Повесть о болезни и смерти василия iii. Судьбоносная «Калина красная»

Смерть Василия III. Елена Глинская и удельные князья. Опала Юрия Дмитровского, Михаила Глинского, Андрея Старицкого. Русско-литовские отношения. Дела крымские и казанские. Дела русские. Смерть Елены. Первый приход Шуйских к власти. Смещение митрополита Даниила. Правление Ивана Вельского. Второй приход Шуйских. Бесславный конец Андрея Шуйского и боярского своеволия. Глинские. Признаки духовного возрождения русского народа. Митрополит Макарий. Венчание на царство Ивана I и его женитьба

Третьего декабря 1533 года великий князь Василий III Иванович скончался на 55-м году жизни. По его духовному завещанию и уже устоявшейся практике регентом трехлетнего великого князя Ивана IV стала его двадцатипятилетняя мать Елена Васильевна Глинская, в свою очередь порученная заботам дяди ее Михаила Глинского и ближайших бояр умершего государя – Михаила Юрьева и Ивана Шигоны, а также митрополита Даниила, которым надлежало обеспечить преемственность власти и уберечь права наследника престола от возможных посягательств со стороны его дядьев Юрия Дмитровского и Андрея Старицкого, по доносам великокняжеских соглядатаев не оставлявших надежд на восстановление древнего лествичного права, согласно которому власть переходила к старшему в роду мужчине.

С разрешения этой гипотетической проблемы и начало свою деятельность правительство Елены. Уже через неделю после смерти Василия III Юрий Дмитровский был обвинен в нарушении крестоцелования и в заговоре с целью захвата власти, заключен под стражу, где он впоследствии и умер от истощения.

Решение судьбы другого дяди великого князя из-за отсутствия веских поводов и оснований было отложено «на потом» или «до лучших времен».

А тем временем при великокняжеском дворе развивалась типичная при смене власти интрига, усугубленная в данном случае еще и тем, что на смену сильному князю пришла молодая и слабая женщина. Князья и бояре боролись между собой за близость к престолу, за возможность влиять на решения, принимаемые регентшей, причем спор шел не о том, как лучше обустроить государство, а о том, кому достанутся ключевые придворные должности, выморочные или конфискованные поместья, кто от имени великого князя будет «казнить и миловать». Другими словами, каждый «тянул одеяло на себя».

Неожиданно высоко стала восходить звезда князя Ивана Федоровича Овчины-Телепнева-Оболенского, далеко небесталанного военачальника, сблизившегося с Еленой Глинской, – из-за личной приязни она стала доверять ему решение не только военных, но и внутриполитических и дворцовых проблем. Насколько можно судить, это был первый в истории Руси фаворит, на коих будет так богат ХVIII век. Именно между ним, любовником правительницы, и ее дядей, властолюбивым и честолюбивым Михаилом Глинским, развернулась основная борьба, победителем из которой вышел не руководитель регентского совета, назначенный самим Василием III, а «мил сердечный друг» правительницы. Дядя же, обвиненный в стремлении «самовластно держать государство», в августе 1534 года был арестован, посажен в ту же палату, где он сидел еще при прежнем великом князе, и вскоре умер от истощения, как и Юрий Дмитровский, заморенный голодом.

Примерно в это же время в Литву бежали два знатнейших боярина – князь Семен Бельский и Иван Ляцкий из рода Кошкиных, неудовлетворенные своим положением при дворе и недовольные засильем фаворита, от которого стали зависеть их карьера, благополучие и сама жизнь.

Избавившись от бояр-соперников, Овчина-Оболенский начал новую интригу. Его очередной жертвой стал последний дядя великого князя – Андрей Старицкий, позволивший себе в кругу не очень преданных ему бояр высказывать обиды на великого князя, правительницу и ее фаворита за то, что он после смерти Василия III так ничего и не получил к своему уделу. Интрига, развивавшаяся на протяжении трех лет, сопровождалась обменом посольствами и переманиванием служилых людей, формированием коалиций и готовностью удельного князя при удобном случае бежать в Литву. Дело дошло до того, что фаворит Елены повел на Андрея московские полки, а последний, собрав семью, ближних бояр и свое войско, устремился по единственно оставшейся незаблокированной дороге на Великий Новгород – часть помещиков города высказала желание перейти к нему на службу. Завершилось все относительно мирно, если не считать заключения под стражу самого Андрея и членов его семьи, торговую казнь его ближних бояр и повешение тридцати новгородских помещиков. Через полгода Андрей Старицкий повторит судьбу брата: он умрет в тюрьме от голода.

К моменту восшествия на великокняжеский стол трехлетнего Ивана IV истекал срок перемирия с Литвой, однако престарелый Сигизмунд счел для себя зазорным направлять великих послов к князю-ребенку. Кроме того, он, подзуживаемый перебежчиком Семеном Бельским, надеялся воспользоваться временным неустройством на Руси и вернуть себе то, что стараниями Ивана III и Василия III отошло к Москве. Правительство же Елены Глинской со своей стороны настаивало на соблюдении обычая заключать русско-литовские договоры исключительно в Москве. Препирательства о том, кому посылать послов и где заключать договор, тянулись почти три года, что стоило немалой крови как той, так и другой стороне. Поляки взяли Гомель, Стародуб, Почеп, сожгли Радогощ и окрестности Чернигова. Московские полки в свою очередь прошлись огнем и мечом по литовским землям до Любеча, Витебска и чуть ли не до Вильны, отбили назад Стародуб и Почеп и в довершение ко всему построили на литовской земле свои укрепленные городки Себеж, Заволочье, Велиж. Десятки тысяч человек погибли в этих взаимных набегах, еще большее количество людей было уведено в полон. Дорого народам доставался гонор их правителей.

К важнейшим внешнеполитическим событиям этого периода относятся и обострившиеся отношения с Крымом, что, в частности, и подтолкнуло Москву на заключение пятилетнего (до 1542 г.) перемирия с Литвой. Некоторое время Крымское ханство было как бы поделено на две враждующие между собой части. Одну из них возглавлял Саип-Гирей, а другую – следующий за ним по старшинству из Гиреева рода Ислам. Это, конечно же, снижало их возможности по организации крупных набегов на соседние страны, тем не менее и тот и другой, не принимая на себя никаких обязательств, считали возможным требовать от московского князя подарков и «поминков», время от времени подкрепляя свои притязания локальными набегами на русские поселения по берегам рек Оки и Прони. Обстановка изменилась в худшую сторону после того, как один из ногайских князей, внезапно напав, убил Ислама и Саип-Гирей стал единовластным хозяином Крыма. Подстрекаемый Семеном Бельским, стремившимся с помощью литовцев и татар восстановить независимость своего Бельского удела и надеявшимся получить к тому же и Рязанское княжество, крымский хан с помощью своих сторонников организовал в Казани заговор, в результате которого хан Еналей, подручник Москвы, был убит. На его место Саип-Гирей посадил своего брата, Сафа-Гирея. Тот, не без рекомендации брата, перестал выплачивать дань-оброк Москве и чуть ли не сразу возобновил набеги на русские земли. А из Крыма в Москву продолжали сыпаться требования «большой казны» и отказа от каких-либо прав на Казань. Над Русской землей нависла угроза разрушительного набега. В этих условиях правительству Елены Глинской ничего другого не оставалось, как, сохраняя внешние признаки собственного величия, на время согласиться с такой расстановкой сил. Уже подготовленный поход на Казань был отменен.

