Роняет лес багряный свой убор,
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор.
Пылай, камин, в моей пустынной келье;
А ты, вино, осенней стужи друг,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук.

Печален я: со мною друга нет,
С кем долгую запил бы я разлуку,
Кому бы мог пожать от сердца руку
И пожелать весёлых много лет.
Я пью один; вотще воображенье
Вокруг меня товарищей зовет;
Знакомое не слышно приближенье,
И милого душа моя не ждет.

Я пью один, и на брегах Невы
Меня друзья сегодня именуют…
Но многие ль и там из вас пируют?
Ещё кого не досчитались вы?
Кто изменил пленительной привычке?
Кого от вас увлек холодный свет?
Чей глас умолк на братской перекличке?
Кто не пришел? Кого меж вами нет?

Он не пришел, кудрявый наш певец,
С огнём в очах, с гитарой сладкогласной:
Под миртами Италии прекрасной
Он тихо спит, и дружеский резец
Не начертал над русскою могилой
Слов несколько на языке родном,
Чтоб некогда нашёл привет унылый
Сын севера, бродя в краю чужом.

Сидишь ли ты в кругу своих друзей,
Чужих небес любовник беспокойный?
Иль снова ты проходишь тропик знойный
И вечный лед полунощных морей?
Счастливый путь!.. С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О волн и бурь любимое дитя!

Ты сохранил в блуждающей судьбе
Прекрасных лет первоначальны нравы:
Лицейский шум, лицейские забавы
Средь бурных волн мечталися тебе;
Ты простирал из-за моря нам руку,
Ты нас одних в младой душе носил
И повторял: «На долгую разлуку
Нас тайный рок, быть может, осудил!»

Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он как душа неразделим и вечен -
Неколебим, свободен и беспечен
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина,
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.

Из края в край преследуем грозой,
Запутанный в сетях судьбы суровой,
Я с трепетом на лоно дружбы новой,
Устав, приник ласкающей главой…
С мольбой моей печальной и мятежной,
С доверчивой надеждой первых лет,
Друзьям иным душой предался нежной;
Но горек был небратский их привет.

И ныне здесь, в забытой сей глуши,
В обители пустынных вьюг и хлада,
Мне сладкая готовилась отрада:
Троих из вас, друзей моей души,
Здесь обнял я. Поэта дом опальный,
О Пущин мой, ты первый посетил;
Ты усладил изгнанья день печальный,
Ты в день его лицея превратил.

Ты, Горчаков, счастливец с первых дней,
Хвала тебе - фортуны блеск холодный
Не изменил души твоей свободной:
Всё тот же ты для чести и друзей.
Нам разный путь судьбой назначен строгой;
Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:
Но невзначай проселочной дорогой
Мы встретились и братски обнялись.

Когда постиг меня судьбины гнев,
Для всех чужой, как сирота бездомный,
Под бурею главой поник я томной
И ждал тебя, вещун пермесских дев,
И ты пришёл, сын лени вдохновенный,
О Дельвиг мой: твой голос пробудил
Сердечный жар, так долго усыпленный,
И бодро я судьбу благословил.

С младенчества дух песен в нас горел,
И дивное волненье мы познали;
С младенчества две музы к нам летали,
И сладок был их лаской наш удел:
Но я любил уже рукоплесканья,
Ты, гордый, пел для муз и для души;
Свой дар как жизнь я тратил без вниманья,
Ты гений свой воспитывал в тиши.

Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво:
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты…
Опомнимся - но поздно! и уныло
Глядим назад, следов не видя там.
Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?

Пора, пора! душевных наших мук
Не стоит мир; оставим заблужденья!
Сокроем жизнь под сень уединенья!
Я жду тебя, мой запоздалый друг -
Приди; огнём волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.

Пора и мне… пируйте, о друзья!
Предчувствую отрадное свиданье;
Запомните ж поэта предсказанье:
Промчится год, и с вами снова я,
Исполнится завет моих мечтаний;
Промчится год, и я явлюся к вам!
О сколько слёз и сколько восклицаний,
И сколько чаш, подъятых к небесам!

И первую полней, друзья, полней!
И всю до дна в честь нашего союза!
Благослови, ликующая муза,
Благослови: да здравствует лицей!
Всем честию, и мёртвым и живым,
К устам подъяв признательную чашу,
Не помня зла, за благо воздадим.

Полней, полней! и, сердцем возгоря,
Опять до дна, до капли выпивайте!
Но за кого? о други, угадайте…
Ура, наш царь! так! выпьем за царя.
Он человек! им властвует мгновенье.
Он раб молвы, сомнений и страстей;
Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, он основал лицей.

Пируйте же, пока ещё мы тут!
Увы, наш круг час от часу редеет;
Кто в гробе спит, кто, дальный, сиротеет;
Судьба глядит, мы вянем; дни бегут;
Невидимо склоняясь и хладея,
Мы близимся к началу своему…
Кому ж из нас под старость день лицея
Торжествовать придется одному?

Несчастный друг! средь новых поколений
Докучный гость и лишний, и чужой,
Он вспомнит нас и дни соединений,
Закрыв глаза дрожащею рукой…
Пускай же он с отрадой хоть печальной
Тогда сей день за чашей проведёт,
Как ныне я, затворник ваш опальный,
Его провел без горя и забот.

Пушкин, 1825

19 октября - день основания лицея, постоянно отмечавшийся лицеистами первого выпуска.

Он не пришел, кудрявый наш певец - Корсаков, Николай Александрович, композитор, умерший 26 сентября 1820 г. во Флоренции.
Чужих небес любовник беспокойный - Матюшкин, Федор Федорович (1799-1872), моряк; он был в это время уже в третьем плаванье, кругосветном.
На долгую разлуку… - перифраз заключительных стихов «Прощальной песни воспитанников царскосельского лицея » Дельвига:

Стихи Друзьям иным душой предался нежной, // Но горек был небратский их привет говорят о предательской дружбе Ф. Толстого и других в 1820 г., а затем А. Н. Раевского.
О Пущин мой, ты первый посетил… - Пущин приезжал к Пушкину в Михайловское на один день, 11 января 1825 г. Он рассказал позднее об этом посещении в своих «Записках о Пушкине ».
Ты, Горчаков… - А. М. Горчаков встретился с Пушкиным у своего дяди, А. Н. Пещурова, в имении Лямоново, недалеко от Михайловского, летом 1825 г.
О Дельвиг мой… - Дельвиг гостил у Пушкина в Михайловском в апреле 1825 г.
Скажи, Вильгельм… - Кюхельбекер.
Несчастный друг… - пережил всех товарищей по выпуску А. М. Горчаков, умерший 84 лет.

