредством территориального размежевания в Восточной Европе.

Оставался, однако, нерешенным не менее важный вопрос - об отношении к продолжающейся войне в западной Европе, вопрос, выходивший за рамки обоих договоров. Эту проблему стороны попытались решить во время приезда в Москву И. Риббентропа принятием совместного заявления от 28 сентября 1939 г., в котором призвали Англию и Францию примириться с тем, что СССР и Германия «окончательно урегулировали» вопросы, связанные с Польшей, и согласиться на заключение мира. В случае продолжения войны они решили консультироваться друг с другом «о необходимых мерах» {852} . И. Риббентроп перед отлетом из Москвы (после подписания второго советско-германского договора) уточнил, что в случае отказа Англии и Франции прекратить войну «Германия и СССР будут знать, как ответить на это» {853} . Не означает ли это некую, пусть предварительную, договоренность сторон о характере их ответа?

Выпущенное в Москве заявление воспринималось современниками как заявка на дальнейшее сближение СССР с Германией в противовес Англии и Франции. В день опубликования совместного советско-германского заявления американский корреспондент в Берлине У Ширер записал в своем дневнике, что это «может означать, что Россия вступает в войну на стороне Германии» {854} . Почти тут же газета «Правда», сообщая об откликах иностранной печати на итоги московских переговоров, выделила мнение ведущей немецкой газеты «Фелькишер беобахтер», которая писала: пусть народы Франции и Англии теперь решат, хотят ли они мира или войны {855} . Однако Англия и Франция сразу отвергли продиктованные им советско-германские условия мира. Какой же реакции можно было ожидать от Москвы и Берлина? Не в виде ли еще одного советско-германского соглашения, на этот раз, что было бы вполне в духе складывавшейся ситуации, уже военного характера? Что имел в виду Сталин, когда заявил И. Риббентропу на переговорах в Кремле, что если «Германия попадет в тяжелое положение, то она может быть уверена, что советский народ придет Германии на помощь и не допустит, чтобы Германию задушили… чтобы Германию повергли на землю»? {856}

Правда, пример войны с Польшей показал все выгоды для сталинского руководства не афишируемого чересчур воен- но-стратегического сотрудничества с нацистской Германией.

Но этот же пример показал, что именно победы немецкого оружия обеспечили условия для начавшегося «сталинского натиска на Запад» {857} . Осенью 1939 г., вспоминал руководитель известного танцевального ансамбля И.А. Моисеев, на приеме после концерта в Кремле Сталин пошутил, что «новенького» танца, который «нам нужно», ему все равно не поставить. «А что нужно, Иосиф Виссарионович?» - «Ну разгром Англии и Франции ты же не поставишь? - и он улыбнулся». На повторный вопрос корреспондента газеты, бравшего интервью у Моисеева, точно ли он помнит сталинскую фразу, Моисеев ответил: «Абсолютно! Он ведь ко мне обратился… Как я могу не помнить такое!». Пересказывая этот эпизод в книге воспоминаний, Моисеев добавляет, что слышавшие разговор застыли от изумления и испуга: «Никто не предполагал, что нам нужен разгром Англии и Франции» {858} .

Антизападная, а потому и прогерманская политика Сталина объясняется, конечно, советской экспансией в Восточной Европе. Когда Англия и Франция отвергли «мирные предложения» Гитлера, сделанные им 6 октября в выступлении в Рейхстаге, в руководимом А. А. Ждановым Агитпропе ЦК были подготовлены две аналитические записки о позиции западных стран. В одной из них говорилось, что выдвигать, как это делает Запад, условием мира восстановление независимости Польши «значит воевать не только с Германией, но и объявить войну Советскому Союзу» {859} . Чем больше ухудшаются отношения СССР со странами вне блока держав Оси, доносил американский посол в Москве Л. Штейнгардт в Госдепартамент в связи с советско-финской войной, тем больше он вынужден опираться на дружбу с Германией {860} .

Слухи о военном союзе между Советским Союзом и Германией получили широкое распространение. В начале 1940 г. полпред в Лондоне И.М. Майский сообщал в НКИД, что многие представители английской правящей верхушки «глубоко убеждены», что между двумя странами существует тайный военный союз, независимо от того, оформлен он или нет. Отсюда тенденция к расширению войны через вовлечение в нее СССР {861} .

Но самое громкое обвинение в адрес Советского Союза прозвучало из уст президента США Ф. Рузвельта. 10 февраля 1940 г. на форуме Американского молодежного конгресса он заявил, что его ранние надежды, связанные с коммунизмом, или оказались разрушенными, или отставлены им до лучших времен. Советский Союз, страна «абсолютной диктатуры», продолжил он, «вступил в союз с другой диктатурой» и вторгся на территорию бесконечно малого соседа [Финляндии], никак не способного причинить ему какой-либо вред {862} .