Историки практически единогласны в отрицательной оценке Елениного правления. Однако справедливость требует, чтобы мы все-таки сказали и о том, что ей удалось сделать. А слабой правительнице и порочной женщине оказалось по силам строительство Китайгородской стены в Москве, восстановление почти полностью сгоревшего Ярославля, а также городских стен Владимира и Твери, укрепление Вологды и Великого Новгорода, возведение Буйгорода и Устюга, а также городков на Балахне и Проне.

И еще одним знаковым событием ознаменовалось правление Елены Глинской. При ней была установлена единая монетная система Великого княжества Московского. Дело в том, что во времена Василия III на Руси большое распространение получила умышленная порча серебряных денег, в результате вес монет, а следовательно, и покупательная способность снизились чуть ли не в два раза. «Резчики» денег и фальшивомонетчики были казнены, удельные княжества лишены права лить свою монету, хождение старых денег запрещено. С 1535 года на Руси из одной гривенки серебра (около 200 граммов) стали лить по три рубля московских или по 300 денег новгородских, на которых князь на коне изображался уже не с мечом в руке, а с копьем. Отсюда пошло и название – копейная, копейка.

Чуть более четырех лет правила Елена. Правила без грубых ошибок и особого ущерба земле Русской. Наоборот, некоторые ее шаги, а вернее, шаги ее правительства, где партию «первой скрипки» играл князь Иван Федорович Овчина-Телепнев-Оболенский, были продуманы, целесообразны и прогрессивны. Но властолюбивое московское боярство никак не хотело мириться с тем, что всеми делами в государстве заправляет человек, находящийся по Родословцу ниже многих из них, а это в те времена расценивалось не иначе, как «бесчестие». Поэтому не приходится удивляться тому, что 3 апреля 1538 года тридцатилетняя мать великого князя умерла. Большинство историков склонны считать, что она была отравлена. Русское общество, не готовое к спокойному восприятию ее чуть ли не открытого сожительства с Иваном Овчиной, не то что безразлично, а даже с некоторым злорадством отнеслось к кончине регентши. Об этом говорит хотя бы то обстоятельство, что, вопреки православным обычаям, похоронили Елену в день смерти и, как подметил Н. Карамзин, без митрополичьего отпевания.

А уже через семь дней был заключен под стражу Иван Овчина-Оболенский. Расправились с ним его же методами – заморили голодом.

Теперь в борьбе за власть схлестнулись могущественные кланы князей Шуйских, потомков суздальских князей, поддерживаемые новгородцами и некоторыми членами Рюрикова рода, и Бельские, на стороне которых выступали многие выходцы из Литвы. Но дрались они не за великокняжеский престол, ибо никто из них не мог оспаривать прав Ивана IV. Они дрались за возможность управлять его именем, что, кроме чести и славы, давало им возможность сказочного обогащения. Те, кто на какой-то период времени оказывался наверху, как хищные звери набрасывались на лакомые куски. Иван IV, обвиняя Шуйских, впоследствии писал Андрею Курбскому: «...сколько зла они наделали! Сколько бояр и воевод, доброхотов отца нашего, умертвили! Дворы, села и имения дядей наших взяли себе и водворились в них! Казну матери нашей перенесли в большую казну... из казны отца нашего и деда наковали себе сосудов золотых и серебряных и написали на них имена своих родителей, как будто бы это было наследственное добро... Потом на города и села наскочили и без милости пограбили жителей... рабов своих сделали вельможами... мзду безмерную отовсюду брали, все говорили и делали по мзде». И так поступали не только Шуйские. Каждая из враждующих боярских семей, оказавшись у власти и пользуясь фактическим бесправием великого князя, спешила заполучить себе как можно больше.

Сначала власть захватили Шуйские. Они взяли под стражу князя Ивана Федоровича Бельского, брата отъехавшего в Литву Семена Бельского. Его советников и подручников они отправили в ссылку по деревням, а дьяка Мишурина без государева приказания предали смертной казни. Во главе семейного клана Шуйских стоял в то время князь Василий Васильевич – последний воевода вольного Великого Новгорода, опытнейший военачальник, который, стремясь закрепиться у трона, а может быть, и надеясь получить его если не для себя, то для своих наследников, будучи в достаточно преклонных годах, женится на юной двоюродной сестре Ивана IV – Анастасии, дочери крещеного татарского царевича Петра и сестры Василия III – Евдокии. Но семейное счастье их было недолгим и бесплодным. Василий вскоре умирает, власть же переходит к его брату Ивану, и тот идет еще дальше в борьбе со своими противниками. Он добивается смещения с митрополичьего престола Даниила, сторонника Бельского, и возведения на освободившееся место последователя нестяжателей – игумена Троице-Сергиева монастыря Иоасафа (февраль 1539 г.), который, однако, недолго остается его союзником. За спиной у Шуйских он выхлопотал у великого князя освобождение Ивана Бельского (июль 1540 г.), что явилось для них полной неожиданностью, в связи с чем князь Иван Шуйский, как тогда говорили, в сердцах перестал ездить к государю и в Боярскую думу.

Власть на короткое время переходит к Бельскому и митрополиту Иоасафу, сторонникам сильной централизованной власти, благодаря которым из-под стражи освобождается семья умершего в заключении удельного князя Андрея Ивановича Старицкого – его жена Евфросинья и сын Владимир. Молодому князю возвращают отцовский удел и недвижимое имущество в Москве. Ему дозволяется видеться с великим князем и иметь свой двор, бояр и детей боярских, только двор этот состоял уже не из числа приближенных его умершего отца, а из ставленников Москвы.

В отличие от современников, Бельский по каким-то причинам не применял репрессивных мер по отношению к своим недоброжелателям, что было расценено ими как слабость и, надо полагать, ускорило конец его правлению. К январю 1542 года сторонники Шуйских составили новый заговор, в результате Иван Бельский был отстранен от власти, вновь арестован и сослан на Белоозеро, где его четыре месяца спустя и убили слуги Шуйских. Не менее решительно действовали заговорщики и в отношении митрополита: они устроили на него настоящую облавную охоту, гоняясь за Иоасафом из митрополичьих палат в покои великого князя, – захватить его удалось только на подворье Троицкого монастыря. Жизнь митрополита висела на волоске, ибо единомышленники Шуйского уже готовы были убить его. Лишь вмешательство игумена Алексея предотвратило самосуд. Иоасаф был низложен, сослан в Кирилло-Белозерский монастырь, а на его место, в угоду многочисленным новгородским участникам заговора, возвели новгородского архиепископа Макария, ставшего впоследствии одним из величайших церковных деятелей Руси.

Следует отметить, что во время этого переворота Шуйские проявили не только враждебность к своим противникам, но и полное небрежение к подрастающему Ивану Васильевичу, покои которого они бесцеремонно обыскивали в поисках приверженцев прежнего фаворита. Это сильно напугало великого князя и зародило в его душе жажду мести. Но он был слишком молод для принятия самостоятельных решений, поэтому Шуйские и их сторонники еще целых два года упивались своей властью, ущемляя Ивана IV в повседневной жизни, унижая его человеческое достоинство и оскорбляя как государя. Единственно, в чем Шуйские потворствовали ему, так это в развитии его отрицательных наклонностей и жестокости по отношению сначала к животным, а потом и к людям. Что же касается придворного этикета, то на всех официальных церемониях и приемах они вынуждены были раболепствовать перед великим князем, выказывая полную готовность превратиться в пыль у его ног. Все это развивало в Иване IV, с одной стороны, презрение к рабам-ласкателям, а с другой – ненависть к строптивым вельможам, беззаконно похитившим его права.