В первоначальной беловой редакции были строфы, которые Пушкин не ввел в окончательный текст; после стиха «Минутное забвенье горьких мук…» :

Товарищи! сегодня праздник наш.
Заветный срок! сегодня там, далече,
На пир любви, на сладостное вече
Стеклися вы при звоне мирных чаш. -
Вы собрались, мгновенно молодея,
Усталый дух в минувшем обновить,
Поговорить на языке лицея
И с жизнью вновь свободно пошалить.

На пир любви душой стремлюся я…
Вот вижу вас, вот милых обнимаю.
Я праздника порядок учреждаю…
Я вдохновен, о, слушайте, друзья:
Чтоб тридцать мест нас ожидали снова!
Садитеся, как вы садились там,
Когда места в тени святого крова
Отличие предписывало нам.

Спартанскою душой пленяя нас,
Воспитанный суровою Минервой,
Пускай опять Вальховский сядет первый,
Последним я, иль Брольо, иль Данзас.
Но многие не явятся меж нами…
Пускай, друзья, пустеет место их.
Они придут: конечно, над водами
Иль на холме под сенью лип густых

Они твердят томительный урок,
Или роман украдкой пожирают,
Или стихи влюбленные слагают,
И позабыт полуденный звонок.
Они придут! - за праздные приборы
Усядутся; напенят свой стакан,
В нестройный хор сольются разговоры,
И загремит веселый наш пеан.

После стиха «Ты в день его лицея превратил» следует строфа о И. В. Малиновском :

Что ж я тебя не встретил тут же с ним,
Ты, наш казак и пылкий и незлобный,
Зачем и ты моей сени надгробной
Не озарил присутствием своим?
Мы вспомнили б, как Вакху приносили
Безмолвную мы жертву в первый раз,
Как мы впервой все трое полюбили,
Наперсники, товарищи проказ…

Все трое полюбили - Пушкин, Пущин и Малиновский влюбились в Е. П. Бакунину .

После стиха «Он взял Париж, он основал лицей» следовало:

Куницыну дань сердца и вина!
Он создал нас, он воспитал наш пламень,
Поставлен им краеугольный камень,
Им чистая лампада возжена…
Наставникам, хранившим юность нашу,
Всем честию - и мертвым и живым,
К устам подняв признательную чашу,
Не помня зла, за благо воздадим.

Куницын, Александр Петрович - преподаватель «нравственных и политических наук » в Царскосельском лицее, один из самых любимых и уважаемых профессоров Пушкина, известный своими передовыми убеждениями.

Роняет лес багряный свой убор,
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор.
Пылай, камин, в моей пустынной келье;
А ты, вино, осенней стужи друг,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук.

Печален я: со мною друга нет,
С кем долгую запил бы я разлуку,
Кому бы мог пожать от сердца руку
И пожелать веселых много лет.
Я пью один; вотще воображенье
Вокруг меня товарищей зовет;
Знакомое не слышно приближенье,
И милого душа моя не ждет.

Я пью один, и на брегах Невы
Меня друзья сегодня именуют…
Но многие ль и там из вас пируют?
Еще кого не досчитались вы?
Кто изменил пленительной привычке?
Кого от вас увлек холодный свет?
Чей глас умолк на братской перекличке?
Кто не пришел? Кого меж вами нет?

Он не пришел, кудрявый наш певец,
С огнем в очах, с гитарой сладкогласной:
Под миртами Италии прекрасной
Он тихо спит, и дружеский резец
Не начертал над русскою могилой
Слов несколько на языке родном,
Чтоб некогда нашел привет унылый
Сын севера, бродя в краю чужом.

Сидишь ли ты в кругу своих друзей,
Чужих небес любовник беспокойный?
Иль снова ты проходишь тропик знойный
И вечный лед полунощных морей?
Счастливый путь!.. С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О волн и бурь любимое дитя!

Ты сохранил в блуждающей судьбе
Прекрасных лет первоначальны нравы:
Лицейский шум, лицейские забавы
Средь бурных волн мечталися тебе;
Ты простирал из-за моря нам руку,
Ты нас одних в младой душе носил
И повторял: «На долгую разлуку
Нас тайный рок, быть может, осудил!»

Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он как душа неразделим и вечен —
Неколебим, свободен и беспечен
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина,
И счастие куда б ни повело,
Все те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.

Из края в край преследуем грозой,
Запутанный в сетях судьбы суровой,
Я с трепетом на лоно дружбы новой,
Устав, приник ласкающей главой…
С мольбой моей печальной и мятежной,
С доверчивой надеждой первых лет,
Друзьям иным душой предался нежной;
Но горек был небратский их привет.

И ныне здесь, в забытой сей глуши,
В обители пустынных вьюг и хлада,
Мне сладкая готовилась отрада:
Троих из вас, друзей моей души,
Здесь обнял я. Поэта дом опальный,
О Пущин мой, ты первый посетил;
Ты усладил изгнанья день печальный,
Ты в день его лицея превратил.

Ты, Горчаков, счастливец с первых дней,
Хвала тебе — фортуны блеск холодный
Не изменил души твоей свободной:
Все тот же ты для чести и друзей.
Нам разный путь судьбой назначен строгой;
Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:
Но невзначай проселочной дорогой
Мы встретились и братски обнялись.

Когда постиг меня судьбины гнев,
Для всех чужой, как сирота бездомный,
Под бурею главой поник я томной
И ждал тебя, вещун пермесских дев,
И ты пришел, сын лени вдохновенный,
О Дельвиг мой: твой голос пробудил
Сердечный жар, так долго усыпленный,
И бодро я судьбу благословил.

С младенчества дух песен в нас горел,
И дивное волненье мы познали;
С младенчества две музы к нам летали,
И сладок был их лаской наш удел:
Но я любил уже рукоплесканья,
Ты, гордый, пел для муз и для души;
Свой дар как жизнь я тратил без вниманья,
Ты гений свой воспитывал в тиши.

Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво:
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты…
Опомнимся — но поздно! и уныло
Глядим назад, следов не видя там.
Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?

Пора, пора! душевных наших мук
Не стоит мир; оставим заблужденья!
Сокроем жизнь под сень уединенья!
Я жду тебя, мой запоздалый друг —
Приди; огнем волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.