Заявление вызвало замедленную реакцию Кремля. На следующий день руководитель ТАСС Я. Хавинсон запрашивал мнение В.М. Молотова, следует ли дать информацию в печать о выступлении Ф. Рузвельта {863} . 12 февраля «Правда» на пятой полосе под рубрикой «В последний час» кратко сообщила, со ссылкой на американских корреспондентов и агентство United Press, что «около 4 ООО делегатов молодежного конгресса холодно встретили речь Рузвельта, особенно в той части, в которой он допустил выпады против Советского Союза». Никакого упоминания ни о диктатуре в СССР, ни о военном союзе с Германией.

В феврале же В.М. Молотов счел необходимым передать через полпредство в Лондоне правительству Англии специальное послание, назвав «смешным и оскорбительным… даже простое предположение, что СССР будто бы вступил в военный союз с Германией», понимая «всю сложность и весь риск подобного союза». Как был СССР нейтральным, так он и остается нейтральным, «если, конечно, Англия и Франция не нападут на СССР и не заставят взяться за оружие» {864} . В период советско-финской «зимней войны» 1939-1940 г. реальная угроза войны с Англией и Францией вынудила сталинское руководство пойти на мирные переговоры с Финляндией.

Разбирая вопрос о возможной тайной встрече Сталина и Гитлера нельзя не коснуться темы их общности как диктаторов - одной из популярных в мировой историографии. Авторы таких работ подчеркивают момент их взаимного влечения, в определенном смысле предопределенность сближения и сотрудничества между ними. Так, отечественный историк В.И. Дашичев, комментируя не подтвержденную документально версию встречи Сталина и Гитлера осенью 1931 г. на борту портового баркаса вблизи Поти {865} , писал: «Если рассматривать исторический фон 30-х годов, то многое действительно говорит в пользу того, что они могли стремиться к сближению друг с другом и к поиску общего языка» {866} . Гитлер, выступая 22 августа 1939 г. перед высшими военными чинами Германии, говорил: «Через несколько недель я протяну руку Сталину на общей советско-германской границе и вместе с ним займусь перекройкой карты мира» {867} .

С обострением международного положения Сталин, этот, по молотовской характеристике, «величайший конспиратор» {868} , максимально засекретил свои намерения в сфере международной политики. То тут, то там мы находим косвенные подтверждения тайных советско-германских контактов на уровне Сталин - Гитлер. А.М. Некрич, много занимавшийся советско-германскими отношениями в связи со Второй мировой войной (достаточно напомнить о его книге «1941. 22 июня» с критикой руководства Сталина, за которую он был исключен из КПСС и вынужден был эмигрировать), писал о непреходящей сталинской ориентации на Германию, которую он проводил «не прямо, а исподволь» {869} . А.С. Черняев, в бытность помощником М.С. Горбачева, в одной из докладных записок о пакте упоминает ссылки иностранной печати «на кое-какие документы насчет заигрывания Сталина с Гитлером задолго до 1939 года» {870} . В частности, Сталин действовал через свое доверенное лицо - советского торгового представителя в Берлине Д. Канделаки, неоднократно передававшего Я. Шахту, Г. Герингу и другим высокопоставленным немцам сигналы о готовности Кремля вступить в переговоры об улучшении взаимных отношений {871} . Недаром В.М. Молотов говорил при ратификации советско-германского договора о ненападении на Верховном совете СССР 31 августа 1939 г., что советское правительство «и раньше» желало улучшить политические отношения с Германией {872} . Все это находит подтверждение в воспоминаниях резидента советской разведки в Западной Европе В. Кривицкого «Я был агентом Сталина» {873} . Много интересного о каналах политических связей между Москвой и Берлином найдет читатель в книге члена-кррреспондента Российской академии наук Р.Ш. Ганелина о взаимоотношениях Сталина и Гитлера. Кстати, в своем многоплановом исследовании автор посвятил ряд страниц письму Э. Гувера государственному департаменту США и различным откликам на мою публикацию документа ФБР, дополнив их вдумчивыми соображениями, избегая, естественно, окончательного вывода {874} .

Так архивный документ ФБР, независимо от того, насколько он правдив, позволяет задаться вопросами о тайне, сопровождавшей советско-германские отношения до Второй мировой войны и с ее началом. В заключение снова сошлюсь на В. Дашичева: «Чтобы узнать правду, надо приглядываться к любым, даже самым невероятным, фактам и прислушиваться к любым, даже самым невероятным, мнениям» {875} .