Последней каплей, переполнившей чашу терпения государя, стала безобразная сцена, произошедшая в сентябре 1543 года на Государственном совете: Шуйские и их единомышленники набросились с кулаками на Федора Воронцова, которого Иван Васильевич в последнее время приблизил к себе, и чуть не убили его. Только заступничество митрополита Макария и великого князя спасло тому жизнь, правда, не спасло от ареста и ссылки в Кострому. Неведомо, каким поводом воспользовался тринадцатилетний Иван IV, но через три месяца после этого случая он приказал схватить «первосоветника боярского» Андрея Шуйского и отдать его псарям, которые по дороге в тюрьму и убили его, затравив собаками. С тех пор, говорит летописец, начали бояре от государя страх иметь и послушание.

Есть предположение, что эта перемена в отношении малолетнего великого князя к своему окружению была в какой-то степени спровоцирована Глинскими, которые тут же заполнили собой образовавшийся вокруг престола вакуум власти. Те самые Глинские, что при Шуйских даже не смели заикаться о своих правах, в кои-то веки получили возможность не то чтобы поуправлять государством, но, по крайней мере, небезвыгодно попользоваться своим родством с великим князем. Хотя нужно сказать, правление Глинских положительно повлияло на внешние проявления авторитета верховной власти. Ивана прекратили унижать и оскорблять, его окружили вниманием и даже подобострастием. Однако, попустительствуя дурным наклонностям князя-отрока, Глинские не забывали и о собственных интересах. Они повсюду расставляли наместников из числа своих приверженцев, переселившихся из Литвы, Южной Руси и Северской земли. Те, в свою очередь, чувствуя высокое покровительство, где только могли, обогащались за счет народа, позволяя себе при этом разного рода бесчинства и своеволия. При них с новой силой распространились мздоимство, насилие и грабежи. Случавшиеся время от времени опалы бояр либо носили отпечаток мести за прежние обиды, нанесенные великому князю в детстве, либо являлись результатом интриг новых временщиков. В немилости оказались бояре Иван Кубенский, Петр Шуйский, Александр Горбатый, Дмитрий Палецкий, Федор Воронцов. Уже тогда стали проявляться несдержанный характер молодого государя, его самодурство и деспотизм. Считая себя полновластным хозяином земли Русской, а всех населяющих ее людей – своими рабами, он, не особо задумываясь, выносил смертные приговоры одним и жестокие наказания другим. По его приказу, в частности, были задушены князь Трубецкой и сын Ивана Овчины-Оболенского Федор, участник молодецких забав государя. По его приговору были казнены князь Кубенский и два брата Воронцовы, ложно обвиненные в подстрекательстве новгородских стрельцов к неповиновению. А всего по распоряжению тринадцатилетнего мальчишки было казнено восемь человек. Много это или мало? Если для Европы с ее Людовиком ХI, «художником пыток», с Владом Дракулой, боровшимся с бедностью и болезнями посредством массового сожжения больных и бедных, с Чезаре Борджа, средневековым исчадием ада, восемь человек были сущими пустяками, то в Московской Руси, где за все время правления Ивана III и Василия III насчитывалось меньшее количество смертных приговоров, такое количество казненных вельмож шокировало общественное мнение. Мы уже не говорим о таких «шалостях» государя, как паление бород псковским жалобщикам и поливание их горячим вином, что попало в летописи как пример изощренного злодейства.

Но зло есть зло, а жестокость есть жестокость. В отличие от зла, жестокость с большим успехом может рассчитывать на объяснение и понимание. В критической ситуации именно жестокость может оказаться единственно правильным средством исправления положения. Хотя нельзя сказать, что все эти убийства и опалы носили крайний характер и ситуацию невозможно было исправить другими способами. Многомудрый митрополит Макарий, понимая это, по мере возможности смягчал их последствия. Тем не менее мы должны признать, что жестокость принесла свои плоды: бояре поняли, что их самовластию приходит конец.

Все течет, все изменяется. На внутриполитической арене появляются новые «игроки» и реанимируются старые. Вновь звучит голос Максима Грека, находящегося в заключении. Его усилия, направленные на объединение всех православных церквей, его критика церковных и светских вельмож, подвергающих бедных людей жестокой эксплуатации, его призывы к установлению справедливости на земле находят живой отклик как у церковнослужителей, так и у мирян. Вновь возникает вопрос о соотношении церкви и государства, священства и царства. Если Максим Грек, священник Ермолай, монах Артемий отдавали приоритет священству, то бывший подданный польского короля Иван Пересветов был горячим идеологом самодержавия и сильного центрального правительства. Дворянин же Матвей Башкин, будучи одним из первых оппозиционных правительству публицистов, не только критиковал крепостнические порядки, но и ставил под сомнение ранее неприкосновенные догматы Священного Писания.

Обновлялось общество, а вместе с ним и ближайшее окружение великого князя. Не последнюю роль в этом играл митрополит. Первосвятителем Макарий стал, как мы помним, в 1542 году по настоянию новгородских участников очередного заговора Шуйских, однако, вопреки их ожиданиям, он не превратился в их клеврета и союзника по ослаблению уже сложившегося централизованного государства. В отроческие годы великого князя и в первые годы своего первосвятительства Макарий открыто не вмешивался в политику, если не считать ходатайств за осужденных. Он, если можно так сказать, готовил почву, пытался создать среду и условия для будущего справедливого правления подрастающего Ивана Васильевича. Благодаря митрополиту, будущий царь приобщился к изучению истории, Священного Писания и церковно-служебных книг. В числе наперсников «державного сумасброда» по настоянию Макария появились люди незнатные, но искренне желающие благополучия своему отечеству и своему народу. Их роль поначалу была незаметной, положение – опасным, но в конечном итоге тактика, избранная митрополитом, оправдала себя. К своему совершеннолетию великий князь был уже вполне готов к тому, чтобы принять на себя царский титул, что, с одной стороны, окончательно выделит его из массы княжеских родов, поднимет над ними, а с другой – поможет осознать ответственность как христианского правителя Третьего Рима.

В декабре 1546 года шестнадцатилетний Иван призвал к себе митрополита с боярами и объявил, что имеет намерение жениться, но не на иностранной принцессе. Он попросил провести в своем государстве смотр-конкурс невест не только среди девиц княжеских и боярских родов, но и среди дочерей детей боярских. Однако прежде чем сочетаться браком, князь хотел принять на себя царское достоинство и венчаться на царство. Желание это, по мнению Н.И. Костомарова, было мотивировано двумя причинами: во-первых, Иван IV, как внук Софьи Палеолог, мог считать себя наследником византийских императоров (цезарей); а во-вторых, на территории Руси он был своеобразным преемником власти ханов (царей) Золотой Орды. Для пущей убедительности предполагаемого действа была использована сказка-легенда, сочиненная в Литве, о происхождении Рюрика от потомков брата римского императора Августа по имени Прус, когда-то переселившегося в Прибалтику.