Пора и мне… пируйте, о друзья!
Предчувствую отрадное свиданье;
Запомните ж поэта предсказанье:
Промчится год, и с вами снова я,
Исполнится завет моих мечтаний;
Промчится год, и я явлюся к вам!
О сколько слез и сколько восклицаний,
И сколько чаш, подъятых к небесам!

И первую полней, друзья, полней!
И всю до дна в честь нашего союза!
Благослови, ликующая муза,
Благослови: да здравствует лицей!
Наставникам, хранившим юность нашу,
Всем честию, и мертвым и живым,
К устам подъяв признательную чашу,
Не помня зла, за благо воздадим.

Полней, полней! и, сердцем возгоря,
Опять до дна, до капли выпивайте!
Но за кого? о други, угадайте…
Ура, наш царь! так! выпьем за царя.
Он человек! им властвует мгновенье.
Он раб молвы, сомнений и страстей;
Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, он основал лицей.

Пируйте же, пока еще мы тут!
Увы, наш круг час от часу редеет;
Кто в гробе спит, кто, дальный, сиротеет;
Судьба глядит, мы вянем; дни бегут;
Невидимо склоняясь и хладея,
Мы близимся к началу своему…
Кому ж из нас под старость день лицея
Торжествовать придется одному?

Несчастный друг! средь новых поколений
Докучный гость и лишний, и чужой,
Он вспомнит нас и дни соединений,
Закрыв глаза дрожащею рукой…
Пускай же он с отрадой хоть печальной
Тогда сей день за чашей проведет,
Как ныне я, затворник ваш опальный,
Его провел без горя и забот.

Анализ стихотворения 19 октября 1825 г. Пушкина

19 октября было для Пушкина знаменательной датой. В 1811 г. в этот день состоялось открытие Царскосельского лицея, который стал для поэта колыбелью его таланта. Во время учебы сложились его главные жизненные взгляды и убеждения. Пушкин обрел настоящих друзей, которым оставался верен до конца своей жизни. В день окончания лицея товарищи договорились каждый год собираться 19 октября вместе, чтобы не разрывать свой «священный союз», делиться своими горестями и радостями. В 1825 г. Пушкин впервые не смог посетить это дружеское собрание, так как находился в ссылке в с. Михайловском. Вместо себя он отправил стихотворное послание.

Пушкин отмечает знаменательную годовщину в одиночестве. Он поднимает бокал за верных друзей и ведет с ними мысленный разговор. В стихотворении каждому из лицеистов отведены особые чувствительные строки. «Кудрявый наш певец» — Н. А. Корсаков, умерший в 1820 г. во Флоренции и спящий теперь «под миртами Италии». «Любовник беспокойный» — Ф. Ф. Матюшкин, прославившийся своими многочисленными морскими путешествиями. Пушкин отмечает, что ни смерть, ни расстояние не могут помешать душевному общению друзей, навсегда связанных совместной юностью.

Далее поэт обращается к тем, кто посетил его в «изгнании»: Пущину, Горчакову и Дельвигу. Они были наиболее близки Пушкину, с ними он делился самыми сокровенными мыслями и идеями. Поэт искренне рад успехам своих товарищей. У современного читателя при упоминании Царскосельского лицея возникает, прежде всего, ассоциация с Пушкиным. Остальные выпускники также добились успехов на разных поприщах, что давало поэту право гордиться тем, что он с ними учился.

Под влиянием радостного чувства духовной близости Пушкин готов простить и «обидевшего» его царя. Он предлагает выпить за него и не забывать, что император – тоже человек, ему свойственны ошибки и заблуждения. Ради основания Лицея и победы над Наполеоном поэт прощает обиду.

В финале Пушкин выражает надежду на то, что ежегодное собрание повторится еще не раз. Печально звучат слова поэта о неизбежном сужении дружеского круга со временем. Он сожалеет о том несчастном, который будет вынужден встретить очередную годовщину в одиночестве. Пушкин обращает свое послание в будущее и желает последнему живому лицеисту провести этот день «без горя и забот».

Н.В. КОЛЕНЧИКОВА,
лауреат Пушкинской премии 2004 года
в странах СНГ и Балтии,
г. Минск

Друзья мои!
Прекрасен наш союз!

Царскосельский лицей.
Рис. А. Пушкина

Среди всех высоких и прекрасных талантов, которыми столь щедро был наделен поэт, особо выделяется талант дружбы. Дар дружбы ему был дан редкий. «Для Пушкина дружба была священной потребностью», – писал П.А. Плетнев.

Русский религиозный философ и литератор С.Н. Булгаков отмечал: «Пушкину от природы, быть может, как печать его гения, дано было исключительное личное благородство. Прежде всего оно выражается в его способности к верной и бескорыстной дружбе: он был окружен друзьями в юности и до смерти, причем и сам он сохранял верность дружбе всю жизнь».

Особое место в душе поэта занимали друзья его юности – лицеисты; верность лицейскому братству он пронес через всю жизнь. Суть отношений лицеистов заключалась в том, что они – союз с правами уникальной духовной близости. Это даже не дружба в обычном смысле этого слова, а нечто высшее, во всяком случае иное, необычное явление невиданного ни до того, ни после этого типа связи.

Определяющим в неразрывной связи лицеистов стало творчество Пушкина. Пять стихотворений посвятил Пушкин лицейской годовщине: 1825, 1827, 1828, 1831, 1936 годов.

Дружба для Пушкина – спасительное чувство. И оно ему часто помогало в жизненных трудностях.

Стихотворение «19 октября» 1825 года написано в ссылке, в Михайловском. «Следовать за мыслями великого человека есть наука самая занимательная», – писал поэт. Займемся этой самой занимательной из наук.

Статья опубликована при поддержке интернет-магазина Электрокаминия.РУ компании КлиматПрофф. "Электрокаминия.РУ" - это не просто ответ на запрос " " поисковым системам, это - получение грамотной консультации по выбору электрокаминов, очагов для них, порталов, электропечей и аксессуаров для этой техники, это быстрая доставка приобретенного оборудования и его установка опытными и квалифицированными специалистами. В конечном итоге, "Электрокаминия.РУ" - это магазин, где есть техника и оборудование, которое поможет сделать обстановку в Вашем доме неповторимой и красивой, а атмосферу в нем - теплой и уютной. С подробной информацией об ассортименте предлагаемой продукции и ценах на нее можно ознакомиться на сайте elektrokaminiya.ru.

1-я строфа

Пылай, камин, в моей пустынной келье...