Обряд венчания на царство состоялся 16 января 1547 года. В торжественной обстановке при стечении большого количества людей митрополит Макарий в Успенском соборе Кремля возложил на молодого царя шапку, бармы и цепь Владимира Мономаха. Этому предшествовал церковный молебен со специально написанной молитвой, в которой первосвятитель просил Бога укрепить Ивана «на троне справедливости... дать ему победу над варварами... сделать его мудрым хранителем церкви... дать справедливость народу, заботиться о бедных».

А к тому времени была готова и невеста. Выбор «конкурсной комиссии» и самого царя пал на девушку одного из самых знатных и древних московских боярских родов, основатель которого, Андрей Иванович Кобыла, когда-то пришел из Пруссии. Дочь умершего окольничего Романа Юрьевича Захарьина-Кошкина – Анастасия стала первой русской царицей. Кого-то это обнадежило, а кого-то и расстроило. «Государь обидел нас своим браком, – заявляли представители княжеских семей, – взял боярскую дочь, свою рабыню, как невесту. И мы должны служить ей, как будто бы она – наша сестра». И не эта ли недоброжелательность через тринадцать лет станет причиной преждевременной смерти Анастасии?

| |

Польше было чем тешить самолюбие - в числе пленников гетмана Жолкевского были русский царь Василий IV, командовавший русскими войсками великий князь Дмитрий и наследник трона, великий князь Иван. “...Василий IV принес присягу, смирился перед величием Речи Посполитой, признал себя побежденным и обещал, что Россия уже никогда больше не нападет на Польшу. После польский король Сигизмунд III Ваза протянул стоящему перед ним на коленях русскому царю руку для поцелуя”, - писал год назад в газете Nasz Dziennik польский журналист Юзеф Шанявский.

Смакуя картину унижения Василия Шуйского и его братьев, польский журналист “забыл” сообщить читателю “пустячок”: к тому времени Шуйский давно утратил власть. Его свергли с престола еще 17 июля 1610 года.

То, что проведение глумливых антироссийских акций может лишь усложнить и без того непростые отношения между двумя народами, трезво мыслящие люди в самой Польше понимают. Накануне ее проведения Gazeta Wyborcza опубликовала статью-предостережение Лукаша Адамского, координатора исследовательских проектов Польско-российского центра диалога и согласия. Он писал:

“Праздновать победы в несправедливых войнах - хуже, чем чтить память проигравших героев, бившихся за правое дело. Такой подход культивирует в обществе склонность к триумфализму, националистической экзальтации, он противоречит принципам христианства и традиционным ценностям национальной польской культуры. Ведь так называемая польская интервенция в начале XVII века - это один из самых позорных эпизодов нашей истории. Она свидетельствовала не столько о мощи Речи Посполитой и ее оружия, сколько о близорукости польских элит: магнатов и Сигизмунда III Вазы... И что тут ставить в пример современным полякам?”

К сожалению, в Польше и на этот раз возобладали не конструктивно мыслящие граждане, а воинствующие русофобы.

ПУТЬ К ВЛАСТИ

Нет худа без добра. Антироссийский шабаш в Кракове дал повод вспомнить о забытом царе. Биограф Шуйского Вячеслав Козляков назвал его последним Рюриковичем, сидевшим на троне. Как и московские наследники Ивана Калиты, суздальские князья Шуйские возводили свой род к Александру Невскому. Не входя в вопрос о генеалогии Шуйских, по которому разошлись дореволюционные историки Николай Карамзин и Сергей Соловьев, напомним, что незадолго до смерти Иван IV Грозный, знавший о неспособности сына Федора управлять государством, назначил регентский совет. Вошел в него и отец Василия - Иван. В регентском совете началась борьба за власть, подробности которой мне довелось изложить в статье о Борисе Годунове (см. “Солидарность”, № 7, 2008). Одержавший верх Годунов покарал клан Шуйских. Василий и его братья - Дмитрий, Александр и Иван - были сосланы в Галич и Шую, а их земли были “отписаны на государя”. Глава клана Шуйских князь Иван Петрович был сослан на Белоозеро, насильственно пострижен в монахи, а 16 ноября 1588 года, по словам современника, “удушен в избе дымом от зажженного сырого сена и жнива” (отравился угарным газом). Той же смертью погиб в городе Буй Андрей - самый яркий из Шуйских.

Через несколько лет уцелевшие Шуйские были помилованы. Лояльность Василия Годунов испытал в 1591 году, отправив в Углич расследовать дело о смерти царевича Дмитрия. Новоявленный слуга не оплошал и подтвердил официальную версию о “самозакалывании” царевича. Наградой стало место в Боярской думе.

А когда после смерти Годунова царевич Дмитрий “воскрес” и захватил престол, Василий сразу признал в нем “чудом спасшегося царевича”. Однако, созвав подобие Земского собора, Лжедмитрий I осудил Шуйского. И это далеко не все. 10 июля 1605 года, когда Василий стоял у плахи в окружении палачей, самозванец помиловал боярина. Провести театрализованный исторический хэппенинг на эту тему поляки пока не додумались.

После таких испытаний нет ничего удивительного в том, что именно Шуйский был в центре заговора, приведшего 17(27) мая 1606 года к свержению и убийству Лжедмитрия I. Через два дня узкий круг заговорщиков избрал Василия Шуйского, находившего в родстве с угасшей династией, царем. Вступая на престол, пишет Василий Ключевский, Шуйский “ограничил свою власть и условия этого ограничения официально изложил в разосланной по областям записи, на которой они целовал крест при воцарении”. Дела о тяжких преступлениях, караемых смертью и конфискацией имущества, царь обещал вершить “с бояры своими”.

Однако то, что важнейший вопрос о престолонаследии решился в спешке и без созыва Земского собора, обернулось для Шуйского печальными последствиями.

НЕДОЛГОЕ ЦАРСТВОВАНИЕ

Царствовать Шуйский начал с того, что объявил Бориса Годунова убийцей царевича Дмитрия, тело которого было привезено из Углича и перезахоронено в Архангельском соборе Кремля.

Долго торжествовать Шуйскому, однако, не довелось. Время на Руси было Смутным, и уже осенью 1606 года на подступах к столице появились повстанческие отряды Прокопия Ляпунова и Ивана Болотникова. Они состояли из взбунтовавшихся обедневших дворян, крестьян и казаков.

Под стенами Москвы Ляпунов перешел на службу к царю, а разбитые отряды Болотникова отошли к Туле. Осадив крепость, Шуйский обещал сохранить жизнь всем сдавшимся в плен. Своего слова он не сдержал, устроив сдавшимся кровавую баню. Болотников был ослеплен и утоплен.

А пока Шуйский добивал Болотникова, вдали от Москвы началось возрождение самозванческой интриги. Слишком многие оказались заинтересованными в “спасении” Лжедмитрия. “Вспомнили”, что найденный в Кремле труп самозванца был так обезображен, что распознать черт лица было нельзя. Принимать на веру утверждения Шуйского, что это Лжедмитрий, захотели не все. Лукавому царю Василию, не раз менявшему точку зрения по “делу царевича Дмитрия” и обманувшему болотниковцев, мало кто верил.

В июне 1607 года, по наводке польских “кукловодов”, новый самозванец объявился в пограничном Стародубе. Там он “признался”, что является царем. Для привлечения сторонников самозванец призвал холопов верных Шуйскому князей и бояр присягать ему, Дмитрию. За это самозванец обещал отдавать им господских дочек и владения их бывших господ.

Помимо новоиспеченных дворян, воинство самозванца состояло из казаков, иностранных наемников и прочих любителей поживиться на бескрайних российских просторах. 30 апреля - 1 мая 1608 года в двухдневном бою под Болховом, что севернее Орла, Лжедмитрий II разбил армию под командованием царского брата Дмитрия. Через месяц он был под Москвой, в Тушине. При нем уже функционировали Боярская дума, приказы, имелись казна. Патриархом стал привезенный из Ростова митрополит Филарет - в миру Федор Романов (то, что отец основателя династии Романовых служил у самозванца и признавал того царевичем Дмитрием, Романовы 300 лет старались не вспоминать).

Бои на подступах к столице шли с переменным успехом. Война затянулась. На полтора года в России установилось “двоевластие”, от которого провинция буквально стонала. Ведь за податями поочередно являлись посланцы обоих царей. А в “Федеральном центре”, расколотом на две части, шла своя жизнь. Еще по пути к столице самозванец щедро раздавал земли наемникам и перебежавшим к нему дворянам, князьям и боярам. Впрочем, многие отметились и в Кремле, и в Тушине, бегая от Шуйского к самозванцу и обратно. Возникло крылатое определение “тушинские перелеты”, характеризующее поведение людей, перебегающих из одного лагеря в другой. Представителей одного рода можно было встретить и тут, и там. Знатные роды пытались обезопасить себя от неприятностей в случае любого исхода затянувшегося противостояния.

В 1609 году Шуйский заключил договор со Швецией, рассчитывая на ее помощь в войне с самозванцем. За это Россия отдавала крепость Корелу с уездом. Этот договор дал Сигизмунду III предлог для открытой интервенции. Дело в том, что он претендовал на престол Швеции, а ее короля Карла IХ считал узурпатором. В сентябре Сигизмунд III осадил Смоленск.

Надежда забрезжила в январе 1610 года, когда племянник царя, талантливый полководец Михаил Скопин-Шуйский снял осаду с Троице-Сергиева монастыря и освободил Дмитров. Поскольку среди родственников царя он был единственным проявившим талант полководца, с ним народ стал связывать надежды на спасение России. Эти надежды не оправдались: в апреле 24-летний Скопин-Шуйский, вернувшись с пира у князя Ивана Воротынского, заболел и вскоре умер. Поползли слухи, что его отравила Екатерина Шуйская - жена брата царя Дмитрия, дочь Малюты Скуратова (прозвище ее отца было нарицательным для обозначения злодейства). Москва оплакивала Скопина-Шуйского так, как в свое время оплакивала царя Федора. Казалось, столица хоронила надежду...

ПАДЕНИЕ И ПЛЕН

Новая катастрофа не заставила себя ждать. Русские войска и шведские наемники во главе с Дмитрием Шуйским выступили к Смоленску. Дмитрий вновь подтвердил репутацию бездарного полководца: 4 июля у деревни Клушино его разбил гетман Жолкевский. Про Дмитрия рассказывали, что в поспешном бегстве он увяз с конем в болоте, потерял обувь и в Можайск приехал босым на тощей крестьянской кляче.

Это поражение окончательно предопределило крушение и самого царя Василия, и всей так и не состоявшейся династии Шуйских. 17 июля 1610 года заговорщики во главе с Ляпуновым свергли Шуйского с престола. Бывшего царя против его воли постригли в монахи.

Василий IV был далеко не лучшим русским царем, но не заслуживал участи, выпавшей на его долю в конце жизни. Пришедшая к власти “семибоярщина” передала Шуйского с родней полякам. До появления в сейме они целый год томились в польских застенках. Когда 29 октября 1611 года бывший царь, ставший политическим трупом, предстал перед королем, он являл собою измученного и утратившего интерес к жизни старика.

В сентябре 1612 года, когда осажденные в Москве поляки ели крыс и собак, в течение шести дней в польском плену один за другим скончались Василий Шуйский и его брат Дмитрий с женой Екатериной. Сразу же возникли слухи о насильственной смерти русских пленников.

Тело бывшего царя удавалось вернуть в Москву только в июне 1635 года. Останки Василия Шуйского были торжественно погребены в Архангельском соборе Кремля.

Недолго пришлось Василию III тешиться своим семейным счастьем. В сентябре 1533 года он отправился со своей семьей в Троицкий монастырь, на праздник чудотворца Сергия, а отсюда поехал на охоту в Волок-Ламский и на пути занемог (на левой ноге у него явился подкожный нарыв). Василий Иванович хотя чувствовал себя нехорошо, но перемогался. Прекрасная погода сманила его, и он, перемогая боль, отправился с братом и ловчими на псовую охоту, а после этого слег в постель. Два великокняжеские иноземные врача стали лечить его, но болезнь усиливалась.

Василий III приказал себя везти в Москву, причем велел держать свою болезнь в тайне. В Москве, расположившись во дворце, он призвал доверенных бояр и дьяков для составления духовной грамоты. Когда это дело было кончено, больной стал думать с митрополитом и своим духовником о пострижении. Еще на Волоке Василий III говорил своему духовнику:

– Смотрите, не положите меня в белом платье; хотя и выздоровлю – нужды нет, мысль моя и сердечное желание обращены к иночеству!

Затем Василий III приобщился и соборовался. Болезнь все усиливалась, больной сильно страдал.

– Брат Николай! – обратился он к своему лекарю. – Ты видел великое мое жалованье к себе, не можешь ли сделать мазь или что иное, чтоб облегчить болезнь мою?

– Видел я, государь, – отвечал врач, – твое великое жалованье, тело свое готов раздробить, лишь помочь бы тебе, но не вижу другого средства, кроме помощи Божией.

Принесли к умирающему маленького Ивана. Василий III благословил сына.

– Смотри, Аграфена, – сказал он няне, – от сына моего Ивана не отступай ни пяди!

Когда унесли ребенка, ввели великую княгиню Елену, она горько рыдала. Василий III стал ее утешать. Хотел он было поговорить с женою, но она так билась и плакала, что Василий III не мог и слова выговорить. Ее увели.

Пред самой смертью Василий Иванович пожелал исполнить свое намерение отречься от мира – постричься пред смертью в монахи.

– Исповедал я тебе, – сказал он митрополиту, – что хочу монашества. Сподоби меня облечься в монашеский чин, постриги меня.

Брат великого князя, Андрей Иванович, и некоторые бояре противились, – думали, что больной еще может оправиться; но Василий III уже умирал, язык его уже немел, он знаками просил пострижения – брал простыню и целовал ее. Правая рука его уже не могла подниматься, боярин, стоявший подле, поднимал ее, и умирающий не переставал креститься, смотря на образ Богородицы.

Митрополит велел принести монашеское одеяние и, помня слова Василия III: «Если не дадут меня постричь, то хоть на мертвого положите монашескую одежду – это давнее мое желанье!», – стал наскоро совершать обряд пострижения. Василий Иванович уже отходил. 3 декабря 1533 г., в полночь, скончался великий князь Василий III, в монашестве Варлаам.

Утром на другой день большой кремлевский колокол возвестил всей Москве кончину великого князя.

В Архангельском соборе была приготовлена могила для Василия III подле отца. Монахи троицкие и иосифовские вынесли из дворца на головах тело инока Варлаама с пением: «Святый Боже!» На площади вопль народный заглушал звон колоколов. Великую княгиню Елену Глинскую вынесли в санях на себе дети боярские, подле нее шли самые именитые бояре и дядя ее князь Михаил Глинский.