Стихотворение начинается картиной природы, полно гармонирующей с настроением поэта:

Роняет лес багряный свой убор,
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор.

Для усиления выразительности этого описания используется инверсия.

Роняет лес...
Сребрит мороз...
Проглянет день...

Пушкин – первый русский поэт, который связь человека с миром природы сделал почти неразрывной. Проглянет день как будто поневоле... Как будто день тоже в ссылке, подневольный, и ему не очень-то хочется выполнять свою каждодневную функцию – проглядывать. День осенний короток; света, радости мало. В природе – то же, что и на душе поэта.

Сребрит мороз увянувшее поле. Поразительно емко слово увянувшее (поле). Возникает представление о поле с поникшей увядшей травой, подернутой серебристым инеем. Причастие увянувшее не только создает точный зрительный образ, но и придает пушкинскому описанию глубоко личный, грустный оттенок, после чего так естественны следующие строки о себе самом:

Пылай, камин, в моей пустынной келье;
А ты, вино, осенней стужи друг,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук.

Обращения-повеления к камину (пылай), к вину (пролей похмелье) очень выразительны. С поэтом пока только эти неодушевленные предметы, которые могут скрасить грусть-тоску ссылки.

2-я строфа

Печален я: со мною друга нет...

Вторая строфа – «мотив невстречи», мрачное обращение на себя, на свое одиночество. Мы видим поэта в конце октября, когда «уж роща отряхает последние листы с нагих своих ветвей», когда промозгло и темно в михайловских рощах, когда и старому одиноко, а ему двадцать пять лет, и пятый год тянется ссылка, и конца ей не видно:

Печален я: со мною друга нет,
С кем долгую запил бы я разлуку...

3-я строфа

Меня друзья сегодня именуют...

Я пью один... Это выражение употреблено во 2-й строфе и повторено в 3-й. Путем повтора поэт выделяет ключевое понятие – одиночества: «Я пью один»... Но когда он говорит в 3-й строфе:

Я пью один, и на брегах Невы
Меня друзья сегодня именуют...

то чувствуется уверенность поэта в друзьях, которые не изменили пленительной привычке встречаться в день Лицея.

Неизвестным остается только одно – все ли собрались. Именно поэтому дальше идет серия вопросов (семь в одной 3-й строфе!):

Но многие ль и там из вас пируют?
Еще кого не досчитались вы?
Кто изменил пленительной привычке?
Кого от вас увлек холодный свет?
Чей глас умолк на братской перекличке?
Кто не пришел? Кого меж вами нет?

Неопределенно адресованные вопросы выражают различные чувства поэта – догадки, сомнения, раздумья... Но он не чувствует себя оторванным, отчужденным от друзей. В центральных строфах происходит то, о чем поэт скажет позже в стихотворении «Осень» (1833):

И тут ко мне идет незримый рой гостей...

Друзья приходят к нему в воображении, окружают его, он с ними беседует, о них рассказывает. «19 октября» – это «пир воображения». А если это пир, то должны присутствовать заздравные тосты. Поэтому 4–8-е строфы – это череда заздравных тостов.

4-я строфа

Он не пришел, кудрявый наш певец...

Но первые слова – о тех, «кто не пришел, кого меж вами нет». 4-я строфа посвящена Николаю Корсакову:

Он не пришел, кудрявый наш певец,
С огнем в очах, с гитарой сладкогласной…

Корсаков Н.А. (1800–1820) – лицейский товарищ Пушкина, деятельный сотрудник и редактор лицейских журналов; был очень музыкален, прекрасно играл на гитаре, положил на музыку стихи Пушкина «О Делия драгая...» и «Вчера мне Маша приказала...». Умер от чахотки в Италии, написав себе эпитафию:

Прохожий, поспеши к стране родной своей.
Ах! Грустно умирать далеко от друзей.

5-я и 6-я строфы

О, волн и бурь любимое дитя!

Эти две строфы Пушкина обращены к лицейскому другу Федору Матюшкину:

Счастливый путь!.. С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул шутя...

Еще в Лицее Матюшкин мечтал стать моряком. Окончив курс, определился гардемарином и совершил кругосветное плавание на корабле «Камчатка»; впоследствии, став военным моряком, проделал еще несколько кругосветных плаваний, обследовал берега Восточной Сибири, где один мыс был назван его именем. Под конец жизни Матюшкин был контр-адмиралом и сенатором.

Последнее свидание Матюшкина с поэтом состоялось на лицейской годовщине 1836 года у лицейского товарища Яковлева.

В феврале 1837 года Федор Матюшкин, будучи в Севастополе, получил страшное письмо из Петербурга. Вот его ответ лицейскому однокашнику Яковлеву: «Пушкин убит! Яковлев! Как это ты допустил? У какого подлеца поднялась на него рука? Яковлев, Яковлев! Как ты мог это допустить. Наш круг редеет...». Слово судьба встречается в стихотворении восемь раз, но первый раз оно употреблено поэтом в строфе о Ф.Матюшкине:

Ты сохранил в блуждающей судьбе
Прекрасных лет первоначальны нравы...

Свою судьбу Пушкин тоже определяет этим словом. Вспомним:

Как часто в горестной разлуке,
В моей блуждающей судьбе,
Москва, я думал о тебе.

7-я строфа

Друзья мои, прекрасен наш союз!

В седьмой строфе Пушкин обращается ко всем своим друзьям с общим приветствием, приобретающим характер утверждения высокого братского союза друзей-единомышленников:

Друзья мои, прекрасен наш союз!

Эти слова были повторены поколениями лицеистов. Они высечены на гранитном пьедестале памятника Пушкину-лицеисту в лицейском саду. В обращении к друзьям – уверенность в том, что они пронесут братство и духовное родство через всю жизнь, несмотря на любую горечь судьбы.

Почему союз лицеистов неколебим ? Потому что срастался он под сенью дружных муз, т.е. под покровом поэтического вдохновения, творчества. Лицейское братство было не только человеческим, но и поэтическим братством.

8-я строфа

Но горек был небратский их привет...

Эта строфа – возвращение к себе и прояснение себя:

Из края в край преследуем грозой,
Запутанный в сетях судьбы суровой...

Как будто судьба только то и делает, что все время расставляет сети, а он в них запутывается. Свою судьбу он определяет как суровую: ссылки, преследования (гоним, томим, зависим) .