Шелепину в КГБ пришлось заняться судьбой младшего сына Сталина Василия.

Через три недели после смерти вождя, двадцать шестого марта пятьдесят третьего года, приказом министра обороны маршала Булганина генерал-лейтенанта авиации Василия Иосифовича Сталина уволили в запас без права ношения военной формы. А через месяц, двадцать восьмого апреля, сына вождя, с которого раньше пылинки сдували, арестовали.

Постановление об аресте подписал начальник следственной части по особо важным делам министерства внутренних дел генерал-лейтенант Лев Емельянович Влодзимирский.

Почему с сыном Сталина поступили так сурово?

Происки Лаврентия Павловича, который мстил сыну за отца? Но Берию через два месяца самого арестовали, а Василий Сталин продолжал сидеть. Его обвиняли в том, что он пьянствовал, «на работу не являлся. Доклады своих подчиненных принимал у себя на квартире или на даче. Насаждал в подчиненном ему аппарате угодничество». Но за это не сажают. Обвинили в разбазаривании государственных средств. Но и это не самое тяжелое преступление. Настоящее обвинение ему предъявили по печально знаменитой пятьдесят восьмой статье - за антисоветские высказывания.

Судили его ускоренным порядком, принятым после убийства Кирова в декабре тридцать четвертого: без адвоката и без прокурора. Это его отец придумал, чтобы поскорее отправлять на тот свет «врагов народа». Не думал, наверное, что это обернется против его собственного сына.

Дело Василия Сталина рассматривала военная коллегия Верховного суда и второго сентября пятьдесят пятого года приговорила его к восьми годам лишения свободы. Его должны были отправить в лагерь, но держали во Владимирской тюрьме, подальше от людей.

За что же такое суровое наказание? За то, что в пьяном виде обещал пойти к иностранным корреспондентам и сказать все, что он думает о нынешних руководителях страны?

В приговоре записали: за незаконное расходование и присвоение государственного имущества (злоупотребление служебным положением при особо отягчающих обстоятельствах статья 193-17 уголовного кодекса РСФСР) и за «враждебные выпады и антисоветские клеветнические измышления в отношении руководителей КПСС и Советского государства» (а это уже смертельно опасная статья 58-10).

Его сестра, Светлана, вспоминает, что Василия арестовали после попойки с какими-то иностранцами. Потом уже, в ходе следствия, выплыли аферы, растраты, использование служебного положения. Следствие продолжалось два с лишним года. Чекисты арестовали адъютантов Василия, его сослуживцев, и те быстро подписали нужные следствию показания.

Но главное в другом - вернулись из мест не столь отдаленных люди, попавшие в тюрьму с легкой руки Василия Сталина. А это были не простые люди, а маршалы и генералы.

Не только у крупных военных, но и у партийных руководителей действительно были основания ненавидеть младшего Сталина. Прежде всего у всесильного Георгия Максимилиановича Маленкова, которому Василий Сталин едва не сломал карьеру.

Так что же, выходит, Василия Сталина наказали за то, что он в свое время капал отцу на генералов и партийных чиновников? Отомстили? Это одна причина. Есть другая - он перестал быть небожителем, и ему уже не позволялись те вольности, которые прощались сыну вождя.

Василия не любил военный министр маршал Булганин, с которым младший Сталин вел себя запанибрата, если не сказать по-хамски. После смерти вождя все изменилось, но Василий Иосифович продолжал разговаривать с Булганиным, да и с другими членами президиума ЦК так же, как и прежде.

Прилюдно сказал о Булганине:

Убить его мало!

А все слова Василия записывали и доносили руководству партии.

Василия Иосифовича вызвал начальник главного управления кадров министерства обороны генерал-полковник Желтов, дал копию приказа об увольнении. Василий стал просить, чтобы ему дали какую-нибудь работу.

Булганин принял его. Предложил:

Поедешь начальником аэроклуба в Моршанск?

Василий взорвался:

Это должность для старшего лейтенанта. Я на нее не пойду.

Булганин сказал:

Тогда у меня для тебя в армии места нет…

Видимо, был еще один мотив. Подсознательно, сажая младшего Сталина, члены президиума ЦК освобождались от мистического страха перед этим именем.

Во Владимирской тюрьме сына вождя держали под фамилией «Васильев». Он, совсем еще молодой человек, уже сильно болел - видимо, на почве неумеренного употребления горячительных напитков. Да и советская тюрьма быстро разрушает здоровье.

Хрущев как-то поинтересовался у Шелепина:

А как ведет себя Василий Сталин? Говорите с ним, посоветуйтесь со Светланой.

Шелепину Сталин-младший поклялся, что будет вести себя достойно.

Хрущев сказал:

Я за то, чтобы его освободить.

Исполняя волю первого секретаря, пятого января шестидесятого года председатель КГБ Шелепин и генеральный прокурор Руденко доложили в ЦК:

«Сталин В.И. содержится в заключении шесть лет восемь месяцев. За этот период времени администрацией мест лишения свободы характеризуется положительно.

В настоящее время он имеет ряд серьезных заболеваний (заболевание сердца, желудка, сосудов ног и другие недуги).

Учитывая вышеизложенное, просим ЦК КПСС рассмотреть следующие предложения: применить к Сталину В.И. частную амнистию, освободить его от дальнейшего отбывания наказания и снять судимость; поручить Моссвету предоставить Сталину В.И. в г. Москве трехкомнатную квартиру; поручить министерству обороны СССР назначить Сталину пенсию в соответствии с законом, предоставить ему путевку в санаторий сроком на три месяца и возвратить изъятое при аресте лично принадлежавшее ему имущество; выдать Сталину В.И. тридцать тысяч рублей в качестве единовременного пособия…»

Восьмого января предложения Шелепина и Руденко были приняты.

Одиннадцатого января Василий Сталина досрочно освободили. Но ничем из того, что ему обещали, Василий Сталин воспользоваться не успел. Он вновь стал крепко пить, и через три месяца, шестнадцатого апреля, его вновь арестовали «за продолжение антисоветской деятельности».

Это выразилось в посещении им китайского посольства, где он сделал «клеветническое заявление антисоветского характера», как говорилось в документах КГБ.

С Василием Сталиным по-отечески беседовал председатель президиума Верховного Совета Климент Ефремович Ворошилов. Престарелый маршал корил его за выпивки:

Я тебя знаю со дня, когда ты появился на свет, приходилось нянчить тебя. И я желаю тебе только добра. Но сейчас буду говорить тебе неприятные, плохие вещи. Ты должен стать другим человеком. Ты еще молодой, а вот какая у тебя лысина. У отца твоего не было, хотя он дожил до семидесяти четырех лет. Все это потому, что ты ведешь слишком бурную жизнь, живешь не так, как нужно. Ты носишь фамилию великого человека, ты его сын, и не должен это забывать..

Василий Сталин каялся и просил дать ему работу. Хрущеву беседа Ворошилова со Сталиным не понравилась.

Хрущеву запись беседы Ворошилова со Сталиным не понравилась. Пятнадцатого апреля он устроил обсуждение их разговора. Все члены президиума ЦК, как один, накинулись на Ворошилова, хотя ничего дурного Климент Ефремович не сделал.

Василий Сталин - это антисоветчик, авантюрист, - говорил Михаил Андреевич Суслов, член президиума и секретарь ЦК. - Надо пресечь его деятельность, отменить указ о досрочном освобождении и водворить его обратно в заключение. Поведение товарища Ворошилова - не надо было связываться. Создается впечатление, что эту мразь вы поддерживаете.

Водворить в тюрьму, - поддержал Суслова Николай Игнатов. - Перерождение привело его к измене родине.

Василий Сталин оказался подлой, грязной личностью, говорил Нуритдин Акрамович Мухитдинов, член президиума и секретарь ЦК, недавно переведенный в Москву из Узбекистана. - Зачем товарищу Ворошилову надо было его принимать?

Василий Сталин - предатель родины, его место в тюрьме, а вы его приласкали, - отчитал маршала Фрол Козлов. После беседы с товарищем Хрущевым он никуда не побежал, а после разговора с вами побежал в китайское посольство.

Василий Иосифович хотел просить китайское посольство разрешить ему поехать в Китай для лечения и работы. Отпускать сына вождя в Китай, отношения с которым портились на глазах, партийное руководство не собиралось.

Василий Сталин - государственный преступник, - высказался Алексей Николаевич Косыгин, член президиума ЦК и заместитель Хрущева в правительстве. - Его надо изолировать. А товарищ Ворошилов неправильно себя ведет.

Шелепин присутствовал на заседании, но не выступал.

В решении президиума ЦК записали:

«В связи с преступным антиобщественным поведением В. Сталина отменить постановление Президиума Верховного Совета СССР от II января 1960 года о досрочном освобождении В. Сталина от дальнейшего отбытия наказания и снятии судимости; водворить В. Сталина в места лишения свободы для отбытия наказания согласно приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР от 2 сентября 1953 года».

Василия Сталина вернули в тюрьму отбывать наказание полностью. Через год срок заключения закончился. Пускать его в Москву не хотели.

Шелепин и Руденко предложили «в порядке исключения из действующего законодательства направить В.И. Сталина после отбытия наказания в ссылку сроком на пять лет в г. Казань (в этот город запрещен въезд иностранцам). В случае самовольного выезда из указанного места, согласно закону, он может быть привлечен к уголовной ответственности».

Двадцать восьмого апреля шестьдесят первого Василия Иосифовича этапировали в Казань. Доставили к председателю КГБ Татарии, который объяснил сыну вождя, что в течение ближайших пяти лет покидать город ему нельзя.

На свободе Василий Сталин, уже тяжело больной человек, прожил меньше года. Ему дали однокомнатную квартиру, положили пенсию в сто пятьдесят рублей. Он постоянно выпивал. Собутыльникам, соседям и проосто случайным людям охотно рассказывал о себе, многозначительно объяснял:

Посадили меня, потому что я слишком много знаю.

Он долго не получал паспорта, потому что от него требовали изменить фамилию на Джугашвили, а он наотрез отказывался. Наконец местный КГБ с ним сторговался. Василий требовал дать квартиру побольше, увеличить пенсию и выделить ему машину. Москва согласилась с его требованиями.

Девятого января шестьдесят второго ему выдали паспорт на фамилию Джугашвили. Он сразу же женился на медицинской сестре Марии Игнатьевне Шеваргиной. Она ухаживала за ним в институте хирургии имени А.В. Вишневского, где он лежал после тюрьмы, и последовала за ним в Казань.

В квартире стояла аппаратура прослушивания, так что чекисты знали, что Василий продолжал поносить Хрущева. Считал, что его не пускают в Москву, потому что боятся.

Он пил практически каждый день. Очень постарел, плохо выглядел. Врачи с трудом выводили его из запоя. Четырнадцатого марта шестьдесят второго к нему домой пришел преподаватель Ульяновского танкового училища. Выходец из Грузии, он принес с собой большое количество красного вина. Трехдневный запой привел к алкогольной интоксикации, и сердце Василия Сталина не выдержало.

Девятнадцатого марта новый председатель КГБ Владимир Семичастный доложил Хрущеву, что в Казани скончался Василий Иосифович Джугашвили (Сталин): «По предварительным данным, причиной смерти явилось злоупотребление алкоголем. Джугашвили, несмотря на неоднократные предупреждения врачей, систематически пьянствовал».

Председатель КГБ предложил похоронить Василия Иосифовича Джугашвили в Казани без военных почестей. Предложение было принято.

| |

Василий Шукшин и Лидия Федосеева - одна из ярчайших пар отечественного кино. Они встретились на съемочной площадке, когда Шукшину было 35, а Федосеевой 26. У каждого за спиной был брак. Но в историю вошла именно пара Шукшин-Федосеева.

Первая встреча

Как рассказывала позже сама Лидия Николаевна, это ей Шукшин впервые в своей жизни подарил букет цветов. Полевых. Они ехали со съемочной группой в автобусе по Крыму. Была сделана остановка. Шукшин успел собрать цветы и спрятал их под полой пиджака. А потом преподнес Лидии, которая сидела в тот момент одна в пустом автобусе. До этого они вместе ехали из Москвы в поезде. А еще раньше Федосеева, узнав, что партнером в картине у нее будет Шукшин, мягко говоря, не обрадовалась. До этого она сталкивалась с Василием Макаровичем почти 10 лет назад, будучи первокурсницей ВГИКа. Шукшин на тот момент был старшекурсником (учиться он пришел после армии, отслужив 3 года на флоте, да еще успел поработать, в том числе директором сельской школы в родном алтайском селе Сростки). В институте между ними произошел конфликт. Шукшин отчитал юную Лидочку, да так эмоционально, что девушке казалось, что, будь у него под рукой хворостина, он бы ее отстегал. В общем, воспоминания о нем остались не самые приятные.

Конечно, она потом не раз слышала его имя. Рассказы Шукшина печатали в центральных литературных журналах, он снялся в нескольких фильмах, и все они «выстрелили». Самой первой была картина «Два Федора», где он сыграл еще студентом. А первая книга Шукшина под названием «Сельские жители» вышла за год до его встречи с Лидией на съемочной площадке.

Василий Шукшин в фильме «Два Федора», 1958 год. Фото: Кадр из фильма

Судьбоносная «Калина красная»

Как уже известный писатель и актер Шукшин ехал в мягком купе, но не усидел в своих хоромах и отправился к артистам в обычный плацкартный. Там уже пели. В какой-то момент Лидия затянула «Калину красную». Шукшин начал подпевать. Когда народ стал укладываться спать, Василий ушел к себе, но скоро вновь вернулся. Шепотом они проговорили всю ночь. Рассказывала, в основном, она, а он по своей писательской привычке выспрашивал: о детстве, юности.

Лидия Николаевна выросла в ленинградской коммуналке. Пережила блокаду. У нее рано обнаружились актерские способности, которые она развивала со школьной скамьи - ходила в драмкружок при Доме кино. В старших классах снялась в эпизодических ролях в фильмах «Максим Перепелица» и «Два капитана». Поступила во ВГИК, где встретила первого мужа, актера Вячеслава Воронина . В этом браке родилась дочка Настя. Однако сам союз оказался непрочным. После развода Настя росла вместе с отцом и его мамой. Лидия Николаевна в это время заканчивала институт. Однако пребывание Насти у отца и бабушки затянулось вплоть до ее взросления.