В своих вынужденных скитаниях по России Пушкин очень скучал без друзей, лицейских и литературных. На юге пробовал он сойтись с новыми людьми, но с одними было ему скучно, в других, как в Александре Раевском, он разочаровался. Обратим внимание на ключевые слова, которые говорят о том, с каким чувством предался поэт новой дружбе: с трепетом; приник ласкающей главой; с мольбой печальной и мятежной; с доверчивой надеждой... душой предался нежной . И как итог всей этой открытости и нежности: «Но горек был небратский их привет». То, что характеризовало дружбу лицеистов, – святое братство – дано здесь как отрицание – не братский привет .

9-я строфа

...Поэта дом опальный,
О Пущин мой, ты первый посетил...

Пущину, Горчакову, Дельвигу – отдельная строфа (с ними была встреча).

И ныне здесь, в забытой сей глуши,
В обители пустынных вьюг и хлада,
Мне сладкая готовилась отрада:
Троих из вас, друзей моей души,
Здесь обнял я.

В одной строфе встречаются эти два близких по значению слова. Отрада встретить в Михайловском троих друзей души . И услада – ибо Пущин своим приездом изгнанья день печальный превратил в день Лицея.

10-я строфа

Нам разный путь судьбой назначен строгой...

Своеобразные отношения со школьной скамьи установились у Пушкина с князем А.М. Горчаковым (1798–1883) – красивым, сильным, блестящим и холодным человеком, баловнем судьбы. В лицейском послании к Горчакову поэт дал своему товарищу характеристику, похожую на пророчество:

Мой милый друг, мы входим в новый свет;
Но там удел назначен нам не равный,
И розно наш оставим в жизни след.
Тебе рукой Фортуны своенравной
Указан путь и счастливый, и славный, –
Моя стезя печальна и темна...

Действительно, князь Горчаков стал выдающимся дипломатом. Окончив Лицей по первому разряду, с золотой медалью, Горчаков определился в коллегию иностранных дел, где быстро стал продвигаться по службе и впоследствии достиг должности министра иностранных дел.

В 1825 году, будучи в отпуске, он посетил своего дядю, псковского предводителя дворянства, и повидался с Пушкиным. «Мы встретились и расстались довольно холодно, по крайней мере с моей стороны», – писал Пушкин Вяземскому. Но, несмотря на это, он посвятил несколько строк и Горчакову:

Нам разный путь судьбой назначен строгой;
Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:
Но невзначай проселочной дорогой
Мы встретились и братски обнялись.

Отметим и здесь слово братски .

11-я и 12-я строфы

Поэт для Пушкина – особый друг, он – брат по крови, по душе . Глубоко прочувственными строками откликнулся Пушкин на приезд Дельвига весной 1825 года в Михайловское:

Эта встреча вернула поэта к жизни, к действию, к творчеству. Великодушный и независтливый, Пушкин укоряет себя и восхищается другом:

Но я любил уже рукоплесканья,
Ты, гордый, пел для муз и для души...

Воспоминания о двух товарищах-поэтах – Дельвиге и Кюхельбекере – дают возможность Пушкину выразить мысль о сущности прекрасного:

Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво.

13-я и 14-я строфы

Мой брат родной по музе, по судьбам...

Скажи, Вильгельм, не то ль и с ними было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?

Вопрос этот появляется в конце 13-й строфы. Он создает ощущение присутствия друга, как будто Вильгельм рядом и сразу ответит на этот вопрос. В михайловской ссылке Пушкин с нетерпением ждал приезда друга, с которым было связано так много юношеских воспоминаний, но они встретятся случайно только в 1827 году, когда ссыльного декабриста Кюхельбекера перевозили из одной крепости в другую. Это было их последнее свидание.

15-я строфа

Промчится год, и с вами снова я...

В награду за подвиг любви к друзьям поэту дается два дара. Первый дар – дар предвидения: «Промчится год, и я являюсь к вам!»... (В сентябре 1826 года (даже меньше, чем через год!) Пушкин был освобожден из ссылки.)

И сразу же меняется строй повествования. Сразу – обилие восклицательных интонаций, восторг, упоение. И мы с вами тоже начинаем верить в эту встречу.

16-я строфа

Наставникам, хранившим юность нашу...

Любимые наставники – Галич, Кошанский, Куницын – были люди и выдающиеся, и молодые. Исследовательница А.В. Тыркова-Вильямс справедливо замечает: «Все три профессора – Куницын, Кошанский, Галич – пережили поэта. Но ни один из них не оставил воспоминаний о нем. Они почтительно возились с немецкими и латинскими четырехстепенными поэтами, но не подумали записать, сохранить для будущих поколений память о том, как на их глазах кудрявый озорной мальчишка превратился в гениального поэта.

Зато царственно великодушный Пушкин отплатил им за все заботы величавой красотой стиха:

Наставникам, хранившим юность нашу,
Всем честию, и мертвым и живым,
К устам подъяв признательную чашу,
Не помня зла, за благо воздадим.

Не все профессора Лицея оставили большой след в духовном развитии Пушкина, но поэт ко всем без исключения обратил свои мудрые строки благодарности.

14–18-е строфы наполнены ликующей, радостной лексикой. Обилие восклицательных интонаций сочетается с повелительными формами глаголов: приди – оживи, пируйте, выпивайте, запомните, благослови, да здравствует и т.д., в которых звучат уверенность и воля.

Куницыну дань сердца и вина!
Он создал нас, он воспитал наш пламень,
Поставлен им краеугольный камень,
Им чистая лампада возжена...

Профессор нравственных и политических наук (задумаемся над этим удивительным учебным предметом!) Александр Петрович Куницын, выступая перед лицеистами, говорил: «Люди, вступая в общество, желают свободы и благосостояния, а не рабства и нищеты; они предлагают свои силы в распоряжение общества, но с тем только, чтобы они обращены были на общую и, следовательно, на собственную пользу».

Мировоззрение Пушкина и его друзей-декабристов складывалось под большим влиянием Куницына.

В 1821 году Куницын был смещен с занимаемой им кафедры и даже отставлен от службы по министерству народного просвещения за изданную им книгу «Естественное право», в которой, по мнению правительства, изложено «весьма вредное, противоречащее истинам христианства и клонящееся к ниспровержению всех связей семейственных и государственных ученье».

Пушкин выразил свое негодование по поводу запрещения книги Куницына в «Послании к цензору» (1822), которое ходило в списках по рукам. Посылая 11 января 1835 года Куницыну свою книгу «История Пугачевского бунта», Пушкин написал в ней: «Александру Петровичу Куницыну от Автора в знак глубокого уважения и благодарности».