Маргарита Кошелева и Лидия Федосеева в кинофильме «Сверстницы». 1959 г. Фото: РИА Новости

Была маленькая дочка, Катя, и у Василия Шукшина. Ее мама, Виктория Софронова работала редактором в одном из литературных журналов. С Василием они познакомились на обсуждении одной из его повестей. Официально этот брак не был зарегистрирован. К Кате, своему первенцу, Шукшин относился трепетно. Об этом свидетельствуют письма, которые он писал дочке, тогда еще младенцу. Писал, что называется, «на вырост». Когда у Василия Макаровича образовалась семья с Лидией Федосеевой и одна за другой появились на свет Маша и Оля, Шукшин не переставал заботиться о старшей дочери. Екатерина Шукшина всегда отзывалась и отзывается об отце с огромным уважением и любовью. Вспоминает, что когда мама после окончательного расставания с Василием Макаровичем вышла замуж, то повесила в квартире портрет Шукшина. На удивленные вопросы окружающих отвечала: «Это отец Кати!»

Семейное гнездо

Сближение Шукшина и Федосеевой продолжилось по возвращении со съемок в Москву. Однажды Василий вручил Лидии ключи от своей небольшой холостяцкой квартиры. Столичная прописка и жильё достались Шукшину с большим трудом. После окончания ВГИКа он почти десять лет скитался по Москве - ночевал то на вокзалах, то у друзей, бывало, лазил в окно общежития родного ВГИКа, где молодые товарищи давали ему кров в обход существующих правил. Из вещей с собой - портфель с рукописями.

Василий Шукшин с мамой Марией Сергеевной, 1932 год. Фото: Commons.wikimedia.org

На свой первый крупный гонорар Шукшин купил на родине, в Алтайском крае, дом для матери Марии Сергеевны . Потом сам построил баню. А в московской квартире был только матрас. Дочь Шукшина Мария рассказывала, что первую мебель Лидия Николаевна купила по сходной цене в магазине «Детский мир». Это был маленький столик и два стульчика. Шиковать - это и в дальнейшем будет не про них. После рождения двух дочерей продолжали жить в той же однокомнатной квартире. Пока девочки спали, Шукшин работал на пишущей машинке в туалете. Он клал на колени доску, ставил на нее машинку. Жилье, соответствующее его статусу известного писателя, актера и режиссера, он получил за несколько лет до кончины. Это была четырехкомнатная квартира в центре Москвы, где собственными руками он выложил на кухне плитку. Она, к слову, спустя полвека продолжает украшать семейное гнездо Шукшиных.

Василий Шукшин и Лидия Федосеева. Фото: www.globallookpress.com

«Умирал» на экране и в жизни

Семейный союз с Лидией Николаевной со временем стал и творческим тандемом.

В двух своих знаменитых фильмах - «Печки лавочки» и «Калина красная» - на роль главной героини он выбрал Федосееву. Дуэт был настолько органичен, что зрители безоговорочно приняли пару. К слову, название повести «Калина красная», по которой Шукшин снимал фильм, придумала Лидия Николаевна. Эту повесть Василий Макарович написал в больнице, куда слег с обострением язвы. Болезнь эта мучила с момента прохождения срочной службы на флоте. Первой он дал прочитать рукопись жене. Как она потом сама вспоминала, повесть о судьбе бывшего уголовника произвела на нее такое сильное впечатление, что она проплакала всю ночь. Рукопись была без названия. И во время разговора с мужем по телефону Лидия предложила: «Пусть будет называться «Калина Красная». Шукшин согласился. Предполагалось, что в картине Шукшин и Федосеева вместе исполнят и саму песню «Калина красная», но для этого было необходимо купить авторские права у композитора Френкеля . Средств на это категорически не хватало. Бюджет картины был даже не скудный - нищенский. Съемочное оборудование - старое. Все это с лихвой покрывал режиссерский и актерский талант Шукшина, который взялся и за главную мужскую роль. По воспоминаниям Лидии Федосеевой, когда Шукшин «умирал» в кадре, вся съемочная группа плакала. А когда этот эпизод озвучивали, у самой актрисы случился гипертонический криз.

«Калина красная». Дуэт был настолько органичен, что зрители безоговорочно приняли пару. Кадр из фильма

«Я Матвея убил!»

Шукшин своим примером неимоверно высоко поднимал творческую планку. Иначе он не мог. Близкий его друг и земляк, документалист Александр Саранцев, однажды вспомнил показательный в этом смысле эпизод. Пришел он к Василию Макаровичу. Тот был дома один. Сидел за пишущей машинкой и рыдал. - «Что случилось, Вася?» - «Саня-а… Я… Матвея убил!» (персонаж романа «Я пришел дать вам волю»). Каждого своего героя он пропускал через сердце. Может, поэтому оно и не выдержало…

Шукшин ушел на пике славы, в расцвете творческих сил, было ему всего-то 45 лет. Это произошло в 1974 году - когда фильм «Калина красная» стал абсолютным лидером проката в стране. На него было продано 62 миллиона билетов.

Трагедия случилась осенью на съемках фильма Сергея Бондарчука «Они сражались за Родину», где у Василия Макаровича была одна из главных ролей. До конца съемок оставалось всего несколько дней. Группа уже не первый месяц жила на теплоходе, поскольку съемки шли на берегу реки Дон. Актер Георгий Бурков , также занятый на этой картине, вспоминал, что незадолго до неожиданной кончины Шукшин делил с ним гримерку. Василий Макарович что-то рисовал на пачке сигарет. Когда коллега поинтересовался, что именно, Шукшин ответил: похороны. Бурков обругал друга, сказал, что все это - глупости, и забрал у него пачку. А спустя пару дней, утром 2 октября, заглянув в каюту Шукшина, он обнаружил его мертвым. Приехавшие врачи причиной смерти назвали сердечную недостаточность.

«Будь человеком»

Многие близкие друзья отказывались в это верить. Им показалось странным, что у аккуратиста Шукшина по каюте были разбросаны бумаги. При этом сам он лежал на кровати. Были в этой истории и другие странности. Но официальная версия так и осталась первоначальной - проблемы с сердцем.

Благодаря настойчивости Сергея Бондарчука, похоронили Василия Макаровича на Новодевичьем кладбище. А благодаря приехавшей с Алтая маме тайно отпели. А покаялся он всенародно на экране, когда его герой в «Калине красной» перед самой смертью говорит: «Господи, прости меня, если сможешь!». Зрители сравнивали ощущение от просмотра этого эпизода с подсматриванием чужой исповеди.

В то же судьбоносном 1974 г., за два месяца до смерти Шукшин сделал запись. Вот она: «Русский народ за свою историю отобрал, сохранил, возвел в степень уважения такие человеческие качества, которые не подлежат пересмотру: честность, трудолюбие, совестливость, доброту. Мы из всех исторических катастроф вынесли и сохранили в чистоте великий русский язык, он передан нам нашими дедами и отцами.

Уверуй, что все было не зря: наши песни, наши сказки, наши неимоверной тяжести победы, наше страдание - не отдавай всего этого за понюх табаку.

Мы умели жить. Помни это. Будь человеком».

….Лидия Николаевна очень тяжело пережила смерть мужа. Рассказывала, что после похорон услышала от его мамы Марии Сергеевны неожиданную фразу. Мол, ты еще молодая. Можешь выйти замуж. Тогда убитой горем вдове это показалось странным. Но случилось именно так. В ее жизни будет еще два брака, но в истории она навсегда останется Федосеевой-Шукшиной.