Пушкин на всю жизнь сохранил признательность Куницыну, и в последнем стихотворении, посвященном лицейской годовщине, он снова вспоминает речь Куницына:

Вы помните: когда возник Лицей,
Как царь для нас открыл чертог царицын.
И мы пришли. И встретил нас Куницын
Приветствием меж царственных гостей.

(Была пора..., 1836)

17-я строфа

Простим ему неправое гоненье...

Второй дар, который был дан Пушкину в награду за подвиг любви, – это дар прощения Александру I – гонителю:

Он человек! Им властвует мгновенье.
Он раб молвы, сомнений и страстей;
Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, он основал Лицей.

Обратим внимание на эти два слова: Он человек! Вот это чисто человеческое измерение Александра более всего занимает теперь Пушкина. Пушкин как бы говорит, что все цари – глубоко несчастные люди. Они себе не принадлежат. Они думают, что там, внизу, рабы, но оказывается, что они сами – рабы молвы, сомнений и страстей . Нам остается их только пожалеть.

И уже не приходится удивляться, что в 1825 г. появляются немыслимые ранее у Пушкина слова: Простим ему неправое гоненье . Пушкин предлагает многое простить Александру I за то, что он взял Париж, он основал Лицей , как бы уравняв два этих события.

18-я строфа

Судьба глядит, мы вянем; дни бегут...

Эта строфа – прикосновение к тайне вечности. Пушкин говорит о смерти спокойно, как люди, близкие к природе. Постоянная дума о смерти не оставляет в сердце его горечи, не нарушает ясности его души:

Пируйте же, пока еще мы тут!
Увы, наш круг час от часу редеет;
Кто в гробе спит, кто дальный сиротеет;
Судьба глядит, мы вянем; дни бегут;
Невидимо склоняясь и хладея,
Мы близимся к началу своему...

Стихотворение «19 октября» 1825 года привело В.Г. Белинского в полный восторг. Он писал: «Пушкин не дает судьбе победы над собою; он вырывает у ней хоть часть отнятой у него отрады. Как истинный художник, он владел этим инстинктом истины, который указывал ему как на источник и горя, и утешения и заставлял его искать целения в той же существенности, где посетила его болезнь».

19-я строфа

Докучный гость и лишний, и чужой...

Это обращение к несчастному другу, который переживет всех и будет один праздновать день Лицея:

Судьба положила так: последним лицеистом пушкинского выпуска, которому пришлось в одиночестве отмечать годовщину Лицея, оказался А.М. Горчаков. Почему же он «несчастный друг»? Потому что лишний и чужой средь новых поколений – «докучный гость». В этой строфе поэт противопоставляет ему себя, одинокого изгнанника, но на воображаемом пире друзей (которые сегодня уж точно его именуют на брегах Невы!). Пушкин, оказывается, сегодня счастлив, так как провел день «без горя и забот». Вот он каким вышел из стихотворения – счастливым! А начало было грустным – «Я пью один...». И это ощущение счастья дали ему друзья.

«19 октября» – это стихотворение о победе воображения. Воображение поэта торжествует над явью!

Алексей Бестужев-Рюмин. Плюсы и минусы «системы Петра Великого» Мы продолжаем аналитические исследования дипломатии Российской Империи. Сегодня речь пойдет о влиятельной и противоречивой фигуре, которой уделяют незаслуженно мало внимания. Это Алексей Петрович Бестужев-Рюмин. Опытнейший дипломат, сделавший головокружительную карьеру и стоявший у руля внешней политики Российской Империи около 16 лет. После бурной петровской эпохи он впервые чётко сформулировал внешнеполитические ориентиры Российской империи. После дворцового переворота 1741 года новой императрице Елизавете Петровне понадобился опытный и умный дипломат, а к тому же, русский по происхождению (что было немаловажно в эпоху Лестоков и Остерманов). И с 1742 года Алексей Бестужев-Рюмин руководил коллегией иностранных дел, а в 1744 году стал канцлером Российской Империи. Всего Бестужев руководил внешней политикой страны 16 лет - с 1742 по 1758 годы. Считается, что в своём деле он придерживался основных принципов внешней политики, которые были заложены еще Петром I. В своих письмах он называл ее «системой Петра Великого», подчеркивая верность и преемственность идеям основателя Российской Империи. Есть мнение, что на практике Бестужев-Рюмин отошёл от петровских заветов, однако, сам он считал иначе. Суть этой «системы» состояла в том, что у России всегда должны быть постоянные союзники, с помощью которых можно было бы контролировать благоприятное для России положение дел в Европе и спокойствие на непосредственных границах. И потенциальными союзниками России должны были быть морские державы – Англия и Голландия, с которыми велась бы активная торговля, и с которыми не было территориальных споров. Ориентация на хорошие отношения с Англией могла бы изумить потомков, некоторые из которых даже обвиняли Бестужева в проанглийской политике, однако, тогда, в середине 18 века, ещё считалось, что прямых споров между государствами нет. Именно это в итоге стало главным противоречием наследия канцлера. Важным союзником Бестужев считал и Австрию, с которой он заключил союзный договор. Венский двор он считал необходимым союзником России для борьбы с Османской Портой, а также для обеспечения контроля над Польшей. К Пруссии же он относился как к потенциальному врагу, хотя и допускал возможность временного союза с нею. Главным противником России для Бестужева являлась Франция как исторический союзник всех ближайших враждебных соседей России – Турции, Швеции и Польши. Благодаря системе альянсов и контр-альянсов Россия, по замыслу канцлера, должна была укрепить своё положение в Европе. Любопытно, что Бестужев не писал ничего конкретного о политике, которую должен был проводить Петербург по отношению к своим соседям, каковых он считал историческими противниками России. Однако он давал определенные инструкции представителям России за рубежом, по которым можно судить о основных внешнеполитических ориентирах России по отношению к этим странам. В Польше Россия стремилась сохранить прежний порядок, который означал бы продолжение анархии, когда каждый участник польского сейма (который являлся ключевым органом власти в Польше) мог заблокировать любое решение. По мнению Алексея, сильная Польша, даже под управлением дружественного России короля, была не нужна Империи, будучи ее традиционным оппонентом. При этом он старался не допустить возникновения внутренних распрей в самой Речи Посполитой, поскольку беспорядки на границе с Россией он считал невыгодными для нашей страны. Бестужев также был сторонником целенаправленного формирования в Польше прорусской партии. Важно, что одним из основных внешнеполитических приоритетов России канцлер считал возвращение малороссийских и белорусских земель с их православным населением. В данном контексте была необходима корректировка российско-польской границы, хотя, как стоит отметить, конкретных планов по разделению Польши на тот момент Бестужев не ставил (возможно, из-за отсутствия возможности и подходящих прецедентов). Бестужев также лоббировал создание буферного пророссийского государства (Финляндия) между Швецией и Россией, поскольку не считал, что это поможет устранить «шведскую угрозу» для Петербурга. Таким образом, он планировал устранить потенциального противника в лице Швеции, которая могла попробовать отвоевать эти земли назад, что ввязало б Россию в ненужный конфликт, мешающий достижению ее основных внешнеполитических целей. Таким образом, политика Бестужева-Рюмина была направлена, прежде всего, на безопасность западных русских границ и избавление соседей от враждебного нам влияния. Китайцы описали бы её стратагемой «дружить с дальними, воевать с ближними», имея в виду соседей Российского государства. И какое-то время «система Петра Великого», а, лучше сказать, система Бестужева-Рюмина, работала. Однако Семилетняя война (1756-1763 годы) подорвала основу той расстановки сил, которую он так старательно выстраивал. Великобритания оказалась в противоборствующем лагере, в то время как Франция, напротив, в союзном. Это оказалось неожиданным не только для русского канцлера, но и для всей остальной Европы. У России и Англии открыто возникли противоречия. Одной из главных причин распада англо-русского союза стала заложенная в нем зависимая роль России, в то время, как опыт участия России в войне за австрийское наследство (1740-1748 гг.), был воспринят Елизаветой Петровной как отрицательный. Канцлер Бестужев допустил крупнейший политический просчет, мысля категориями 1740-х годов, когда основным вектором было превращение Российской Империи в полноправного участника европейской политики. Система канцлера дала трещину, поскольку стала мешать дальнейшему усилению Российской Империи, входящей в противоречие с Лондоном и Веной. Несмотря на это, Бестужев оставался какое-то время на посту канцлера, поскольку Елизавета по-прежнему нуждалась в его советах. Во время Семилетней войны, на фоне постоянно ухудшавшегося состояния здоровья императрицы, Бестужев-Рюмин вновь решил обезопасить свое положение и снова вовлекся в придворные интриги, но проиграл, в результате чего оказался в опале. Пришедшая к власти в 1762 году Екатерина II помнила услуги Бестужева и вернула его в Петербург. Ему возвратили все награды, однако, прежней власти он уже не обрёл. Последний раз Бестужев пытался повлиять на внешнеполитические дела Империи, когда предложил поддержать саксонского курфюрста на выборах польского короля. Вскоре дипломат был с почетом отправлен в отставку по старости и скончался от каменной болезни в 1766 году. Алексей Бестужев-Рюмин внес значительный, хотя и неоднозначный вклад в становление внешней политики России. С одной стороны, он предложил продуманную программу, направленную на обеспечение спокойствия России на границах и ослабление ее вероятных врагов. Имперский канцлер стремился к превращению страны в ключевого игрока на европейской арене, активного участника европейских союзов и преуспел в этом (хотя сама цель может быть подвергнута критическому осмыслению). Был он и организатором отлаженной системы российской разведки, которая была направлена на добычу сведений о действительных целях противников страны, как в самом Петербурге, так и за границей. Так, из Швеции посланник Панин, подкупивший целый ряд шведских чиновников, сообщал ему о подробностях дипломатической переписки Стокгольма с Парижем и Берлином, а также о планах шведских политиков и состоянии шведской армии. Из Польши о политических делах русским представителям докладывал сам великий коронный канцлер граф Ян Малаховский, а также другие влиятельные магнаты, ориентировавшиеся на Россию. В Турции российскими агентами были сразу несколько чиновников, в том числе имевшие доступ к важнейшим дипломатическим документам помощники. Важное внимание Бестужев уделял и контрразведке. Благодаря хорошо организованной системе даже мастер шпионажа Фридрих II не получал из Петербурга никаких важных известий, а русский дипломатический шифр не удалось раскрыть никому, из-за того, что он слишком часто менялся. Бестужев предпринял все меры, чтобы в русских представительствах за рубежом не было никого, кто работал бы на врагов. Он принял ряд специальных мер на случай вербовки дипломатов: запретил принимать подарки и взятки, адресованные им лично, не сообщал дипломатам о секретных переговорах, проводимых с иностранными посланниками в Петербурге. Таким образом, он внес ощутимый вклад в формирование дипломатической службы в России, заложив те принципы, которые впоследствии оказали существенное влияние на формирование внешней политики Российской Империи. И все же, он переоценил прочность англо-русских связей, слишком оптимистично смотря на возможность сотрудничества с британцами. Политика Лондона доказала, что Россия в Европе в дальнейшем может рассчитывать только на собственные силы. А австрийская ненадежность лишь подтвердила этот важнейший вывод. Ситуация в мире менялась, британское колониальное могущество подходило к зениту, а континентальная территория России, в свою очередь, расширялась. И на смену попыткам сотрудничества приходила эпоха смертельной вражды двух империй, осознание неизбежности которой, увы, так и не пришло к многим последующим дипломатам. Глеб Довгиленко. Проект 2024.

Роняет лес багряный свой убор,
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор.
Пылай, камин, в моей пустынной келье;
А ты, вино, осенней стужи друг,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук.

Печален я: со мною друга нет,
С кем долгую запил бы я разлуку,
Кому бы мог пожать от сердца руку
И пожелать веселых много лет.
Я пью один; вотще воображенье
Вокруг меня товарищей зовет;
Знакомое не слышно приближенье,
И милого душа моя не ждет.

Я пью один, и на брегах Невы
Меня друзья сегодня именуют…
Но многие ль и там из вас пируют?
Еще кого не досчитались вы?
Кто изменил пленительной привычке?
Кого от вас увлек холодный свет?
Чей глас умолк на братской перекличке?
Кто не пришел? Кого меж вами нет?

Он не пришел, кудрявый наш певец,
С огнем в очах, с гитарой сладкогласной:
Под миртами Италии прекрасной
Он тихо спит, и дружеский резец
Не начертал над русскою могилой
Слов несколько на языке родном,
Чтоб некогда нашел привет унылый
Сын севера, бродя в краю чужом.

Сидишь ли ты в кругу своих друзей,
Чужих небес любовник беспокойный?
Иль снова ты проходишь тропик знойный
И вечный лед полунощных морей?
Счастливый путь!.. С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О волн и бурь любимое дитя!

Ты сохранил в блуждающей судьбе
Прекрасных лет первоначальны нравы:
Лицейский шум, лицейские забавы
Средь бурных волн мечталися тебе;
Ты простирал из-за моря нам руку,
Ты нас одних в младой душе носил
И повторял: «На долгую разлуку
Нас тайный рок, быть может, осудил!»

Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он как душа неразделим и вечен -
Неколебим, свободен и беспечен
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина,
И счастие куда б ни повело,
Все те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.

Из края в край преследуем грозой,
Запутанный в сетях судьбы суровой,
Я с трепетом на лоно дружбы новой,
Устав, приник ласкающей главой…
С мольбой моей печальной и мятежной,
С доверчивой надеждой первых лет,
Друзьям иным душой предался нежной;
Но горек был небратский их привет.

И ныне здесь, в забытой сей глуши,
В обители пустынных вьюг и хлада,
Мне сладкая готовилась отрада:
Троих из вас, друзей моей души,
Здесь обнял я. Поэта дом опальный,
О Пущин мой, ты первый посетил;
Ты усладил изгнанья день печальный,
Ты в день его лицея превратил.

Ты, Горчаков, счастливец с первых дней,
Хвала тебе - фортуны блеск холодный
Не изменил души твоей свободной:
Все тот же ты для чести и друзей.
Нам разный путь судьбой назначен строгой;
Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:
Но невзначай проселочной дорогой
Мы встретились и братски обнялись.

Когда постиг меня судьбины гнев,
Для всех чужой, как сирота бездомный,
Под бурею главой поник я томной
И ждал тебя, вещун пермесских дев,
И ты пришел, сын лени вдохновенный,
О Дельвиг мой: твой голос пробудил
Сердечный жар, так долго усыпленный,
И бодро я судьбу благословил.

С младенчества дух песен в нас горел,
И дивное волненье мы познали;
С младенчества две музы к нам летали,
И сладок был их лаской наш удел:
Но я любил уже рукоплесканья,
Ты, гордый, пел для муз и для души;
Свой дар как жизнь я тратил без вниманья,
Ты гений свой воспитывал в тиши.

Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво:
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты…
Опомнимся - но поздно! и уныло
Глядим назад, следов не видя там.
Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?

Пора, пора! душевных наших мук
Не стоит мир; оставим заблужденья!
Сокроем жизнь под сень уединенья!
Я жду тебя, мой запоздалый друг -
Приди; огнем волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.

Пора и мне… пируйте, о друзья!
Предчувствую отрадное свиданье;
Запомните ж поэта предсказанье:
Промчится год, и с вами снова я,
Исполнится завет моих мечтаний;
Промчится год, и я явлюся к вам!
О сколько слез и сколько восклицаний,
И сколько чаш, подъятых к небесам!

И первую полней, друзья, полней!
И всю до дна в честь нашего союза!
Благослови, ликующая муза,
Благослови: да здравствует лицей!
Наставникам, хранившим юность нашу,
Всем честию, и мертвым и живым,
К устам подъяв признательную чашу,
Не помня зла, за благо воздадим.

Полней, полней! и, сердцем возгоря,
Опять до дна, до капли выпивайте!
Но за кого? о други, угадайте…
Ура, наш царь! так! выпьем за царя.
Он человек! им властвует мгновенье.
Он раб молвы, сомнений и страстей;
Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, он основал лицей.

Пируйте же, пока еще мы тут!
Увы, наш круг час от часу редеет;
Кто в гробе спит, кто, дальный, сиротеет;
Судьба глядит, мы вянем; дни бегут;
Невидимо склоняясь и хладея,
Мы близимся к началу своему…
Кому ж из нас под старость день лицея
Торжествовать придется одному?

Несчастный друг! средь новых поколений
Докучный гость и лишний, и чужой,
Он вспомнит нас и дни соединений,
Закрыв глаза дрожащею рукой…
Пускай же он с отрадой хоть печальной
Тогда сей день за чашей проведет,
Как ныне я, затворник ваш опальный,
Его провел без горя и забот.

Анализ стихотворения 19 октября 1825 г. Пушкина

19 октября было для Пушкина знаменательной датой. В 1911 г. в этот день состоялось открытие Царскосельского лицея, который стал для поэта колыбелью его таланта. Во время учебы сложились его главные жизненные взгляды и убеждения. Пушкин обрел настоящих друзей, которым оставался верен до конца своей жизни. В день окончания лицея товарищи договорились каждый год собираться 19 октября вместе, чтобы не разрывать свой «священный союз», делиться своими горестями и радостями. В 1825 г. Пушкин впервые не смог посетить это дружеское собрание, так как находился в ссылке в с. Михайловском. Вместо себя он отправил стихотворное послание.

Пушкин отмечает знаменательную годовщину в одиночестве. Он поднимает бокал за верных друзей и ведет с ними мысленный разговор. В стихотворении каждому из лицеистов отведены особые чувствительные строки. «Кудрявый наш певец» - Н. А. Корсаков, умерший в 1820 г. во Флоренции и спящий теперь «под миртами Италии». «Любовник беспокойный» - Ф. Ф. Матюшкин, прославившийся своими многочисленными морскими путешествиями. Пушкин отмечает, что ни смерть, ни расстояние не могут помешать душевному общению друзей, навсегда связанных совместной юностью.

Далее поэт обращается к тем, кто посетил его в «изгнании»: Пущину, Горчакову и Дельвигу. Они были наиболее близки Пушкину, с ними он делился самыми сокровенными мыслями и идеями. Поэт искренне рад успехам своих товарищей. У современного читателя при упоминании Царскосельского лицея возникает, прежде всего, ассоциация с Пушкиным. Остальные выпускники также добились успехов на разных поприщах, что давало поэту право гордиться тем, что он с ними учился.

Под влиянием радостного чувства духовной близости Пушкин готов простить и «обидевшего» его царя. Он предлагает выпить за него и не забывать, что император – тоже человек, ему свойственны ошибки и заблуждения. Ради основания Лицея и победы над Наполеоном поэт прощает обиду.

В финале Пушкин выражает надежду на то, что ежегодное собрание повторится еще не раз. Печально звучат слова поэта о неизбежном сужении дружеского круга со временем. Он сожалеет о том несчастном, который будет вынужден встретить очередную годовщину в одиночестве. Пушкин обращает свое послание в будущее и желает последнему живому лицеисту провести этот день «без горя и забот».